Страница 74 из 270
– Вы недооцениваете ее.
– Это вы ее переоцениваете. Но если это ваша цена, можете получить ее и две тысячи долларов в неделю. Но согласитесь здесь же и сейчас же, что будете работать на раскопках до самого конца. И незамедлительно получите мое благословение.
– Вы отдадите свое одобрение ради того, что там погребено?
– Без труда. Я человек практичный. И ответственный. Быть может, и вы когда-нибудь таким станете. Что такое будущее моей дочери пред лицом участи всего рода людского?
Я чуть не рассмеялся, но он устремляет на меня абсолютно серьезный взгляд. Потирая лицо, я пытаюсь думать. Я не ожидал, что он начнет торговаться, а уж по поводу этого дела в Гибралтаре – в последнюю очередь. Я понимаю, что делаю ошибку, но просто не вижу выбора.
– Я получу ваше позволение сейчас, а не после раскопок.
Бартон отводит взгляд.
– Сколько времени потребуется, чтобы проникнуть в строение?
– Я не знаю…
– Недели, месяцы, годы?
– Полагаю, месяцы. Кто зна…
– Отлично, отлично. Вы его получили. Объявим нынче же вечером, а если вы не выполните своего обязательства в Гибралтаре, я сделаю ее вдовой.
Клиники по всей территории США и Западной Европы сообщают о вспышке нового гриппа
Нью-Йорк (АП) // Отделения скорой помощи и клиники неотложной помощи по всем США и Западной Европе сообщают о поступлении новых заболевших гриппом, выражая опасения, что это может быть эпидемией не встречавшейся ранее разновидности гриппа.
Опершись затылком о деревянную стену алькова, Кейт смотрела на солнце, от всей души желая, чтобы оно остановило свой ход по небу. Периферией зрения она заметила, что Дэвид открыл глаза и смотрит на нее. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, она распахнула дневник и продолжила чтение.
20 декабря 1917 года
Марокканские проходчики съеживаются, когда вокруг них начинают падать камни. Пространство заполняется дымом, и мы отступаем обратно в ствол. Ждем, прислушиваясь в готовности попрыгать в вагонетку, раскорячившуюся на рельсах и готовую помчаться прочь из шахты при первых признаках беды – огня или, в данном случае, воды.
Безмолвие нарушает первая трель канарейки, и мы один за другим переводим дыхание и возвращаемся в огромный зал, чтобы поглядеть, что выбросила нам рулетка на сей раз.
Мы близко. Но пока не добрались.
– Говорил же, глубже надо было бурить, – бурчит Рутгер.
Я не помню, чтобы он что-то говорил. Правду говоря, я практически уверен, что он сидел сложа руки, даже не осмотрев шурф, прежде чем мы набили его химической взрывчаткой. Он подходит к участку производства работ, чтобы разглядеть получше, по пути проведя ладонью по прутьям одной из канареечных клеток, всполошив бедную птицу.
– Не трогайте клетки, – осаживаю его я.
– Вы дадите им удушиться рудничным газом, чтобы выиграть для себя пару минут, но не позволяете их и пальцем тронуть?
– Эти птицы могут спасти жизнь всем нам. Я не хочу, чтобы вы мучили их ради собственной потехи.
Рутгер вымещает гнев, адресованный мне, на марокканском десятнике. Орет на бедолагу по-французски, и дюжина работников принимаются растаскивать наваленные взрывом обломки.
Прошло уже почти четыре месяца с той поры, как я впервые посетил выработку, как я впервые ступил в этот странный зал. В первые пару месяцев раскопок стало ясно, что найденная нами часть сооружения – входной тоннель в нижнюю часть строения. Он привел к двери, запечатанной с помощью такой техники, что нам нечего и думать пробиться сквозь нее. А ведь мы перепробовали всё – огонь, лед, взрывчатку, химикалии. Берберы из рабочей бригады даже проделали диковинный племенной ритуал – возможно, дабы потешить себя. Но вскоре стало ясно, что через дверь нам не войти. Мы предположили, что это какой-то дренажный тоннель или путь аварийной эвакуации, запечатанный невесть сколько тысяч лет назад.
После некоторых дебатов Совет «Иммари» – то бишь Канн, Крейг и лорд Бартон, мой новоиспеченный тесть – решил, что нам надобно двинуться вверх по сооружению, в район, где находятся карманы метана. Он замедлил наше продвижение, но в последние несколько недель появились признаки, что мы приближаемся к какого-то рода входу. Гладкая поверхность сооружения – какой-то металл тверже стали, почти не издающий звука, если по нему ударить – начал отклоняться от вертикали. А неделю назад мы нашли ступеньки.
Пыль рассеивается, и я вижу еще отрезок лестницы. Рутгер орет на проходчиков, чтобы пошевеливались, словно эта штуковина может сбежать.
Сквозь пылевую завесу у меня за спиной доносится топот, и ко мне подбегает мой помощник.
– Мистер Пирс! Ваша жена у вас в кабинете. Хочет видеть вас.
– Рутгер! – гаркаю я. Он оборачивается. – Я беру вагонетку. Никаких взрывов, пока я не вернусь.
– Черта лысого! Мы совсем рядом, Пирс.
Схватив коробку с капсюлями, я бросаюсь к вагонетке.
– Гони на поверхность, – приказываю я помощнику.
Позади Рутгер изрыгает тираду по поводу моей трусости.
На поверхности я быстро переодеваюсь и мою руки. Но не успеваю направиться в контору, как на складе звонит телефон и входит управляющий.
– Извините, мистер Пирс, она ушла.
– Что ей сказали?
– Извините, сэр, не знаю.
– Она больна? Она идет в больницу?
– Я… – Тот с виноватым видом разводит руками. – Прошу прощения, сэр, я не спрашивал…
Не успевает он договорить, как я выбегаю из дверей и сажусь в машину, гоня в больницу, но там ее нет, там она и не показывалась. Из больницы телефонистка соединяет меня с телефоном, только что установленным в нашем особняке. Он звонит десять раз кряду.
– Извините, сэр, никто не отвечает… – встревает телефонистка.
– Пусть звонит. Я подожду.
Еще пять звонков. Еще три, и трубку берет наш дворецкий Десмонд.
– Резиденция Пирсов, говорит Десмонд.
– Десмонд, миссис Пирс дома?
– Да, сэр.
Я жду.
– Ну же, тогда пригласи ее к аппарату, – не выдерживаю, не в силах скрыть свою нервозность, как ни стараюсь.
– Разумеется, сэр! – смущенно отзывается дворецкий. Он не привык к телефону. Вероятно, как раз поэтому он так долго и не отвечал.
Проходит три минуты, а затем трубку снова берет Десмонд.
– Она у себя в комнате, сэр. Не следует ли мне послать Миртл, чтобы та вошла и узнала…
– Нет. Я сейчас приеду.
Дав отбой, я выбегаю из больницы и снова запрыгиваю в авто. Понукаю помощника гнать все быстрее и быстрее. Мы очертя голову проносимся по улицам Гибралтара, заставив несколько экипажей свернуть в сторону и распугивая на каждом повороте покупателей и туристов.
Прибыв домой, я выпрыгиваю, взбегаю по ступеням, распахиваю двери и вихрем проношусь через фойе. Каждый шаг пронзает ногу болью, я обливаюсь потом, но мчусь вперед, подгоняемый страхом. Вскарабкавшись по парадной лестнице на второй этаж, по прямой устремляюсь к нашей спальне и вхожу без стука.
Хелена оборачивается. Мое появление явно ее изумило. Да и мой вид тоже – пот каплет со лба, тяжелое дыхание, лицо искажено гримасой боли.