Дикий наездник

Он услышал хохот Нуаду по вещательным волнам и понял причину этого неуместного веселья посреди разрушения. Ибо это была не радость от самой битвы и не счастье от процесса убийства, а возбуждение от самой жизни, что приходило только с близостью смерти. Мелиниэль вспомнил времена до того, как встал на Путь командования, когда он сражался в качестве аспектного воина. Не единожды он шел по этому Пути, всякий раз сдерживая в узде жестокость и жажду крови, которой его наделил Каэла Менша Кхаин, постигая все возможное о войне и не поддаваясь при этом соблазну Кроваворукого.

Теперь же воплощение Кхаина находилось внутри него. Он не мог больше отрицать свою природу. Разум и сердце боролись друг с другом, но в конце концов они пришли к согласию.

— Отойди, — предупредил он Азкара.

— Да! Вот теперь начнется кровавый вихрь, — засмеялся комморрит, жестоко улыбнувшись и отойдя на несколько шагов от командира.

Мелиниэль вложил пистолет в кобуру и через нагрудник потянулся к красному драгоценному камню в плоти. Сердце Эльданеша стукнуло при прикосновении, доброжелательное и пышущее жизнью. Автарх ощутил, как усиливается жар под пальцами, и снял последние оковы, впустив в себя неистовство схватки. Раздался звон, подобный барабанному бою, и автарх почувствовал тепло, перерастающее в огонь отмщения.

Вырвавшееся на волю пламя Кхаина испепелило Мелиниэля черно-красным огнем. Его тело вытянулось втрое, пластины кованого железа заменили плоть и броню, а вскипающая магма прожгла его там, где еще мгновения назад текла кровь. С руки у его груди закапал густой багрянец — проклятие убийцы Эльданеша, — а в другой руке копье трансформировалось в Анарис, братоубийцу, печально известный меч Вдоводел.

То, что было Мелиниэлем, исчезло, став просто частью сущности, известной как Осколок Войны, которую автарх впитал в Колодце Мертвых. Он посмотрел глазами полубога на бесноватый танец энергии вокруг — силу, стоящую за внешним обликом демонов. Как бессмертный, он узрел не пляшущие вопящие фигуры, а средоточия энергии и сознания, обращающиеся вокруг бурь, коими выступали князья демонов. Всех их связывали с пустой брешью вскрытого хранилища тончайшие нити.

Чистое Сердце, Осколок Войны, Мститель Эльданеша, воздел зловещий меч, и его лезвие озарилось черным пламенем.

— Дайте волю своей ярости! — возопила аватара голосом, подобным грохоту пушек и лязгу клинков. Инкарнация бога указала Анарисом на демонов и сорвалась на бег, металлическими ногами высекая искры из камней. — Сбросьте фантомов вожделения обратно в бездну и отомстите за павших!

Охранявшие Мелиниэля бойцы кинулись перед Осколком Войны врассыпную. Анарис пронесся по низкой дуге и перерубил полдюжины врагов, обращая их охваченные огнем тела в золу. Демонические клинки раскололись о непробиваемую кожу — Анарис полыхнул снова, и черное пламя поглотило еще нескольких тварей, превратив их в дым. Прочих аватара затаптывала, временами сметая ударом наотмашь очередную стенающую демонессу или хватая отродье за длинную шею и прикладывая о плитку.

Сверху послышался вопль, и змеевидный князь демонов ринулся вниз, превратив руки в длинные когти из зазубренного серебра. Осколок Войны обернулся и вскинул меч навстречу приближающемуся чудищу. Лезвие Анариса столкнулось с когтями бессмертного демона, метящими аватаре в грудь. От удара оба великана покатились по площади раскаленным клубком взаимной ненависти, давя демонов и некронтир.

Они разнялись — демон ловко вспорхнул в воздух, а Осколок Войны поднялся с еще большей решимостью и острием меча пропахал между ними пламенную борозду.

Демонический исполин с шипением ринулся в бой, целясь когтями в лицо Осколку Войны. Во все стороны, будто кровь, брызнули капли лавы, но Первая аватара даже не вздрогнула.

— Мелкий князек, — расхохотался Осколок Войны и врезал окровавленным кулаком демону в лицо, едва не смяв его. Как только неприятель отшатнулся, Осколок Войны погрузил Анарис в нематериальную плоть его груди, чем вызвал у орды Великого Врага крик муки и ярости. Аватара спихнула ногой существо с лезвия и высоко вскинула Анарис. — Теперь узрите царя!

Деревья с серебристой корой тянулись в искрящее фиолетовое небо. Синие кроны гипнотизирующе раскачивались на фоне плывущих рубиновых облаков. Повсюду мерцал свет, как будто каждую поверхность покрывала стеклянная крошка, а кремовая земля под ногами казалась мягкой и приятной, словно матрас. В воздухе витал нежный аромат, одновременно расслабляющий и возбуждающий, подобно мускусному запаху сородичей.

Алоринис замер, застигнутый врасплох столь резким изменением обстановки. Качающаяся листва успокаивающе шелестела, скрывая грохот битвы, которую он только что покинул.

В ветвях скользили и порхали крошечные фигурки, перемещаясь с верхушки на верхушку в одном направлении. Волны маленьких крылатых существ и пушистых червеобразных созданий скакали по веткам, вплетая в песнь ветра едва слышимый тонкий смех.

Гиринкс огляделся и увидел, что в одном из огромных деревьев, от раскинувшихся корней до теряющихся в небесах веток, подобно распахнутым воротам, зияла трещина, за которой раскинулся блеклый, серый пейзаж. Тяжелый, неподвижный и с острыми углами, отчего на него было больно смотреть.

Алоринис сосредоточился на цели своего прибытия и повел ушами, надеясь уловить нотку искомой песни мертвых. Ему почудилось, будто он мельком услышал гармонии души своей хозяйки, и неторопливо двинулся вперед, ища источник.

Он снова замер, перестав узнавать место, хотя казалось, что он сделал не более пары шагов. Гиринкс обернулся и поискал глазами расколотое дерево, но ничего не сумел разглядеть из-за обступивших его древесных исполинов. Те показались ему выше прежнего, вдобавок они вплотную прижимались стволами, а их кроны переплетались до такой степени, что скрывали небо.

Стало гораздо темнее, чем прежде. Фигурки среди крон излучали собственные ауры и танцевали на искривленных ветках пурпурными и зелеными, белыми и красными мотыльками. Послеобразы оставляли у него в мыслях непонятные силуэты, приводя Алориниса в еще большее смятение.

Растерянно зашипев, он двинулся дальше и вскоре забрел на поляну. Вместо неба над ней простиралась ровная стеклянная поверхность, отражающая искаженный пейзаж райских лесов. Она казалась далекой, однако у гиринкса возникло такое чувство, что если он будет глядеть слишком долго, то увидит среди лазурной листвы себя самого, смотрящего в ответ.

Его внимание отвлек шорох травы. Он не чувствовал ветра, но тонкие стебельки раскачивались туда-сюда. Впрочем, все они двигались по-своему, а не колебались в одном порыве.

Гиринкс прищурился и увидел, что каждая травинка росла из головы крошечной фигурки, погруженной по пояс в бледную землю. Алоринис сразу узнал тонкие лица и заостренные уши народа своей хозяйки, и его сердце учащенно забилось, едва он ощутил отчаяние тысяч пойманных в ловушку душ.

Он в панике развернулся и бросился наутек, оставив всякую надежду отыскать голос мощи своей хозяйки. Кошачье создание инстинктивно направилось туда, где предположительно находилась брешь-ворота, и металось меж деревьев до тех пор, пока у него не стали гореть легкие.

Усталость заставила его замереть и прижаться к торчащему корню. Алоринис уставился во тьму, вдруг загустевшую. Тут он вспомнил, как однажды, будучи котенком, возвращался к материнскому ложу, отбившись от сверстников на учебной охоте. Тогда он заблудился среди жизненных путей, окруженный начинающими проявляться страхами, не в силах отыскать дорогу назад.

Закрыв глаза, гиринкс оградился от звуков леса и запахов, в которых теперь ощущались горелая плоть и едкая рвота. Алоринис позволил вести себя не физическим чувствам, а разуму и двинулся по собственному слабому следу, руководствуясь одними только чистыми мыслями.

Треск веток заставил его открыть глаза. За ним что-то шло, нечто быстрое и огромное, и его приближению предшествовала волна ужаса, от которого у Алориниса задрожали усы и задергался из стороны в сторону хвост.