Страница 14 из 17
Паладин пошел через двор, вспоминая подробности сегодняшнего Совета. Он был доволен и спокоен. И лишь одно заставляло Шариссара хмуриться – запрет королевы на посещение Вместилища Тысячи Душ.
Ее формулировка и обоснование не обманули паладина, он знал, что это был отказ. Она не хотела, чтобы Шариссар задал свой вопрос. Интересно, почему?
Впрочем, паладин догадывался. Он скривил губы в улыбке. А Вместилище он посетит. Даже без разрешения темнейшей. Его кровяная нить вновь связывала его с Сердцем Оххарона, и паладин ощущал, как тело наполняется Черной силой. Густой и притягательной, дарующей магию и жизнь. Он скинул тяжелый камзол, отороченный меховыми хвостами, оставшись в одной светлой рубашке. Взмахом руки отпустил стражей. И когда остался один, открыл потайную дверь в своих покоях и прошел через короткий проход, входя в небольшое помещение.
Девочка спала, подтянув коленки к груди. Совсем, как ее старшая сестра.
– Мой господин, – лекарь вскочил, протирая сонные глаза, и склонился. Шариссар остановился в нескольких шагах от кровати, не приближаясь. Незабудка во сне что-то сказала и перевернулась. Ему было не так-то просто обмануть Лероя. Все же на обычную иллюзию магистр мог не купиться. Но это и не была обычная иллюзия. С замковой стены действительно упало тело, одетое в наряд Незабудки и слегка подправленное черной магией. А еще – давно мертвое. Это был один из поднятых Бездушных, карлик. Бесчувственная груда мышц, костей и черной крови, сгодившаяся для создания обманки.
– Ей лучше? – Шариссар окинул взглядом малышку, отмечая, что бледность ушла с ее личика.
– Да, мой господин. Девочка поправится. Ее тело на удивление быстро исцеляется. Да и болезнь была не страшной, она всего лишь замерзла, просидев ночь в яме. От того и кашляет. Я натер ей спинку согревающей мазью и дал теплое питье…
– Хорошо, – паладин оборвал его. – Присматривайте. Отвечаете жизнью, Эрхо.
– Да, мой господин.
Шариссар отвернулся и ушел к себе. Разделся, аккуратно сложив одежду. Прошел в купальню и опустил ладони в хрустальный пузырь. Вода в нем была холодной, но паладина это не остановило. Он зашел в воду, быстро помылся и вернулся в спальню. Уставился на кровать. Но постель была пуста, и Шариссар разозлился на себя за то, что испытал разочарование.
Леи не было.
Он лег на меховое покрывало, не чувствуя холода. В комнате было сыро – его не ждали, и камин остался незажженным. Но укрываться Шариссар не стал, намеренно заставляя свое влажное тело остыть.
Закрыл глаза, ощущая на животе металл зазубренных лезвий. Он привык спать с оружием и не собирался менять своих привычек. Они не раз спасали ему жизнь. Сна не было, хотя паладин устал. Или он не позволял себе уснуть, слишком настойчиво прислушиваясь к тишине комнаты?
Вновь разозлившись, Шариссар приказал своему сознанию спать.
Реальность сместилась почти на рассвете. Теплое дыхание коснулось лица паладина, и он мгновенно открыл глаза, сдержав замах руки с оружием. Медленно повернул голову. Лея спала на боку. Темный завиток волос упал на плечо Шариссара. Он не стал трогать его, хотя коже стало щекотно. Этой ночью девушка не плакала. И спала в ночной сорочке. Тонкая ткань облегала изгибы, которые он так хорошо запомнил. Его ладони сжались на рукоятках клинков до белизны в костяшках. Губы тут же пересохли, а телу стало жарко. Шариссар облизнулся, жадно втягивая запах Леи. И желая перевернуться, прижать девушку к кровати, накрыть собой. Сжать одной рукой ее ладони, пока она не успела проснуться. Другой задрать ее сорочку. Или лучше разодрать ее совсем, чтобы не мешала видеть ее тело. А потом… Потом опустить голову и накрыть горячим ртом ее грудь. Да именно так. Сначала втянуть в рот ее сосок. Дождаться изумленного вскрика, когда Лея проснется и распахнет глаза. И тогда уже впиться в ее губы, выпивая этот крик вместе с дыханием.
А после этого подмять ее под себя и войти, умирая от наслаждения… Он знал, что это будет так. Почти до потери разума, до невероятного чистого экстаза, до рычания и полной темноты в глазах!
Он хотел этого. Как же он этого хотел!
Тело напряглось, готовясь перевернуться…
Лея исчезла.
Первый клинок вспорол обивку кресла и воткнулся в щель над камином. Второй с размаха вошел в мех покрывала. А сам Шариссар зарычал так, что стражи, караулившие снаружи, ворвались в покои.
– Пошли вон! – рявкнул паладин.
Переглянувшись, стражи поклонились и торопливо скрылись. Шариссар вскочил, выдернул из стены свой клинок и заметался по комнате, шипя сквозь зубы и проклиная смещение граней. И свою метку, которая притягивает Лею.
Он медленно выдохнул, заставив себя замереть посреди комнаты. А потом решительно прошел в купальню и залез в почти ледяную воду. Вышел, по-звериному встряхнувшись, и стал одеваться, натягивая вещи на мокрое тело.
Темнейшая королева кружилась по комнате, не в силах остановиться. В этом огромном зале уже не осталось ни одного целого предмета, какое там! Даже стены были испещрены рытвинами ударов, а пол усыпала хрустальная крошка, резавшая ступни Арамира острыми гранями. Над королевским дворцом бушевала буря, алые молнии разрезали бесконечную темноту неба с периодичностью меньшей, чем пульсация огненного сердца на самой высокой башне Оххарона. Ледяной ливень колол случайных путников острыми иглами, пробивая кожаные плащи и впиваясь в кожу несчастных.
Лиария злилась.
Она взмахнула рукой, приказывая острым осколкам слиться в огромное зеркало, и скинула золотое платье. Замерла, закусывая губу почти до крови.
– Разве я не прекрасна? – спросила она, рассматривая себя в серебряной поверхности. – Разве я не самая красивая женщина во всем Оххароне? Скажи мне, мой слуга, разве я не желанна?
– Вы само совершенство, моя королева, – безжизненно ответил Арамир.
– Так почему он не желает меня?! – с яростью выкрикнула Лиария, и зеркало треснуло, осыпалось неровными гранями. – Почему так равнодушен? Объясни мне, слуга!
– Я не знаю, моя королева.
Она откинула голову, наблюдая кружащиеся под высоким потолком белые вихри снега и хрустальных осколков, не в силах сдержать собственный гнев. Перевела потемневшие, без белков, глаза на Арамира.
– Почему его зверь сделал выбор? Почему? Мне подвластен целый мир, мое тело и лицо совершенны, моя магия способна погубить или возвеличить, так почему он никогда не выбирает меня?! – тонкие руки Лиарии обвила сеть красных прожилок, поднимаясь все выше, но темнейшая этого не замечала. – Лишь раз… – прошептала она. – Только лишь раз он был со мной… Моим… Так давно. Бесконечно давно. Когда мы были совсем другими. Я – живая. А он… – Она закрыла глаза и обхватила себя руками, гибко покачиваясь, словно змея. – Я знаю, какой он может быть, мой холодный паладин… – ее шепот почти затих. – Я знаю, сколько в нем было огня… Я знаю, каково засыпать в его объятиях, измученной его страстью, обласканной его поцелуями! Никто не может стереть их с моего тела, никто не может заменить в моей памяти. В моей власти – бесконечность, целая бездна времени и всего одно воспоминание. Разве это не жестоко? Разве справедливо? Зачем мне эта проклятая вечность?!
Последние слова она резко выкрикнула, и тысячи хрустальных осколков вновь со звоном взвились в воздух. Лиария подняла руки, и хрустальная крошка осыпала ее тело, сливаясь в мерцающий наряд, прозрачный и колючий, с острыми гранями и зеркальным блеском.
– Я совершена! – выкрикнула королева. – Я прекраснее всех! Так почему он не любит меня?
– Нельзя заставить любить, – бесцветно сказал Арамир. Его глаза в кружеве белой изморози казались застывшим голубым льдом. – Нельзя заставить не любить.
– Нельзя?! – Лиария в ярости взмахнула рукой, и парень, отлетев, ударился о стену. – Ты ошибаешься, глупец! Любовь всего лишь сочетание физического желания и нелепой потребности в чужом тепле! – Она замерла, и хрустальное платье тоненько звякнуло, соприкоснувшись гранями. – Его зверь выбрал другую… Ну что ж. Она пожалеет об этом. Сильно пожалеет.