В стремлении – жить!

– Стёпка, что? – переворачивая товарища на спину, испуганно спросил он, но тут же увидел на его лбу страшное отверстие. Решетник был мёртв. По инерции приложив пальцы, как учили, к сонной артерии и окончательно убедившись в смерти Степана, Иван заставил взять себя в руки. Он пошарил глазами вокруг себя и обнаружил, что оба запасных диска пусты, и патронов к ним тоже не было видно. Полуэктив вытащил из ниши ту самую, не использованную на танк связку гранат, разрезал штыком винтовки верёвку, которой были связаны гранаты, взял одну из трёх и выглянул из окопа.

Немцы, бегущие на него, были уже сосем близко, но всё-таки ещё надо было немного подождать, чтобы можно было точно до них добросить. Иван успел увидеть, что справа от него фрицы заскакивают в окопы, а слева кто-то из наших ещё стреляет, сдерживая натиск немцев. Потом он начал бросать одну гранату задругой, после чего с сомнением посмотрел на бесполезный в данный момент пулемёт, всё-таки закинул его за спину, подобрал винтовку Решетника, несколько патронов к ней и, пригибаясь, побежал влево по траншее. Пулемёт больно долбил его по спине, а потом на одном из поворотов зацепился за торчащую доску и сорвался с плеча. Иван в яростном бессилии остановился, бросил пулемёт вниз и со всего размаха начал долбить по нему прикладом винтовки. Даже до конца не поняв, смог ли он вывести из строя пулемёт или нет, он побежал дальше с одной винтовкой. Полуэктив хотел добраться туда, где слышал выстрелы наших, но, выглянув в очередной раз из траншеи, увидел в метрах ста от себя бегущих от окопов бойцов и среди них двух офицеров. Направление их движения было понятным, они бежали в сторону леса. Повинуясь стадному инстинкту, Иван вылез из окопа и побежал следом за своими. Пули свистели ему вслед, заставляя то пригибаться, то падать, то бежать зигзагами, он надрывно дышал, задыхался, но бежал и продолжал бежать ещё какое-то время в спасительном лесу, до тех пор, пока не стало слышно этого смертельного пенья пуль, и увидел, чуть правее от себя, остановившихся людей в нашей форме. Немного отдышавшись, он направился в их сторону. Как оказалось, это были ротный Макаренко и рядовой Хренов, запомнившийся Ивану именно из-за его легко запоминающейся фамилии. У Макаренко была перебинтована кисть правой руки, а в левой он держал пистолет ТТ. Командир роты стоял, привалившись всем телом к стволу сосны, и напряжённо смотрел в сторону, где остались брошенные окопы. Но их никто не преследовал.

Подойдя к Макаренко, Иван хотел обратиться, как положено к командиру роты, но тот, предупреждая это обращение спросил:

– А где, «едрён матрён», твой пулемёт, рядовой Полуэктив?

Иван, конечно, ждал и немного боялся этого вопроса. Он понимал, что, лишившись пулемёта, нарушил одну из важных воинских обязанностей, но ситуация, в которую он попал всё-таки, по его мнению, смягчала эту вину.

Полуэктив коротко рассказал ротному, почему в его руках винтовка, а не пулемёт.

– Если не врёшь, то ладно, хрен с ним. Хорошо хоть не с пустыми руками удрал, а то некоторые, – при этом Макаренко кивнул в сторону стоящих в нескольких шагах от них двух бойцов, один из которых был без оружия, – так драпали, что обо всём на свете забыли, кроме своей задницы.

Слева и справа к ним стали подходить ещё бойцы, среди них был и политрук роты Воронов, статный широкоплечий шатен. У политрука в руках был наган, а за поясом торчала ручная граната, а на груди висела медаль «За боевые заслуги», которую он получил ещё на Халхин-Голе. Иван всё это отметил ещё и потому, что свою медаль он успел ещё до начала боя обернуть в тряпочку и положить в карман гимнастёрки, боясь, чтобы она случайно не потерялась.

Всех, вместе с ротным и политруком, собралось девять человек. Это всё, что, скорее всего, осталось от их роты. Немного посовещавшись, Макаренко и Воронов подошли к солдатам.

– В шеренгу становись! – скомандовал ротный, пытаясь привести в чувство большей частью растерянных солдат.

– Так вот, бойцы, учитывая сложившуюся обстановку, будем пробиваться к своим. Двигаемся на восток, в сторону реки Северский Донец.

И маленький отряд ускоренным шагом направился на восток, в тревожную и непредсказуемую неизвестность.

17

Через два часа отряд, не встретив на своём пути ни своих, ни чужих, вышел на окраину леса. Дальше рос мелкий кустарник, как оказалось, скрывавший в своих зарослях узкую мелкую речушку. Вдали виднелись холмистая, безлюдная местность и небольшой участок просёлочной дороги, уходящей за дальний холм. Не переходя речки, Макаренко решил сделать привал. Здесь можно было немного передохнуть, не обнаруживая своё присутствие. Некоторые солдаты сохранили свои вещмешки, в которых в сумме нашлось с полтора десятка сухарей, которые были по-братски разделены. Почти у всех сохранились фляжки, которые быстро были наполнены хоть и тёплой, но прозрачной водой из речушки. Размачивая твердые, как дерево, сухари, кто-то из бойцов быстро расправился с этой малюсенькой порцией еды, а кто-то, засунув сухарь в рот, рассасывал его во рту, пытаясь продлить присутствие вкуса этой незатейливой пищи. Но зато всем удалось утолить мучившую их жажду и водой создать иллюзию наполнения желудка. Настроение в отряде заметно улучшилось. Иван, привалившись спиной к дереву и быстро скинув сапоги с портянками, получал удовольствие от накатившей на его тело и особенно на ступни ног живительной прохлады, которая быстро восстанавливала силы. Впрочем, это блаженство испытывали и все бойцы. Только Макаренко и Воронов после короткого перекуса отошли немного в сторону и что-то активно обсуждали между собой, неотрывно глядя в сторону открытого пространства. Видимо, приняв какое-то решение, они вернулись к отдыхающим бойцам, и Макаренко сказал:

– Отдыхаем ещё с полчаса. Потом, Хренов и Полуэктив, пойдёте разведать местность.

– Так часов же нет, товарищ старший лейтенант, – промолвил Иван.

– По моей команде пойдёте! – недовольно ответил ротный, уже присаживаясь для столь скоротечного отдыха.

18

Когда примерно через часа полтора Хренов и Полуэктив вернулись с задания, уже наступил вечер, принесший весеннюю майскую прохладу.

Хренов по праву старшего по возрасту стал докладывать Макаренко, что просёлочная дорога идёт к небольшой деревеньке, расположенной километрах в двух отсюда, обойдя несколько домов, они узнали, что немцев в деревне нет и не было. Иван добавил, что сразу за деревней начинается сосновый бор и что один из местных мужиков сказал, что до Донца ещё километров 10–12.

– Бойцы, быстро выдвигаемся, – спокойно сказал ротный. Но и без этого все уже стояли возле него, взбодрённые и отдыхом, и хорошими новостями, а также появившейся надеждой на какой-никакой ужин.

Отряд спешно двинулся в сторону деревеньки Заборье. Конечно, эта поспешность была обоснована попыткой как можно скорее дойти до своих, а также выйти из тревожной неопределённости своего настоящего положения, когда ничего не понятно – где фронт, где немцы. Макаренко и Воронов намеренно, чтобы не посеять панику, не обсуждали с бойцами эти навязчивые вопросы. Офицеры переглянулись между собой, когда услышали, что немцев в деревне не было и нет; их предположение о том, что они попали в окружение, кажется, не оправдывалось.

Маленький отряд, быстро дойдя до околицы деревни, уже начал поворачивать на её единственную улочку, когда все сначала услышали, а потом слева увидели замелькавшие поверх деревенских плетней грузовые машины, а прямо на них с противоположного конца улицы уже выезжали немецкие мотоциклы.

Назад, на открытую местность отступать было нельзя, оставался единственный путь – направо, через огороды к недалёкому лесу.

Макаренко только успел крикнуть:

– Направо, к лесу!

А немецкий пулемёт, установленный на первом мотоцикле, уже начал поливать их смертоносным дождём.

На счастье Ивана, рядом с ним в плетне оказалась спасительная дыра, в которую он нырнул, успев перед этим пальнуть из своей винтовки в сторону мотоциклов, но потом свист пуль заставил его упасть в высокую сухую траву заросшего огорода. Он слышал, как там, ещё за плетнём, кто-то вскрикнул и упал, сражённый пулей, а потом, несмотря на свист пуль, на треск расцепляемого пулями плетня, на летящие от него щепки, срезаемые стебли травы, бросился к видневшемуся углу сарая. Заскочив за сарай, Иван развернулся и успел сделать ещё два выстрела из-за угла сарая по мелькавшим каскам немцев, а затем, не увидев никого из своих, бросился в сторону леса. Сарай и другие постройки удачно прикрывали его, и он, благополучно добежав до леса, нырнул в первую попавшуюся ложбинку, заросшую кустами и багульником. От быстрого бега сердце колотилось, бешено отдаваясь в груди. Он, захлёбываясь и положив голову на руку, глотал воздух и хватал, хватал и хватал ртом живительный воздух. Когда Иван пришёл в себя, то услышал справа от себя стрельбу и осторожно выглянул из своего укрытия. По полю, в метрах пятидесяти от него, бежал, припадая на одну ногу, политрук Воронов, а наперерез ему мчался мотоцикл с двумя немецкими автоматчиками, а чуть дальше и сзади – ещё один мотоцикл с ручным пулемётом на коляске. Немецкий пулемётчик дал короткую очередь, и Воронов упал, потом поднялся и уже беспомощно стоял, и смотрел на подъезжающих немцев. Иван подтянул к себе винтовку, намереваясь хоть как-то помочь политруку, но обнаружил, что у него остался всего один патрон. Было понятно, что этот патрон ничего уже не мог решить.