Танцующие на каблуках

Пройдя еще пару постов службы безопасности, Егеря встретила юбочка на ножках. Улыбчивая и вежливая, будто только его она и ждала всю жизнь. Девушка повела мужчину по роскошному коридору. Явно работал хороший дизайнер, скорее всего европейский. Результат восхищал, даже не слишком разбиравшегося во всех этих штучках следователя. Крупные картины с тонкой рамкой и видами на улочки, призывно убегающими вдаль и уползающими между уютных домиков. Живые зеленые панно из мха. Мокрые стены, кажется, это так называлось: когда по стеклу или зеркалу стекает вода и расслабляющее журчит в камушках у ног. Островки с креслами и столиками. В общем, интерьер получился красивый, изысканный, мягкий и очень, очень дорогой.

– Прошу, – юбочка на ножках распахнула перед ним дверь, и Егерь оказался в приемной, здесь ему тоже радушно улыбались.

– Георгий Леонидович ожидает вас, проходите, – оповестила секретарша, неожиданно оказавшаяся взрослой женщиной. Стильная прическа из седых волос, отлично сидящий костюм на теле, которому позавидуют молоденькие девочки, и умный прозорливый взгляд.

Егерь даже растерялся. Лет пятьдесят, прикинул он, умна, хороша собой и очень профессиональна. Подобные женщины его завораживали. Он поймал себя на том, что смотрит на нее почти с благоговением. Ужасно хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Но слова, как назло, не складывались в комплимент, а в то, что складывались, казалось слишком банальным для такой женщины.

Размышления Егеря прервались шоком. Пройдя в кабинет Георгия Леонидовича, он замер на пороге. Ему потребовалось все самообладание, чтобы сохранить челюсть на месте и не открыть рот. Перед ним сидел потерпевший из дела. Покойник, умерший от инфаркта, и похороненный полгода назад.

– Я рад, что вы нашли время заехать ко мне. Постараюсь не отнимать у вас много времени, – прозвучал довольно низкий и спокойный голос. Егеря удивило полное отсутствие понукающих интонаций, свойственных могущественным людям. Корректная вежливость, даже благодарность за одолжение. – Я все-таки хочу сам объяснить, почему я считаю, что брата убили.

«Брата». Точно, он же знал, что они братья. Теперь понятно, что братья-близнецы.

– Егор Константинович, я вам очень соболезную. Знаю, во втором деле погибший – ваш друг. Очень близкий. Наверное, как мне Гера. Соболезную.

– И я тоже уверен, что Дениса убили, – добавил Егерь.

Брат кивнул.

Кабинет руководителя соответствовал заявленным в коридоре стилю и роскоши. В дорогих черных и приглушенных зеленых цветах. Просторно и просто. Большой стол, отделанный черным металлом, за спиной легкие конструкции стеллажей до потолка, панорамные окна, прикрытые темными жалюзи со стилизованным цветочным принтом. Пара напольных инсталляций: одна напоминала водопад за стеклом, вторая панно из зелени по стене до потолка. Егерь предположил, что место свое они занимали не из-за красоты, больше из функционала: увлажнять, освежать воздух, снабжать кислородом. Место для бесед – отдельная зона. По всей видимости, хозяин кабинета частенько предпочитал беседовать, не давя на гостя из-за стола руководителя. Три комфортных мягких кресла и стол нормальной высоты, а не низкий кофейный, к которому так неудобно тянуться за чашкой. Георгий Леонидович перешел к одному из кресел и жестом пригласил гостя.

Почти неслышно в кабинет вошла секретарь. Беззвучно, не совершая даже колебаний воздуха, поставила по чашке эспрессо пред Егерем и шефом. Очень хорошего кофе. Егерь с удовольствием втянул носом аромат.

– Я благодарен вам, Ваша протекция помогла мне взять оба этих дела для расследования, – все-таки решил поблагодарить Егор. Хоть и был убежден, что в любом случае заполучил бы дело Дикого. От хлопот его избавили.

Георгий Леонидович кивнул, принимая благодарность и, не теряя времени, начал:

– Возможно, это прозвучит странно, но с моим братом у нас была ментальная, интуитивная, почти мистическая связь. Да, я знаю, все братья и сестры-близнецы говорят что-то подобное. Но у нас действительно особый случай. Мы не просто братья-близнецы, нас растили, как одного человека.

Егерь слушал внимательно. Изо всех сил старался понять, что не дает покоя человеку, похоронившему брата и получившему ответ, почему тот умер.

– У отца была навязчивая идея, что наследник должен быть один. Он работал в советские времена в гособеспечении министерства, все нажитое прятал в матрас и между половиц. В основном это были золотые изделия и драгоценные камни. Своеобразный сундук с сокровищами. – Георгий Леонидович рассказывал семейную, интимную историю, не все бизнесмены его уровня захотят делиться такими подробностями. Но голос мужчины звучал ровно и спокойно, как у человека, определившегося и не отступавшего от цели.

– Делить свое сокровище он не желал. Мы у него единственные и очень поздние дети от третьей супруги, существенно моложе него. С головой у отца было не в порядке. К психологам тогда не ходили, – Георгий Леонидович сделал небольшую паузу. – Безусловно, на нас это сказалось. И вы даже не представляете, какое количество специалистов мы с Герой прошли. Сколько терапий вынесли. Я понимаю, это сложно представить, но у нас не просто было все одинаковое – игрушки, одежда, обувь. Мы должны были вести себя как один мальчик. Стоять, держать руки, кивать головой. Если хоть что-то отличалось, родители делали вид, что нас нет в комнате. Они не разговаривали с нами, если мы заговаривали с ними оба сразу. Не замечали, если мы не стояли перед ними одинаково. Если один из нас порезал палец, чтобы ему намазали его зеленкой, необходимо было плакать обоим. Мы научились жить одной жизнью. Чувствовать друг друга без слов. Даже на расстоянии. У нас появлялись царапины в одном месте, мы били одни и те же коленки, мы дрались и получали фингал под один и тот же глаз.

Егерь понимающе кивал. Рассказ впечатлял. Его служебный опыт подбрасывал ему самые разные чудеса, извращения и болезни человеческой психики. Не все они оказывались милыми и здоровыми. Подобного еще не встречалось.

– Со временем связь только усиливалась, будто вместо умершего отца за нас взялось какое-то провидение или жизнь поверила, что мы один человек. Однажды Гера попал в автокатастрофу, меня мучали фантомные боли от перелома ноги, а потом я чувствовал тяжесть в бедре от штифта, который ему вставили. Мы построили аналогичные бизнесы, которые переживали одни и те же кризисы в практически одно и то же время. Нас обворовывали одновременно, склады сгорели в одну ночь, – несмотря на то, что события, о которых рассказывал Георгий Леонидович, были не самыми радужными, он улыбался. В них для него застыла общая жизнь с братом. Ценная жизнь, которой больше нет. О брате остались лишь воспоминания.

– Гера? Вы называете Юрия Леонидовича Герой, – Егерь понял почти сразу и решил уточнить. – А вы Георгий и родители вас называли…

– Тоже Герой, – закончил собеседник, почти просияв. Егерь его понимал. Значит, появлялась надежда. В важном деле появится понимающий человек. Возможно, будет и результат.

– Понимаю, звучит как мистика или психологическое заболевание, – Георгий Леонидович хмыкнул и закатил глаза. – Ну да, как звучит, так, по сути, и было. Заболевание и не одно. Мы с этим жили.

Мужчина вновь стал серьезным:

– В день, когда его убили, в момент, когда он умирал, я испытал нереальное счастье. Такая эйфория, ничего подобного я никогда не чувствовал. А потом пришло осознание, что этот кайф в меня вливают и вливают, я уже не могу больше, захлёбываюсь, а мне дают и дают. И он умер, – собеседник Егеря помедлил, подыскивая слова, вспоминая то, что описывал. – А я почему-то нет. Хотя накрыло такое странное чувство, что умер. Я даже, помню, осматривал кабинет, отмечая, что после смерти, наверное, должно быть все по-другому, а не как на работе. Выходил за дверь, просил Ирину Артемовну кофе принести, позвонил кому-то. Юрия обнаружил я, вы, наверное, знаете. Кинулся к нему домой, потом на квартиру, куда он женщин водил. Пока через все пробки проехал…