Стальная память

Третьего октября одна тысяча девятьсот сорок первого года в середине дня в Орле взлетели на воздух электростанция и элеватор, взорванные частями НКВД, последними покидавшими город. А еще через несколько часов на городских улицах, сильно тарахтя, появились немецкие мотоциклисты.

Наступило несколько часов хмельного безвластия, когда старой власти уже не существовало, а новая еще на установилась – самое время пограбить продуктовые и продовольственные магазины, склады и вагоны, стоящие на станции и дожидавшиеся разгрузки, чем горожане, включая баб и детишек, и занялись.

Грабежи прекратились через два дня, когда немцы показательно расстреляли группу мародеров, грабивших дальние склады с мукой и крупами. Когда Чуприн добрался до Орла, там уже вовсю командовал германец. Всем управляли гарнизонная комендатура во главе с генералом Адольфом Хаманном и Орловское городское самоуправление с бургомистром во главе, проще зовущееся городской управой, которая беспрекословно подчинялась распоряжениям гарнизонного коменданта.

Анастасия, супруга Михаила Никодимовича, кажется, уже не чаяла увидеть мужа живым. Она до того обрадовалась его появлению, что аж в голос всплакнула, пустив счастливые слезы.

Вечером в коммуналке, где проживали Чуприны, от души гуляли по поводу возвращения Михаила. Составили в ряд столы на общей кухне, сообразили нехитрую закуску да четверть самогону, что купили вскладчину у местного дельца Кутыгина, хвалившегося выданным ему от бургомистра патентом на варение самогона. Соседка по коммуналке Ольга Тяпина выставила на общий стол две банки немецкой тушенки, что очень кстати пришлись к вареной картошке, – Тяпина служила в городской комендатуре переводчицей и получала от новых хозяев города вполне приличный для военного времени паек.

Погуляли неплохо, хотя и без привычных советских тостов и заздравных песен про отца народов Иосифа Виссарионовича Сталина. Когда после окончания гулянки Михаил Никодимович отправился относить из кухни в комнату Тяпиной занятые на время гулянки стулья, то застал там двух молодых немецких офицеров.

– Wer bist du?[16] – внимательно посмотрел на Чуприна один из офицеров.

– Они спрашивают, кто ты? – перевела отрывистую немецкую речь Ольга Тяпина.

– Скажи им, что меня зовут Михаилом Чуприным. Я – сын купца первой гильдии. А еще вот что добавь… И сильно пострадавший от советской власти. Скажи им, что я потерял в застенках ВЧК отца и сам недавно невинно пострадал от проклятых коммунистов. Если бы тюрьму не разбомбили и я из нее не убежал, неизвестно еще, чем бы закончилось мое заключение. Говорят, что нас просто не успели расстрелять.

Когда Тяпина перевела германскому офицеру ответ Чуприна, немец поднялся и вплотную подошел к Михаилу:

– Was der Kaufma

Когда соседка перевела очередной вопрос немецкого офицера, Чуприн пожал плечами и ответил:

– А хрен его знает! Не решил еще пока.

– Приходите завтра к господину бургомистру. И мы вместе подумаем, чем заняться купеческому сыну, сильно пострадавшему от советской власти и коммунистов.

После того как Тяпина перевела Чуприну эту фразу, немец улыбнулся и похлопал Михаила по плечу. Тот улыбнулся в ответ. Может, с приходом немцев черные дни для Чуприных закончились?

После расстрелянного немцами за связь с партизанами орловского бургомистра Шалимова его место занял выпускник Орловского кадетского корпуса, бывший капитан Добровольческой армии Сергей Таров. Он сидел в двадцатом году в Орловском концентрационном лагере принудительных работ, затем куда-то исчез и появился в городе уже в должности главы Орловской управы. Таров был приятелем старшего брата Михаила Чуприна, поэтому принял Михаила Никодимовича как родного. Один из немецких офицеров, что гостили вчера у соседки Ольги Тяпиной, тоже присутствовал при встрече старых знакомых.

После расспросов про отца и брата, пропавшего без вести в том же двадцатом году, разговор перевелся на него, Михаила Чуприна.

– Немцы пришли навсегда, – произнес Таров с твердой убежденностью. – Жаль только, что с опозданием на двадцать лет, долго ждать пришлось, – неодобрительно покачал головой. – Настало время послужить великой Германии. Чем бы ты хотел заняться? – поинтересовался бургомистр.

– Коммерцией, – чуть подумав, ответил Михаил. – У меня к этому делу есть кое-какие способности. Мой отец был купцом, я с детства ему помогал, а еще учился в коммерческом училище…

– Это все, конечно, прекрасно, – резюмировал Таров, думая отнюдь не об услышанных от Чуприна словах. – Однако я полагал, что ты горишь желанием посчитаться за отца и брата и за себя, конечно. Ведь большевики и жиды поломали тебе всю жизнь, – пытливо посмотрел на Михаила Никодимовича глава городской управы. – Так вот, – помолчав, чтобы придать значимость своим словам, бургомистр продолжил: – Теперь самое время посчитаться с советской властью… Почему бы тебе не поработать в полиции, чтобы помочь установить немецкий режим? Немцы – нация цивилизованная, они очень любят порядок, таких людей, как ты, пострадавших от советской власти, ценят, получать ты будешь хорошо. Отдыхать будешь в Германии! Или на Средиземное море поедешь.

– Как-то очень неожиданно, – неуверенно произнес Чуприн. – Я не занимался подобными делами.

– Ничего страшного, научишься! Человек ты небесталанный. Если что-то не будет получаться, тебе помогут. Уверен, что ты при немцах еще и карьеру сделаешь, какой у тебя никогда при Советах не было бы.

– Ну хорошо. Я согласен.

Поначалу Михаил Чуприн служил агентом разыскной группы полицейского управления при городской управе с должностным жалованьем шестьдесят рейхсмарок. С такими же, как он, занимался розыском оставшихся в городе партийных работников, выявлял подпольщиков, евреев, а также лиц, недовольных новым режимом. Позже ему было поручено составление списков неблагонадежных для передачи их в гестапо.

Михаил Никодимович в деталях помнил, как он выявил своего первого подпольщика, причем тот оказался заведующим паспортным столом полицейского управления. Арестовывал его лично Чуприн. При обыске у подпольщика было обнаружено несколько десятков бланков «аусвайсов» и других документов, похищенных в паспортном отделении полиции города. Когда подпольщика препроводили в арестантскую камеру при полицейском управлении, Михаил Чуприн сам вызвался его допросить и стегал подпольщика плеткой до тех пор, пока тот не потерял сознание. После этого он облил допрашиваемого холодной водой и привел в чувство. Так продолжалось несколько раз. В конечном итоге Чуприну не удалось выбить из него показания, однако по документам и уликам, найденным у подпольщика дома, были арестованы еще трое, причем один из них оказался разведчиком, переброшенным со специальным заданием в тыл к немцам.

После этого знаменательного дела Михаила Чуприна повысили до старшего агента разыскной группы и положили жалованье в девяносто рейхсмарок. А когда группа получила собственное здание на улице Черкасской (недалеко от здания гестапо на той же улице) и стала именоваться Сыскным полицейским отделением, Чуприн получил предложение возглавить новое подразделение. Теперь он подчинялся непосредственно начальнику тайной политической полиции криминал-комиссару СС обер-лейтенанту Гансу Герману Коху.

Ганс Кох обладал статью, был горбонос, как и большинство выходцев из Баварии. Человеком слыл образованным; любил музыку, играл на скрипке; всецело был предан своей службе; ради достижения цели мог пренебречь любыми правилами. Столь же полной самоотдачи он требовал и от подчиненных. Его холеное тонкое лицо, не лишенное мужской красоты, оставалось непроницаемым при любых жизненных ситуациях, казалось, что он вообще не умеет улыбаться. Не мог терпеть возражений. Спорить с ним – дело бесперспективное, даже небезопасное.

В отличие от своего шефа Михаил Чуприн статью не обладал: щуплый, напрочь лишенный какого бы то ни было обаяния. И посмеяться начальник Сыскного отделения полиции любил. По большей части над скабрезными анекдотами и матерными частушками про Сталина, Молотова, Калинина и прочих советских руководителей высшего ранга. Что же касается деловых качеств Михаила Чуприна, то они Ганса Германа Коха вполне устраивали: в службе дотошен до мелочей, скрупулезен, в проявлении человечности и жалости к врагам рейха не замечен. К большевикам у него имеются личные счеты. А еще Чуприн не любил, когда с ним спорят. Столь необычная черта характера объединяла обоих.

16

Ты кто такой? (нем.)

17

Чем намерен заниматься, купеческий сын? (нем.)