Страница 5 из 8
На лавочке, близ растущей рядом лиственницы, дерева, не типичного для Подмосковья, набралось человек тридцать. «Звезда» восседала в центре, между Василием и Валеркой Мартыновым, принимая знаки внимания к собственной персоне с равнодушной любезностью.
Спустилась темнота ноябрьского вечера. Позднеосенние ночи, когда ещё нет снежного покрова, а мрачные тучи закрывают луну и звёзды, наиболее черны и беспросветны. Редкие и слабые фонари освещения обозначали контуры петляющей Перспективной улицы.
Следствием несанкционированного сборища, явилось некое подобие конкурса талантливой молодёжи. Витька я снов с душой и не совсем бездарно исполнил популярные «Я еду за туманом» и «Голубая тайга». Бывшие армейцы раскачали деревенский турник с трубой, демонстрируя удалую силу. Мамонт косноязычно стал рассказывать похабный анекдот, но его моментально зашикали. Два Бориса, художник и физик развили небольшой диспут:
– Между прочим, в физике столько юмора и озорства, один Фейнман двух Райкиных стоит – горячился аспирант.
– В живописи побольше юмора, чем во всех науках вместе взятых.
– Докажи!
– Хорошо, – Боря Марков стал перечислять –
– Павла Федотова картины, Кукрыниксы, Борис Ефимов, да любая карикатура.
– Карикатуры не с счёт.
Люба, так звали родственницу Василия откровенно поскучнела.
– Вы ещё стишки почитайте – недовольно пробубнил Володька Варфоломеев, по прозвищу Тарзан, тунеядствующий хулиган, авторитет которого с каждым годом падал всё ниже.
Метрах в пятидесяти к востоку, где начиналась наиболее высокая и широкая часть улицы, из прогона между своим собственным огородом и огородом шеф повара интерната Анатолия Сергеева, показалась известная деревенская активистка Галя Безрукова. Она успела поруководить пионерами, потом комсомольцами, поддерживала, или клеймила позором, в зависимости от указаний и была не слишком любима учителями. Её крикливый командный голос идеально подходил к будущей профессии – она являлась студенткой торгового техникума. Жизнь обделила её ростом и подругами, но с Людой Королевой, девицей на два класса младше неё, они вполне находили общий язык.
Галя подошла деловито-руководящей походкой с интересом разглядывая неординарное сборище. Её появление никакого любопытства у мужского пола, за исключением Мамонта не вызвало. Сашка Корягин склонился к гитаристу Витьку и что-то шепнул на ухо. Тот резко вдарил по струнам и и хриплым голосом, в манере Владимира Высоцкого исполнил твистовую «Ладу»:
– Под железный звон кольчуги…
На третьем куплете, большинство хлопало, поддерживая ритм песни.
Зоркий взгляд будущей торговки моментально оценил далеко не среднестатистическую красоту новенькой. Галя сообразила, почему отсутствуют девчата – с такой соперницей шансы стремятся к нулю.
Она презрительно поджала губки, гордо, или, как ей казалось, гордо подняла голову и, торопливо зашагала в сторону Парковой улицы, где слышался девичий смех, на прощание вполоборота бросив:
– Собачья свадьба…
Тем временем Тамара Котелкина сварливо выталкивала одноглазого мужа из просторной избы:
– Иди, иди Иван, разгони этот шалман. Покоя нет ни днём, ни ночью, маленькому спать пора.
Спать то было ещё рано. В ней бушевала обычная бабья сварливость. Иван не спешил на «разгон митинга», он ленился и опасался – толпа была слишком многочисленна.
Жена всё-таки «допилила» и он нехотя тронулся по светло-серым, некрашеным полам в террасу и далее на улицу. Неуверенно и робковато подошедшего хозяина встретили приветливо. Соратник по несчастью (тоже не имеющий глаза, но с другой стороны) Генка Молоканов, прозванием Пират Степанович, предложил плеснуть Ивану граммов сто чистой как слеза крепчайшей самогонки, выделки Александра Матвеевича Сионова. Кривой согласился, не чинясь и, махнув стопочку, помчался за закуской. Когда он полез в подпол, Тамара всплеснула руками:
– Да ружьё то не там!
Снизу послышалось:
– Пошла ты со своим ружьём, не мешай отдыхать людям…
Один из самых высокорослых деревенских парней, Валерка Вихров, вспомнил, что вечером, по первой программе телевидения, станут показывать фильм «Белое солнце пустыни». Человек двенадцать-пятнадцать по-тихому слиняли, видя бессмысленность своего присутствия.
Из полутора десятков оставшихся, двое находились в довольно юном возрасте, едва старше Василия. Восемнадцатилетний Володька Елин и его дальний родственник Вадим Чайковский, хотя и считались условно своими, жителями Колычева не являлись. Семнадцатилетний Вадим из Воскресенска, частенько гостил у тётки – миниатюрной жены Константина Маковского и дружил со своим троюродным племянником, который был постарше его на год и обитал в соседней деревне Сазоново. Девица их мало интересовала, а затесались они в компанию так, подурачиться. И эти легкомысленные молодые люди затеяли придурковатый разговор о кладбищах, покойниках, фосфоре и потусторонней мистике.
Деревня среднебрежневского времени страдала не столько суевериями, сколько алкоголизмом. На улице Перспективной, один лишь Витька Балон верил в чертовщину, ведьм и прочую нечисть, да и то вполсилы.
Кому-то пришла мысль прогуляться по кладбищу, до которого насчитывалось 250 шагов. Почти все согласились. Остались на лавочке Тарзан и двое одноглазых. Любу уговаривать не пришлось, она подхватилась с нагретой собственным телом доски, деловито взяла под руки Василия (из вежливости) и Валерку Мартынова (из симпатии, которая оказалась взаимной).
Впереди вышагивал Мамонт, неся околесицу. За ним держались Володька с Вадимом, два Бориса и Сашка Корягин. В центре шла Люба, нескромно, пользуясь темнотой, прижимаясь к оробевшему от радости Валерке.
– Вы народу только мозги пудрите. – Подначивал физика Вовка Елин, – скрываете истинные чудеса, вон, сколько неизведанного под ногами, а любая неграмотная бабка вмиг объяснит, что к чему.
Аспирант, с нескрываемой иронией попытался прекратить Володькину болтовню:
– Бабка! Да ты представляешь, что такое квантово-статистическая картина мира?
– Закурить есть? – Из ближайшей могилы вынырнул едва различимый в темноте силуэт головы.
Мамонт оторопело сел и нехороший дух пошел из-под него.
– Чего воняешь? Руку дай.
Рядом с головой показалась ручища и потянулась к здоровяку. Тот заелозил задницей и стал торопливо и неуклюже отползать. Оцепенение охватило любителей приключений и лишь гитарист Витька, шедший позади, радостно воскликнул:
– Слышу голос Полежая!
– А вы кого думали услышать? Руку-то дайте, черти.
Сашка Корягин принял лопату из рук могильщика и помог ему выбраться наверх.
Борис Ксенофонтов, переведя дух, спросил:
– Ты нас что ли пугаешь?
– Не, куда там. Я малость кемарнул, а вы меня разбудили. Копали три могилы, а в «синем» корпусе ещё один жмурик нарисовался, да родня его приехала. Дали мне поллитра «зелёненькой», я и пошёл копать, чумакам моим некогда – на ужин пора.
Так и получилось: покопаю – выпью, потом ещё, а как заснул не помню…
У экспедиции оказалось четыре главных итога. Некоторое время спустя, в Колычёве образовалась идеальная семейная пара. Аспирант Боря защитит кандидатскую и докторскую диссертации, станет, наконец, известным физиком. Вадим Чайковский эмигрирует в Канаду, где сделает скромную карьеру. Четвертый, а, скорее, первый итог, заключался в том, что Мамонт, игнорируя окрики, помчался домой, костеря последними словами кого угодно, только не себя.
Он ворвался в комнату барака, пыхтя как перегруженный конь и зашарил в комоде.
– Что ты роешься, чего тебе там надо? – Вскинулась мать.
– Трусы ищу.
– А твои же где?
– Порвал.
– Говорила я тебе, не шляйся по кустам, когда туалет есть общественный…
С середины ноября посыпал снег. Зима, властно прибирая бразды правления, надолго, почти до начала апреля воцарилась на большей части России.
Василий неделями жил в Коломне на улице Зайцева, неподалёку от Бобреневского разводного моста через Москву-реку, на другой стороне которого одиноко ютилась конечная остановка автобуса на Егорьевск. Мост предназначался для пешеходов, в крайнем случае можно было протащить велосипед. Сашка Яснов, он же Богдан, сумел переправить по нему два краденых мопеда, при помощи добрых попутчиков, которые (не ведая, что творят) охотно перетаскивали легкую технику через ограждения в начале и конце моста.