Кементарийская орбита

Сколько мы здесь уже сидим? Свериться по времени. Что значит «сорок минут с захода солнца»?

Я свернулся в клубочек, стараясь сохранить тепло. Мысли текли неохотно, боль мешала соображать. Должен же быть какой-то способ продержаться до рассвета. Должен быть. Что-то я упустил. Мысль крутилась в голове, будто бультерамн, гоняющийся за собственным хвостом… Какая-то ассоциацией, связанная с Ланцеей – как ты там, в криомодуле на высокой орбите?

Вот оно.

Орбита. Ланцея. Инфотехника. Дроны.

Летун на краю плоскогорья. Не получающий докладов и перешедший в спящий режим. Сопряженный с моим и Алекслава айдимами.

Использовать аккумы дрона для подзарядки наших термокомбезов? Не получится, жаль. С этим не справиться без специального переходника, которого у меня нет. Хотя на крайний случай я попробовал бы распотрошить аккумулятор и соорудить его из начинки дрона. Ну или хотя бы прижаться к включенному на холостой ход корпусу летуна.

Но есть идея получше.

Передатчик на летуне мощнее, чем в наших айдимах. Ланцея смогла бы, пожалуй, и подключиться через него к рации на борту кольцевика, чтобы без затей вызвать помощь. Я честно ковырялся несколько минут в гиперлогических недрах, пока не понял, что подобный подвиг техногерменевтики не для меня. Трясясь от холода, посмотрел вверх, словно пытаясь разглядеть машинку сквозь камень.

Какая максимальная высота полета у этой модели? Километров пять?

Небесная механика никогда не была моей любимой наукой, но формально задача не выходила за пределы ее факультативного курса для учебных групп Орбитали. Я заскрипел зубами, пытаясь изобразить схему на крошечной панели. Принялся водить негнущимся пальцем по камням. Высота стационарных орбит… наклонение синхронной… Радиус Кементари… Высота над уровнем моря, дальность видимости…

Проклятье, думай, Димер, думай. От этого зависит твоя жизнь.

Я неверяще уставился на число, горящее на панели айдима. Три часа. Три часа до того момента, как парящий в двух километрах над горами дрон окажется в пределах радиовидимости со спутника.

Не спеши радоваться. В разреженном воздухе моторы кольцевика будут жрать энергию как сумасшедшие, а аккумуляторы и так разряжены за сегодняшний день. Дрон не продержится долго в режиме зависания. Придется точно рассчитать момент запуска. Придется еще наговорить сообщение для «Семени», но с этим я как-нибудь справлюсь.

И уж два часа на морозе я обязан продержаться.

Я набрал команду, и вскоре над обрывом зашумели винты. Маленькая верткая машина описала дугу над пропастью, коснулась шасси уступа. Я проковылял к ней и обнял так крепко, как не обнимал, наверно, даже Ланцею. Не от радости. Просто чтобы согреться от чуть теплого корпуса.

Эта ночь тянулась бесконечно. Спасибо моей поврежденной ноге – боль в ней не давала заснуть. Иначе я бы, наверно, вырубился, невзирая на холод. Отвоевывал у ночи каждый миллиметр на ползунке термостата. Проверял состояние Алекслава – один раз я не сумел найти пульса, дрожащими руками извлек аптечку и глянул данные с ЭПИ-диска – оказалось, у меня пропала чувствительность пальцев. Пришлось отогревать их под мышками. Сменил разрядившийся ЭПИ – все, чем мог помочь геологу.

Зубы выбивали дробь, ветер хлестал по глазам. Под ложечкой сосало от голода. Газовый гигант клонился к к-закату, догоняя ушедшую за горизонт Мюару, высвечивая каждый уголок нашего уступа. Горные пики поднимались из моря темноты, словно светясь в его голубом сиянии.

Временами я даже забывал, где нахожусь. Беседовал с Крапивником и Рыжей, пытался вскочить, чтобы отправить срочный доклад то Лазареву, то Брянцеву – и вспышка боли напоминала, где я и что со мной.

Помотать головой. В очередной раз глянуть, что с Алекславом.

Аккумуляторы его комбинезона разрядились окончательно, мои были на десяти процентах мощности. Заскрипев зубами, еле двигаясь от боли в закостеневших конечностях, я стащил с себя куртку и кое-как накинул ему на плечи. Сам укутался в куртку Алекслава, снова сжавшись в тугой комок.

Неясный шорох, движение в темноте. Я не обращал на них внимания, пока моих ушей сквозь вой ветра не достиг скрежет когтей по камню. Медленно я повернул голову.

На меня уставились два огромных черных глаза. Руку защекотало горячее дыхание.

Черный нос подергивался, принюхиваясь к ветру. Верхняя губа поднялась, обнажив желтые зубы, удивительно острые, предназначенные, чтобы дробить кости и выгрызать мозг. Красный язык скользнул по губам, вниз по иссиня-черной шерсти протянулась ниточка слюны.

– Да ты охренела, – выдавил я. – Я, между прочим, еще живой.

Грифиена зарычала. Отскочила назад, очень неловко, как-то по-паучьи передвигаясь на задних ногах и коротких когтях на кромке крыльев. Уселась на лапы и распахнула кожистые перепонки.

Собрав все силы, я потянулся за ружьем. Тварь была невелика, с мелкую дворняжку. Не стоит тратить патроны на создание, которому хватит хорошего удара прикладом – но сейчас я бы и от агрессивно настроенного голубя не отбился.

Еще две грифиены спланировали сверху, уселись на край уступа по обе стороны от меня. Первая грифиена, набравшись смелости в присутствии товарок, с рычанием пошла вперед. На фоне Илуватара мелькнули несколько крылатых силуэтов.

Я неуклюже поднял карабин. Непослушной рукой дослал патрон, уперев приклад в отдавшееся болью бедро. Поймал черную морду в прицел и спустил курок.

Выстрел гулко отдался эхом, пошел перекатываться между обрывами. Замерзшие руки не справились с отдачей, и пуля бесполезно ушла в ночную тьму. Однако грифиена при звуке выстрела испуганно забила крыльями, стая метнулась вверх, жалобно повизгивая. Две грифиены уселись на край обрыва, остальные куда-то делись.

Я решил не жечь патроны и стрелять, только если падальщики снова пойдут в атаку. Однако грифиены, убедившиеся в моей живучести, тоже не спешили с ужином. Принялись перекликаться жалобными голосами, склонив широкие гиеньи головы в мою сторону, став похожими на средневековых горгулий. Собственно, именно так и назвала группа Оригару их дальних родственников с южного континента.

Я показал падальщикам язык. Вздрагивая, ощупал бедро. Нога опухла и стала горячей на ощупь.

Сколько времени, подумал я, глядя на заходящий Илуватар и замирая от ужаса. Уставился на часы и выдохнул. У меня оставалось пятнадцать минут до срока.

Со стоном я перевалился на бок. Дополз до дрона.

– Один-Восемь вызывает «Семя». Мэйдэй, Мэйдэй, Мэйдэй! Мы попали под обвал. Один-Семь тяжело ранен, открытый перелом черепа. У меня повреждена нога. Мул и груз утеряны, мы заблокированы на обрыве, вернуться в лагерь не можем! Находимся по координатам семьдесят восемь градусов сорок минут северной широты, два градуса одиннадцать минут кей-западной долготы от Точки Один, в двух километрах на кейвест-норд-кейвест от кольцевика, пеленгуйте сигнал айдима вертикально вниз от дрона. Прошу срочной эвакуации! Мэйдэй, Мэйдэй, Мэйдэй!

Навалившись на летуна, я закончил диктовать сообщение, установил старт через три минуты с подъемом на предельную высоту и трансляцией, пока хватит энергии и отполз прочь. Пропеллеры закрутились, летун задрожал, разогреваясь, и через несколько секунд свечой унесся вверх. Грифиены, испуганно вскричав, сорвались с уступа. Я следил за дроном, запрокинув голову, пока аппарат не растаял в темноте.

Теперь все зависит от правильности расчетов. Если я посчитал все верно – у нас есть шансы, если нет – то мы уже мертвы. Я улегся рядом с геологом, накинув единственную греющую куртку на нас обоих. Руки Алекслава были еле теплыми, а аптечка показывала редкий пульс и слабое дыхание. Я подумал, что лучше бы спасателям поторопиться.