Песня длиною в жизнь

Эдит размышляла о том, что она заслужила уважение, а не осуждение. Больше всего ей хотелось бы сейчас завопить от бессилия — именно так она выражала свои эмоции до встречи с Раймоном Ассо. Но проведя три года со своим Пигмалионом, она превратилась совсем в другого человека. Сейчас она молча и беспомощно протянула руку Симоне.

— Мне срочно нужен бокал вина, Момона. Нет, лучше целая бутылка.

Эдит намеренно польстила подруге, назвав ее Момоной. Это старое прозвище должно было напомнить темпераментной Симоне о тех временах, когда она была еще той штучкой.

— У нас больше нет денег.

— Когда они у нас уже появятся? — спросила Эдит, погрустнев. Получив какую-то сумму, она всегда была настолько щедра к своим друзьям и сотрудникам, что в конце концов почти ничего не оставалось для нее самой. На этих скромных остатках, однако, она жила настолько хорошо, насколько это было возможно. Даже если ее гонорары взлетали до небес и за концерт она получала около трех тысяч франков, этого все равно оказывалось недостаточно. Поэтому она пела везде, где только можно.

До переезда в отель «Альсина» они с Симоной обитали в роскошных апартаментах на улице Вильжюст, в красивейшем Шестнадцатом округе, недалеко от Триумфальной арки. Их образ жизни ничем не отличался от образа жизни богачей, которые когда-то жили в этом районе на протяжении многих поколений.

Их жилище было очень удобным, поскольку они были единственными женщинами в доме, которые не торговали собой, а значит, ночная игра Эдит на фортепиано и ее роскошные вечеринки никого не беспокоили. К тому же их соседки хорошо отапливали свои помещения, и в здании было теплее, чем в большинстве домов города. Она была бы очень благодарна Анри Конте за его посредничество в обретении этой квартиры, если бы помещение под ней не было связано с гестапо. Офицеры, дипломаты и другие высокопоставленные представители Германского рейха были регулярными посетителями ресторана, бара и борделя, занимавших первые два этажа здания.

Однако пришел день, когда все заведения оказались закрыты, Эдит и Симоне пришлось съезжать. Единственным преимуществом, которое Эдит извлекла из внезапной потери жилья, стало то, что ей больше не нужно было копить деньги на арендную плату за несколько месяцев и постоянно оплачивать еду и выпивку. Они чудесно жили в кредит. О деньгах она не переживала. Были они или их не было — почему-то жизнь все равно шла своим чередом.

— Ты портишь мне настроение, — проворчала Эдит. Она всегда обвиняла в отсутствии денег Симону. Подруга занималась ее финансами с тех пор, как они стали жить вместе. Эдит едва исполнилось шестнадцать, Симона была моложе. Эдит пела, а Симона собирала деньги. Это было разумное разделение труда, соответствующее их талантам.

— Да, я вижу, что ты не в духе…

Эдит опустила руку, все еще висевшую в воздухе, и выпрямилась. Она пристально посмотрела на Симону. Ее подруга стояла у окна вполоборота к ней, но взглядом и мыслями пребывая снаружи — на авеню Жюно.

— Ты кого-то ждешь? — невозмутимо спросила Эдит. — Или ты хочешь убедиться, что не едет полиция, чтобы все-таки забрать меня?

Симона повернулась к ней.

— Мы ждем Маргерит Монно.

— Зачем это?

— Я подумала, что ее присутствие пойдет тебе на пользу. — Симона пожала плечами. — Когда она играет на пианино, ты всегда делаешься спокойнее.

— Но у нас здесь нет пианино, — заметила Эдит.

Тем не менее ее застывшие черты осветила улыбка. Маргерит стала кем-то вроде сказочной доброй феи, приглашенной Раймоном Ассо в жизнь Эдит и покорившей ее сердце с первой минуты.

Маргерит Монно была пианисткой, она выступала перед публикой с трех лет, а потом стала писать и собственные произведения. Ее импровизации стали чем-то вроде успокоительного для Эдит, когда та слишком нервничала на репетициях или когда ее мучила сценическая лихорадка перед премьерой и она не могла уснуть.

Поскольку Эдит больше не жила в большой квартире в Шестнадцатом округе, а в нынешнем ее жилище не было места даже для пианино, не говоря уже о рояле, эти маленькие концерты в основном проходили у Маргерит. Невольно улыбка Эдит стала шире. Маргерит когда-то позаботилась о том, чтобы она научилась играть на фортепиано. Тогда, впервые оказавшись в маленькой квартирке Монно, Эдит задалась вопросом, как женщине удается жить так независимо и элегантно, рассчитывая только на себя.

Эдит стояла в метре от рояля, даже меньше, и все же ей казалось, что перед ней другой, божественный мир. В то время как она сама находилась в мире земном. Эдит никогда не подходила настолько близко к такому инструменту. Настоящий концертный рояль, а не простое пианино. Он был огромен, намного больше, чем она сама. Свет отражался от его лакированного тела, вспыхивая золотыми искрами на черном фоне. На крышке стояла ваза со свежими розами, что делало инструмент подобным алтарю. Эдит была настолько околдована этой магией, что Маргерит для начала предложила:

— Просто присядь на табурет.

Эдит неохотно последовала просьбе. Был страх, что она что-нибудь сломает. Но ее желание пересилило страх. Ведь ей не нужно что-то трогать. Если она просто сядет, ничего не случится. По сравнению с высокой Маргерит она была маленькой, как воробей, и намного более легкой: табурет даже не скрипнул под ней.

Рояль стоял совсем близко, она почувствовала слабый запах дерева, мебельного лака и цветов. Снова вспомнились алтарь и тот период в раннем детстве, когда она, ослепнув, воспринимала мир исключительно посредством обоняния и слуха.

— Положи руки на клавиши, — тихо проговорила Маргерит.

Бессознательно Эдит сделала, как ей велели. Она не могла противиться ни этому нежному голосу, ни влечению к инструменту. Ее пальцы коснулись рояля, и она удивилась, что слоновая кость, такая прохладная, гладкая, в то же время необыкновенно мягка на ощупь.

Вдруг она надавила на клавиши.

Раздался глухой звук.

Эдит пришла в такое смятение, что вздрогнула. Она уже собралась отступить, когда вдруг почувствовала на своих руках руки Маргерит. Большой палец хозяйки рояля лег на ее большой палец, ее указательный, средний, безымянный и мизинец накрыли ее соответствующие пальцы. Как будто маленькие сильные кисти Эдит слились воедино с красивыми тонкими и виртуозными руками пианистки.

— Играй вместе со мной!

Пальцы Маргерит завладели пальцами Эдит, и из корпуса рояля, подобно каплям дождя, падающим в реку, полились прекрасные и гармоничные звуки. Эдит не чувствовала давления, создаваемого прикосновениями Маргерит, лишь ощущала магию музыки. Закрыв глаза, она безвольно позволила сыграть мелодию своими руками. Возможно, это была всего лишь неумелая попытка, но это не имело значения. Звуки проникали в Эдит через кончики пальцев, струились через руки в тело, наполняя сердце жизнью. Из глубины ее души вырывалось сияние и струилось по венам. Она беззвучно смеялась, и в то же время тихие слезы бежали по ее щекам.

Нежными движениями пальцев Эдит Маргерит закончила свой концерт.

— Я буду учить тебя игре на рояле.

Эдит хватала воздух ртом. Она открыла глаза и уставилась на свои пальцы. Подавленная своими чувствами и задыхаясь от радости, она с удивлением отметила:

— Музыка будто проникала в меня.

— Так и должно быть. Ты просто убедилась, что так оно и есть. Чувствовать музыку — большой дар. — На лице Маргерит отразилась искренняя нежность, но было не совсем понятно, относилось это к мыслям о музыке или к тому, как ее восприняла Эдит. — Ты это понимаешь, и поэтому я делюсь с тобой.

— Она ангел, — тихо сказала Эдит.

Симона довольно улыбнулась.

— Именно поэтому я и позвала ее сюда.

Эдит почувствовала себя так, словно вдруг оказалась в жестокой реальности, пробудившись от чудесного сна.

— Даже ангел ничего не сможет противопоставить упрямству ограниченного чиновника.