Страница 2 из 7
За два года, прошедших с моей последней поездки в Северную Корею, геополитическая оперетта о ее противостоянии всему миру прошла полный цикл: «взаимные угрозы – эскалация конфликта – балансирование на пороге войны – нахождение в тупике – разрядка обстановки – оттепель – дружеские жесты – взаимная лесть – большие надежды – разочарование – и снова взаимные угрозы». Сегодня мы вернулись к исходной точке. За это время произошло многое, и в то же время не произошло ничего. И сейчас, когда «все сословное и застойное исчезает», а социальные сети превращают нас самих в носителей пропаганды, доносчиков, служителей Большого Брата и Уинстонов Смитов, мы все стали частью великой мечты о рае и неизбежно сопутствующего ей ГУЛАГа.
Я желаю и надеюсь, что для вас эта книга (равно как и Северная Корея для меня самого) послужит не только глазком в другую реальность, но и карманным зеркальцем, отражающим наш собственный мир.
1. Разрешение
Настоящим Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) разрешает г-ну Мортену Тровику, художнику и режиссеру, провести предварительные переговоры о культурном обмене с другими государствами от имени нашей страны.
Учитывая предшествующий опыт г-на Тровика в развитии культурных связей между странами, мы полагаемся на него как на человека, наилучшим образом подходящего для совершения первых шагов к культурному сближению в тесном сотрудничестве с нашим министерством.
С уважением,
г-н Ким Дан Иль,
начальник отдела по связям с Европой,
Министерство культуры КНДР
2. Письмо предателя
Доверие и есть любовь[3].
Уважаемый Мистер Вин!
Мои источники в Пхеньяне недавно сообщили, что вы все еще живы.
Более того, согласно имеющимся сведениям, вас перевели на менее напряженную должность в более спокойном департаменте министерства. Если это так, то я очень рад за вас. То, что произошло между нами, вызвало у меня сложные чувства – и если я злился, то злился не только на вас. Хотя именно вы в то утро угрожали убить меня – точнее, что меня убьют. Может, вы имели в виду, что опасность грозит нам обоим?
«Позвольте мне выразиться так: одна-единственная пуля…»
В маленьком кабинете вдруг стало очень тесно и очень жарко. Едкий дым ваших местных сигарет, которые я решаюсь курить только в самом крайнем случае, кольцами поднимался к потолку.
«…одна-единственная пуля из винтовки может убить человека».
Долгая, очень долгая пауза.
«Поживем – увидим».
Признаюсь, мне тогда стало очень неуютно. Вы уже давно начали меняться – и чем дальше, тем меньше вы становились похожи на себя и тем больше превращались в нечто чуждое – темного, непредсказуемого, разрушительного демона, который больше не говорил на человеческом языке и не понимал его. Да что говорить, весь Пхеньян охватила подозрительность, граничившая с враждебностью, – ничего подобного я прежде не видел. Кроме того, ваши слова приобрели, с позволения сказать, особое звучание в свете того, что за несколько дней до этого Северная Корея, ошеломив весь мир, провела крупнейшие в своей истории испытания ядерной бомбы, по мощности вдесятеро превосходящей снаряд, сброшенный на Хиросиму. Вас не было в лобби отеля, когда мы с другими иностранными постояльцами – бледные и в буквальном смысле слова потрясенные – смотрели по государственному телеканалу экстренный выпуск новостей, в котором Северная Корея объявила себя новой ядерной державой. Вероятно, в тот момент вы выпивали где-то в другом месте. Но за прошедший год мне не раз приходило в голову, что в ваших словах было нечто большее, чем простая угроза. Что-то такое было в интонации, ваш голос казался скорее мягким и печальным, нежели твердым и суровым. Быть может, это было своего рода признание в любви? Мол, если вы больше не можете полагаться на меня в горе и в радости, то гори оно все синим пламенем? Во всяком случае, как я помню, мне тоже стало скорее грустно, чем страшно. Худшим для нас обоих было ядовитое сомнение, бросившее тень на все, что было раньше, и пропитавшее собой все события, предшествовавшие тому разговору. А что, если с самого начала все это было игрой? И обратная сила этой паранойи, запятнавшей нашу многолетнюю дружбу, увлекла нас еще дальше во тьму, которая медленно, но верно сгущалась над страной, над городом, а теперь утвердилась и над нами. Однако теперь, если верить местным источникам, вы снова в безопасности у себя на родине, как я у себя. И чтобы вы однажды смогли прочесть эти строки, вся ваша жизнь, а следовательно, и вся страна, вся политическая система Северной Кореи, должна обратиться в прах. Или же вы должны стать предателем, от которых ваша страна защищает своих граждан и которыми пугает население с утра до ночи, круглый год, от рождения до смерти. Ради вас и всего северокорейского населения я от всей души надеюсь, что первого не произойдет.
Как бы то ни было, ни вы, ни я не можем отрицать того, что эти строки я обращаю именно к вам. Вы были и навсегда останетесь моим попутчиком, переводчиком, надежным помощником, партнером, палочкой-выручалочкой, собутыльником, другом, недругом, снова другом и снова недругом. Поэтому вымарать вас из моей Северной Кореи не просто невозможно: это было бы преступно и несправедливо по отношению к тому, кем вы некогда были и кем вы, надеюсь, еще сможете однажды стать. Так что я очень рассчитываю на ваше молчаливое прощение за то, что беру вас с собой в это последнее путешествие – я уверен, никто не сможет дать Северной Корее более человечное лицо, чем ваше.
Спасибо, друг мой.
Красота человека – не в его внешнем облике, а в его идейно-моральных качествах[4].
Ваше настоящее имя, как и большинство корейских имен, состоит из трех односложных элементов.
Они в свою очередь складываются из относительно небольшого количества стандартных символов, служащих «кирпичиками» корейской письменности.
Когда имя используется целиком, фамилия (например, Ким) ставится в начале, а затем идут два слога имени, при этом ударение всегда падает на последний слог: Ким Чен Ын.
Даже если отвлечься от неизбежных ассоциаций с марширующими солдатами и палочной дисциплиной, сопровождающих образ вашей страны в сознании мировой общественности, мне тем не менее кажется, что корейский язык хорошо сочетается с командным тоном, будь то лающий «оппа гангам стайл» южнокорейской поп-звезды или чеканный «пхеньян стайл» северокорейских телеведущих – четкий, отрывистый ритм, звучные дифтонги и интонации, решительно устремляющиеся к взрывному восклицательному знаку:
IL-SIM-DAN-GYOL![5]
Ваше «имя» я, пожалуй, рискну оставить неизменным в его универсальной анонимности: в повседневном общении я тоже называл вас «мистер». Это не просто фонетически чужеродный элемент в северокорейском языковом мире, но и слегка неполиткорректное обращение, выбивающееся из политизированного официального вокабуляра. «Мистер», или «господин» – обращение, восходящее к устоям феодального общества, воплощающее подобострастие и вежливость, претящие социалистической идеологии всеобщего равенства и братства. «Господами» и «госпожами» называют друг друга «марионетки капиталистов» на юге, тогда как на севере Корейского полуострова принято пользоваться словом dongji, аналогичным русскому «товарищ» или восточно-германскому Genosse. Таким образом, в Северной Корее вас обычно называли (имя) – тонджи, но ни вы, ни ваши коллеги – то есть, прошу меня извинить, товарищи – в министерстве не возражали, если я обращался к вам «мистер Ким», «мистер Цой» и так далее.
3
Изречения Ким Чен Ира. Пхеньян: Издательство литературы на иностранных языках, 2006 (эл. изд.). С. 45. – Прим. науч. ред.
4
Изречения Ким Чен Ира. С. 20. Важно отметить, что это высказывание сделано Ким Чен Иром не позднее марта 2005 года. – Прим. науч. ред.
5
일심단결, один из самых распространенных лозунгов в северокорейской пропаганде: «Полное единодушие». – Здесь и далее, если не указано иное, примечания автора.