Грифон

Женя вышел из пыльной квартиры в подъезд и прошёл к пожарной лестнице.

Там, с широкого балкона двенадцатого этажа, перед ним предстал необыкновенный вид.

Огромный металлургический комбинат застилал горизонт. Сотни труб выпускали клубы разноцветного дыма, которые смешивались с потоками ветра и образовывали завораживающий серо-коричневый поток.

Женя смотрел вдаль с воодушевлением. Он с самого детства мечтал стать металлургом, но судьба уготовила ему другую участь. В отсутствии связей вход в «стальной» город ему был заказан.

Но Женя не терял надежды, он ещё лелеял мечту поступить в колледж и, отучившись на литейщика, снова попытать удачу. Стройка была для него лишь трамплином в железную лаву.

Вечерами он часто зависал с бутылкой пива у монументального памятника металлургу на привокзальной площади. Именно таким он видел себя в будущем: накачанным, волевым, с развивающимся на ветру фартуком, одетым на мускулистое тело, и с кочергой.

– Эй, ты тут? – прохрипел в трубку знакомый голос. Женя вспомнил, что его товарищ оставался на связи.

– Да Славик, куда же мне деться, – уже с тоской в голосе сказал, ещё недавно хорохорившийся весельчак. – А ты чего звонишь-то?

– Тут такое дело. Меня же сократили из автотранспортного цеха. Уже две недели без работы сижу.

– Сочувствую, – перебил его Женя. – Ты пивка хотел попить, душу излить?! Но имей ввиду, я сейчас ни-ни! Иначе меня Зинка к телу не подпустит. Мы же ребёнка планируем, а мутанта мы не хотим, так что извини, я пока в завязке.

– Да я не за этим. Хотел про работу узнать. Может есть какие-нибудь вакансии?

– Вакансии? – непонимающе переспросил строитель.

– Ну, работа есть?

– Работа есть.

– Для меня что-нибудь найдётся?

– Даже не знаю. Ты же у нас инженер. А тут работа простая, копай глубже, кидай дальше.

– Жень, мне уже не до жиру. Готов за любую взяться.

– Вообще-то у меня полный таджикский комплект сейчас. Если только кого-нибудь из них депортировать. Сейчас у Муртаза узнаю, у него всего четверо детей, может согласиться.

– Стой, стой, стой – затараторил Слава, не понимая, шутит ли его друг. – Не надо никого депортировать.

– Пожалуй ты прав, не по-русски это.

– Что ж, нет, так нет.

– Будет эта самая вакансия, я позвоню. Ты сам-то как? Когда свадьба?

– Да нормально, пока не решили точно, ближе к лету.

– Ясно, давай Славик. Пойду, а то мои накосячат, нельзя их одних оставлять.

После разговора Слава остался наедине в расстроенных чувствах. Он снова взял шпатель.

В какой-то момент его накрыла волна негодования. Ему вдруг захотелось со всей дури вонзить чёртов шпатель в бетонную стену. В последний момент он вспомнил уроки сопромата в университете и понял, что это невозможно. Потом в памяти промелькнула высшая математика с её теорией вероятности, согласно которой, при ударе лезвия шпателя о стену был шанс, отсечь себе один из пальцев.

Затея оказалась несостоятельной. День пролетел стремительно, и вскоре домой вернулась Настя.

Она была спокойна и уравновешенна. Лишь изредка женщина подходила к окну на кухне, выглядывала в него и странно щурилась.

Наконец, в один из таких моментов, к дому подкатила зелёная десятка Сурена. Настя задёрнула штору и стала громко дышать.

– Иди сюда! – крикнула она Славе, который смотрел телевизор в зале.

Он подпрыгнул с дивана и, позабыв про тапки, примчался к ней.

– Что случилось?

– Там сосед приехал, сейчас будет парковаться!

Сурен, подкативший к родной парковке, раздумывал, ему не хотелось покидать зону комфорта, которую он завоёвывал многолетними усилиями.

В его голове промелькнули события из прошлого. Вот он отбивает тротуарный бордюр, чтобы обеспечить въезд своей ласточки на газон. Выносит через проходную комбината, на котором работает, в трусах щебёнку, чтобы отсыпать чернозём, маравший колёса машины. Выбирает цепь для ограждения и замок в хозяйственном магазине своего друга Жорика. Предавшись ностальгии, Сурен заключил, что прошлого не вернуть, и со словами: «Что я не человек что ли!», – припарковал машину вдоль узкой дороги.

Десятка немного мешала проезду, но зато также хорошо просматривалась из окна.

Сурен испытал чувство собственного достоинства за свою цивилизованность и умение находить компромиссы.

Он вышел из машины и пока шёл домой, буквально на глазах из сутулого бюргера превращался в гордого, прямоходящего товарища, как на картинке из учебников биологии, иллюстрирующих симиальную теорию антропогенеза.

Настя со Славой торжествовали.

Они обнимались и прыгали, как дети, выигравшие приз в парке аттракционов. Ненадолго воцарилась всеобщая идиллия.

Часа через полтора на улице послышался визг шин, а потом последовал удар. Звук был очень характерный и навевал нехорошие мысли.

На этом всё не закончилось, шины снова завизжали, мотор громко зашумел и звук стал удаляться. Настя, Слава и Сурен снова оказались у окон.

Их взору предстала страшная картина: зелёная десятка из седана превратилась в хэтчбек, только без багажника, фонарей и заднего бампера.

С места происшествия удалялась машина, опознать которую было уже невозможно.

Незадачливый водитель, протаранивший машину Сурена, не смог разъехаться на узкой дороге с грузовиком и не успел затормозить.

После инцидента виновник происшествия вспомнил, что страховка на его старую иномарку истекла на днях, и поспешил ретироваться.

Сурен тут же выскочил на улицу, но всё уже случилось. Ему оставалось только хвататься за голову. Метавшиеся в ней нейроны, вдруг выстроились в несложную причинно-следственную связь.

Его вдруг осенило: «Если бы не эта соплячка Настя и её хахаль, ничего не случилось бы!»

В ярости Сурен бросился к белёному лебедю на газоне, искусно вырезанному из легковой шины. Он вырвал его из земли и направился к окну, за которым прятались Слава с Настей. Разъярённый мужчина запустил лебедя прямо в их сторону.

Окно должна была защитить специально установленная для таких случаев металлическая решётка, но клюв лебедя проник между прутьев и сокрушил стекло.

Дальше были истерика и ругань.

Настя вызвали полицию, а Сурен гаишников.

На место происшествия быстро прибыл патрульный отряд во главе сыном Сурена – младшим лейтенантом Иннокентием Волковым. Настя от этого пришла в ещё большее бешенство и наказала Славе самому разбираться в каше, которую он заварил.

Женщина то и дело хваталась за сердце и, превозмогая боль, бросила всё и уехала к матери с отцом.

Слава приуныл, оделся и вышел на улицу, где около машины собралась толпа зевак. Подъехали гаишники. Там же были и Сурен, и его сын. Отец к тому времени остыл и осознал бессмысленность своего поступка.

– Сосед, ты, конечно, извини, но на кой чёрт надо было слушать эту бабу? Стояла себе машина, никому не мешала, а теперь… – обратился Сурен к Славе.

– Ну, это же неправильно, – с сожалением ответил Слава, понимая, насколько дорогостоящий ремонт предстоит пострадавшему.

– Много чего в нашей жизни неправильно, – вмешался Иннокентий. – Вы же не будете заявление на отца писать?

– Я не знаю, надо как-то вопрос решить. Окно разбито, в доме холодно. Настя на взводе.

– С окном мы что-нибудь придумаем, – сказал Сурен.

В толпе, нервно куря, стоял сосед с верхнего этажа.

Он с сожалением смотрел на лебедя, застрявшего в решётке и повисшего на ней, как подбитая дичь. Это был автор резиновой птицы. Ему было горько за людей, переставших ценить искусство.

Вечер затянулся. Слава с Суреном нашли в подвале дома кусок фанеры подходящего размера, выпилили из него импровизированное стекло и вставили в оконную раму.

Сурен пообещал вскоре привести всё в первоначальный вид.

Лебедь не пострадал и вернулся на место, а хэтчбек после оформления гаишниками уехал на эвакуаторе в кузовной цех.

Настя домой не вернулась, на звонки не отвечала, и Слава заночевал один. Утром его разбудил телефонный звонок.