Любомир

Юрий Сашенко

Любомир

      Аэропорт "Пашковский" просыпался неохотно: дворники лениво подметали бычки и упаковки от фастфуда, таксисты наливали в красивые бумажные стаканчики кофе из термосов и делились впечатлениями о поездках. Пассажиры спешили к стойкам регистрации, на бегу обещая провожающим отзвониться маме, тете, дяде, бабушке и коту персонально сразу же после приземления.

Блондин в коричневом балахоне и большим туристическим рюкзаком, рассчитался с водителем, отстрелил окурок в урну и зашел внутрь.

– Тот хвост из зомби со светящимися лицами явно на Москву.

      Косметический ремонт плохо скрывал типовую архитектуру СССР для аэропортов и лишь обилие рекламных плакатов не позволяло торопыгам почувствовать витающий дух социализма.

      Самолет "Краснодар – Москва" салатовых авиалиний мягко оторвался от земли и, сделав разворот, лег на курс.

      Пассажиры вели себя тихо: никто не шуршал, не ерзал, не поджимал губы из–за копошащегося соседа. Дети – и те замерли, пытаясь почувствовать, а еще лучше рассмотреть происходящее у них на глазах волшебство в иллюминатор. У всех дела в Москве, все перешли в режим "в полете".

      Повертев в руках приобретенную бутылочку–пробник "Chivas Regal" и передумав, Любомир медленно перелистывал страницы любимого журнала о мужском здоровье. Отметив про себя, что все еще есть о чем почитать после смены главного редактора, он отложил журнал и решил вздремнуть, насколько это было возможно в эконом–классе с очень усредненными размерами человеко–места.

Ближе к пункту назначения народ стал просыпаться, уже куда–то опаздывать, активно сопеть и суетиться. И Шереметьево посадку не давал. Видимо готовилась Москва: "Покружите над аэропортом, дамы и господа, я еще не готова". И встретила–таки: моросящим дождиком, выдувающим душу ветерком и совсем не внушающими оптимизма тучами.

      В ожидании багажа Люра пробрала дрожь и он подумал, что пора бы в командировку брать вещи на "а вдруг" или хотя бы смотреть прогноз погоды перед вылетом. Неловко как–то смотрелся он в балахоне, шортах и летних тапочках среди людей в лучших из имеющихся в гардеробе отполированных до блеска ботинках, демисезонных брендовых куртках и узорных плотных джинсиках без дырок. Ловя на себе полусекундные взгляды, он купил талон на аэроэкспресс до Белорусского вокзала, вышел на улицу и закурил.

      Но ведь смотрели же… Москва приучает к равнодушию – каждый день она предлагает лицезреть фриков, гиков, городских сумасшедших, бомжей, алкашей, творческих личностей, ученых, всклокоченных инженеров с перекошенными очками, литераторов, театралов, маргиналов, критиков, финансистов, солидных "тумбочек" в огромных джипах, непризнанных девочек–моделей с айфонами устаревшей модели в метро, признанных моделей в шикарных купе на проспектах, бабушек с бантиками и розово–зеленой челкой, дедушек из барбершопов, фанатов каких–либо клубов,

рокеров, блогеров, потерявшихся во времени и пространстве туристов и гастарбайтеров, прибывающих в Златоглавую хоть из Самоа в невообразимых количествах… Ему было даже приятно – сочувствовали.

      Столичное время ускоряет: ты еще не понял почему, но уже куда–то опаздываешь, бежишь за всеми, не понимаешь, но бежишь. Появляется необъяснимая уверенность в нехватке времени.

      За одну сигарету погасив этот "синдром белого кролика", Люр неспешно направился к аэроэкспрессу и погрузился в тяжелые мысли о своем поступке, который можно было назвать прыжком в пустоту.

      Швырнув сумку в камеру хранения, он занялся намеченными еще накануне "дембеля" делами: на ближайшем известном ему рынке купил две пары джинсов, тут же натянул те, что потолще, забежал за заказанными подарками и, довольный, но с песочными глазами от месячного недосыпания, нырнул в забегаловку полковника Сандерса. Пиццей уже никого не удивишь, "Макдак" никогда и не нравился, а крылышки были "любовью с первого взгляда".

      Меньше всего после толкотни в очереди хотелось слушать диалоги понаехавших успешных об успешности успеха, поэтому выбор места превратился в долгое стояние посреди зала в попытках взглядом высверлить кого–нибудь из угла.

– Молодые люди, можно к вам? – Люр навис над компанией с рюкзаками. Дети быстро слились.

– Наконец–то я буду есть медленно и мно–о–го этих волшебных крылышек.

Он надеялся, что остаток времени до поезда проведет именно так. Впрочем, медленно не получилось бы, потому как стремительно остывавшие крылышки не произвели бы нужного эффекта. Скорее оставили бы эффект разочарования. Холодное и острое – фу! Данный факт его подгонял.

– Алло. Ну привет. На рабочем столе. Справа. Просто запусти. Параметры там же в папке, – Люр положил телефон в карман, – алконавт, блин.

Через три стола сидела шумная бригада молодящихся офисных дам в потрепанных кофтах и очень начесанной наружности, явно что–то отмечающих.

– Чересчур уж пафосно, – их визгливые голоса вывели Люра из медитации пережевывания курятины, – в привокзальном KFC! Лучшее место для посиделок!

– О–ой, че вчера! Ни вида, ни денег, в кофточке какой–то, стоит – веник свой мне мямлит. Мол, ты очень… бла–бла–бла… А я че?.. Где их берут?..

– А пойдемте в клуб? А то пиво, пиво… Винчика возьмем… Сегодня из моего города приедет этот… Как в какой?.. Ну!.. Ну сын Ларки… DJ какой–то, говорят, только из Японии прилетел, тур у него Евразийский…

– Ой, смотрите, вон глазастенький в углу сидит. Симпатичный. А давайте с собой его возьмем?

Последняя фраза заставила Любомира поднять голову и найти источник раздражения: "Я сейчас напомню сколько тебе лет, из кого выбирать, а заодно, кто таких "мямлящих веников" рожает". Его взгляд впился в осоловевшие глаза женщины в шерстяной кофточке со звуком удара прута арматуры по отсыревшему бетону.

– Кайфанул… Учиться еще и учиться, – Люр бросил последнее надкушенное крылышко обратно в коробку и направился к выходу.

      До поезда оставался целый час. Кофе возле фонтана между двух бизнес–центров под сигаретку – хорошая идея. Лучше, конечно, кофе, сигаретка и мороженое, но рук бы не хватало, а это уже дискомфорт.

Люр устроился у подсвеченных танцующих столбиков и растворился в беспорядочном движении контингента.

      Молодежь с бейджиками – туфельки "горят", зауженные брючки–подстрелы, пиджачки, рубашечки, шнурочки–галстучки, прически с пробором, и маленькими, едва заметными зелеными слизнями на головах, делающими лица слегка обеспокоенными, а глаза широкими.

– И это у 25–летних, плюс–минус. Заточка смолоду, – подумал Люр.

      У людей постарше вид был удручающий: впавшие глаза, распухшие щеки, морщины, следы пятниц и стрессов сказались на состоянии кожи, приглаженные немытые волосы, обвисшие пиджаки. Потускневшие бейджи на засаленных ленточках стыдливо прятались в нагрудных карманах, невыглаженные сорочки плакали по тете Асе, туфли – еле–еле, но блестели, а слизни были уже кислотно–яркими и весело пульсировали с пугающей амплитудой на проплешинах и седых прядях.

      Мокко под наблюдательность оказался вкусным.

      Так и не прочитав, что же там писали про драгоценное мужское здоровье, с полным желудком счастья и пылающим, пока еще только ртом, Люр вручил билет проводнику 13–го вагона поезда Москва – Гомель, молча застелил постель и уснул.

***

      Он любил возвращаться домой, особенно утренним поездом в пятницу. В этот раз что–то явно было не так. Прекрасно осознавая последствия своего поступка, совершенного в командировке, домой возвращался качественно другой человек. Походка стала тяжелее, что ли? Или увереннее? Скорее мягче и экономичнее, ведь ему предстояло выдержать непонимание абсолютно всех его знакомых и родных. Да, ему было страшно. Люр решил сразу вывалить все произошедшее с ним за эту вахту одним потоком.