Страница 8 из 14
Я мысленно хихикнула при мысли об этом.
– Высовывайте язык, когда я вам говорю, – сказал он.
– Не хочу, – ответила я вполне чистосердечно.
– Но вы должны. Вы больны, а я врач.
– Я не больна и никогда не болела. Мне просто нужны мои чемоданы.
Однако я высунула язык, который он рассмотрел с глубокомысленным видом. Затем он пощупал мой пульс и послушал сердцебиение. У меня не было ни малейшего представления о том, как бьется сердце у душевнобольных, поэтому я задержала дыхание на все то время, что он меня слушал, а когда он закончил, мне пришлось глубоко вздохнуть, чтобы его восстановить. Потом он проверил, как мои зрачки реагируют на свет. Держа руку в полудюйме от моего лица, он велел мне смотреть на нее, а потом, поспешно отдернув, изучил мои глаза. Я растерялась, не зная, как безумие отражается в глазах, и подумала, что в этих обстоятельствах лучше всего таращиться. Так я и поступила. Я не мигая уставилась на его руку, а когда он ее убрал, приложила все усилия, чтобы не моргнуть.
– Какие средства вы принимали? – спросил он меня.
– Средства! – повторила я изумленно. – Я не знаю, что за средства вы имеете в виду.
– Ее зрачки были расширены с самого начала, как она появилась в доме. Ни разу не менялись, – объяснила миссис Стэнард. Я гадала, откуда ей может быть известно, менялись ли мои зрачки или нет, но я промолчала.
– Думаю, она принимала белладонну, – сказал доктор, и впервые в жизни я порадовалась, что немного близорука, чем, несомненно, объяснялись расширенные зрачки. Я решила, что могу говорить правду, если это не вредит делу, так что я сказала ему, что я близорука, что я ничуть не больна, никогда не хворала, и что никто не имеет права меня удерживать, когда я хочу найти свои чемоданы, и что я хочу вернуться домой. Он записал множество наблюдений в длинной узкой книжечке, а затем сказал, что собирается отвезти меня домой. Судья велел ему забрать меня, обращаться со мной хорошо и сказать людям в больнице, чтобы они обращались со мной хорошо и сделали для меня все возможное. Будь у нас больше таких людей, как судья Даффи, жизнь несчастных, обделенных судьбой, не была бы так беспросветна.
Я начинала все больше верить в свои способности, поскольку уже судья, врач и множество людей объявили меня душевнобольной, и с радостью опустила вуаль, услышав, что сейчас меня отведут в карету и я смогу отправиться домой. «Я так рада ехать с вами!» – сказала я, не кривя душой. Я в самом деле была очень рада. И снова в сопровождении полицейского Бокерта я миновала маленький зал заседаний, заполненный людьми. Весьма гордая собой, я через боковую дверь вышла в проулок, где ждала карета скорой помощи. У запертых зарешеченных ворот в небольшой конторе были несколько человек и толстые книги. Мы все вошли туда, и когда мне начали задавать вопросы, доктор вмешался, сказав, что все бумаги у него и что бессмысленно расспрашивать меня далее, поскольку я не способна отвечать на вопросы. Я испытала большое облегчение – мои нервы и без того были напряжены до предела. Человек грубого вида хотел было усадить меня в карету, но я отказалась от его помощи так решительно, что врач и полицейский велели ему перестать и исполнили эту галантную обязанность сами. Я села в карету не без протеста. Я заметила, что никогда не видела кареты подобной конструкции и не хочу в ней ехать, но в конце концов позволила им уговорить себя, как и намеревалась с самого начала.
Никогда не забуду той поездки. Когда я уселась на скамью, застеленную желтым одеялом, доктор вошел вслед за мной и сел у двери. Широкие ворота распахнулись, и толпа зевак, столпившихся за ними, подалась назад, чтобы дать дорогу карете скорой помощи. Как они старались хоть одним глазком взглянуть на сумасшедшую (как они думали) девушку! Врач заметил, что мне не нравится, когда на меня глазеют, и предусмотрительно опустил шторки, осведомившись, хочу ли я этого. Но и это не помогло избавиться от любопытных. Дети бежали за нами, выкрикивая самые разнообразные жаргонные выражения и пытаясь подглядеть за шторки. Поездка была довольно занимательной, но, должна признать, убийственно ухабистой. Я держалась, хотя держаться там было особенно не за что, а кучер погонял так, будто боялся погони.
Глава VI. В больнице Бельвью
Наконец мы прибыли в Бельвью, мой третий перевалочный пункт по дороге на остров. Я успешно справилась с нелегкими испытаниями в доме и в полицейском суде Эссекс Маркет и была уверена, что и здесь не потерплю неудачи. Карета резко и внезапно остановилась, и доктор выскочил.
– Сколько у вас там? – осведомился кто-то.
– Только одна, в корпус, – был ответ.
Человек грубого вида приблизился и попытался вытащить меня наружу, вцепившись в меня так, будто я была сильна как слон и оказывала сопротивление. Врач, видя выражение отвращения на моем лице, приказал ему оставить меня в покое, сказав, что займется мной сам. Затем он осторожно вывел меня наружу, и я с царственной грацией проследовала сквозь толпу зевак, собравшихся поглазеть на очередную горемыку. Вместе с доктором я вошла в маленькую темную контору, где находились несколько человек. Один из них, сидевший за столом, раскрыл книгу и приступил к длинной череде вопросов, которые мне задавали так часто.
Я отказалась отвечать, и врач сказал ему, что нет необходимости больше меня беспокоить, поскольку все бумаги уже выправлены, а я слишком безумна и не способна сказать ничего вразумительного. Я испытала облегчение, что здесь все так просто, потому что хотя дух мой был несокрушим, но голова начинала кружиться от голода. Затем прозвучало распоряжение отвести меня в палату для душевнобольных, и мускулистый человек, выступив вперед, так крепко схватил меня под руку, что меня пронзила боль. Рассердившись, я на мгновение вышла из роли, повернулась к нему и сказала:
– Как вы смеете ко мне прикасаться?
При этом он немного ослабил хватку, и я оттолкнула его с силой, которой не могла в себе предположить.
– Я не пойду ни с кем, кроме этого человека, – сказала я, указывая на врача скорой помощи. – Судья сказал, что он обо мне позаботится, и ни с кем другим я не пойду.
На это врач сказал, что он меня проводит, и мы под руку отправились вслед за человеком, который так грубо со мной обошелся. Мы миновали ухоженный двор и наконец прибыли в палату для душевнобольных. Там меня приняла санитарка в белом чепце.
– Эта девушка подождет здесь отправления своего судна, – сказал врач и направился восвояси. Я умоляла его не уходить или взять меня с собой, но он ответил, что хочет сперва пообедать, и я должна подождать его там. Когда я изъявила настойчивое желание его сопровождать, он заявил, что должен ассистировать при ампутации и мне не годится при этом присутствовать. Он явно был уверен, что имеет дело с душевнобольной. Именно в ту минуту ужасные безумные крики раздались с заднего двора. Несмотря на всю мою храбрость, мороз пробежал у меня по коже при мысли, что меня посадят под замок вместе с ближними, действительно лишившимися рассудка. Доктор, очевидно, заметил мою нервозность, поскольку сказал санитарке:
– Какой шум подняли плотники.
Обернувшись ко мне, он объяснил, что рядом возводят новые здания, а шумят рабочие, занятые на стройке. Я сказала ему, что не хочу оставаться тут без него, и, чтобы меня успокоить, он обещал вскоре вернуться. Он ушел, и я наконец-то стала обитательницей лечебницы для душевнобольных.
Стоя у двери, я разглядывала открывшееся мне зрелище. Длинное помещение без ковра было отмыто до той особой белизны, которую можно найти только в казенных учреждениях. В задней части помещения виднелись широкие железные двери, запертые на висячий замок. Несколько неподъемных с виду скамей и плетеных стульев составляли всю обстановку. По обеим сторонам коридора шли двери, ведущие, по моему верному предположению, в спальни. У входной двери по правую руку располагалась маленькая гостиная для санитарок, а напротив нее – комната, где распределяли пищу. Надзирала за коридором санитарка в черном платье, белом чепце и белом переднике, вооруженная связкой ключей. Вскоре я узнала ее имя – мисс Болл.