Ослиная порода

– От работы у меня билеты недорогие! – радовалась мама. – Родных проведаем и обратно вернемся!

– Какая милая у вас девочка! – говорила обычно какая-нибудь бабуля, угощая меня пирожком или пряником.

– Чистый ангел! – подтверждал ее спутник, похожий на лохматого Деда Мороза.

– А внутри у нее живет осел! – хмуро возражала мама.

Полет продолжался два часа. Не знаю почему, но мне все время чудилось, что самолет упадет.

До взлета я с энтузиазмом бегала и прыгала вокруг мамы, периодически спрашивая с надеждой:

– Самолет ведь разобьется? Мы все умрем?

Пассажиры, ожидавшие посадки, испуганно вздрагивали.

Мама, награждая меня легкими тумаками, объясняла:

– Никто не разобьется! Все будет в порядке!

Но главное начиналось в салоне.

Сон пассажиров, летевших ночным рейсом, как рукой снимало. Едва самолет начинал набирать высоту, я вырывалась от мамы и пробовала скакать у кресла.

– Он упадет! Я точно знаю! – громко объявляла я.

Никакие уговоры поспать, замолчать или поиграть на меня не действовали.

– Мы уже падаем? – каждые пять минут спрашивала я.

Пассажиры некоторое время напряженно улыбались, а затем просили у бортпроводницы успокоительные капли и холодной воды.

– Дайте валидол! – кряхтела добрая бабуля в хвосте самолета.

– Нашатыря! – требовал лохматый дед.

Мамино терпение к середине полета заканчивалось и, отвесив мне пару настоящих звонких затрещин, она говорила:

– Если ты сейчас же не замолчишь, я покажу тебе кузькину тетю!

Это было кодовое слово, которое означало порку ремнем и последующее многочасовое стояние в углу.

– Но самолет разобьется! – настаивала я. – А потом будет темно и спокойно. Тогда все смогут спать, сколько захотят!

Прорицательница, к счастью, из меня была никудышная, и когда мы благополучно приземлялись в Ростове-на-Дону, пассажиры, летевшие вместе с нами из Грозного, выстраивались в очередь, чтобы дать моей маме советы по изгнанию злобного и вредного осла, подселившегося в мое сознание.

Мама кивала, благодарила и обещала испробовать.

Конфетка

У моей бабушки в Ростове-на-Дону, конечно, были соседи. Обитали они в старых домиках общежития в центре города. К моему величайшему изумлению, несмотря на рассказы о полетах Гагарина в космос и цитаты из научной фантастики Беляева, на деле оказалось, что у людей в жилье нет туалета.

Нет, и все тут!

Чтобы справить большую или малую нужду, люди, проживающие в Газетном переулке, стремились на специальные для такого случая ведерки, а те, что отличались особой спортивностью, могли даже среди ночи добежать до деревянного сарая, одиноко стоящего в центре построек, и сходить в туалет там.

Жизнерадостностью обитатели общежития не отличались. Ходили с понурыми лицами. А когда я спросила, почему в моем городе есть в квартирах туалеты и ванны, а в бабушкином городе Ростове-на-Дону в самом центре их нет, все испуганно зашептали что-то про старые времена, доносы и Сталина.

Из вышесказанного я поняла только одно: жаловаться и роптать народ боялся и предпочитал пачкать иногда в подъезде, иногда под деревьями. Порой людям удавалось добежать до заветного ведерка, или они чинно сиживали в общем вонючем клозете, но главное было – молчать.

– Эх, – вздыхала мама, – жили бы здесь чеченцы, быстро бы все отстроили! Они любят труд! Здесь такие дома были до Второй мировой, как поместья, а потом сделали общежитие, а коммуникации не провели!

Увы, сами местные жители, как подремонтировали комнаты после войны с фашистами, так и жили в них без удобств.

Вечерами они собирались на покосившихся от старости скамейках, чтобы полузгать семечки, поделиться увиденным за день да помечтать о лучшей доле.

Дети крутились рядом. Любимой игрой у них было чертить на асфальте мелом квадраты и играть в классики, прыгая на одной ножке. Взрослые не обращали на ребятню внимания, лишь изредка, если начиналась драка среди малышей, поворачивали головы, но со скамеек не вставали и не вмешивались.

Как-то вечером я оказалась среди местной ростовской детворы. Малыши сразу приняли меня в друзья, словно знали всю жизнь, и я весело заскакала и запрыгала.

– Давай играть в догонялки! – предложил кто-то.

– Чур, не я вожу! – наперебой закричали остальные.

Время летело быстро, о чем предупреждали желтоглазые фонари. Мама и бабушка не сидели во дворе со всеми, были заняты домашними делами; а взрослые ростовчане неожиданно подозвали нас к себе.

– Это тебе! – вручали они каждому карамельку. – А это – тебе!

Я близко не подходила, думая, что, приехав издалека, не имею права брать конфетки у тех, кто живет здесь давным-давно.

– А чего ты стесняешься, девочка? Откуда ты? – спросила меня какая-то тетя со светлыми волосами.

Я смутилась еще больше от ее ласкового голоса, но ответила:

– Мы только вчера с мамой прилетели бабушку проведать. Я из Грозного.

Взрослые переглянулись.

– У нас на всех конфет хватит! – сказала женщина. – На! Возьми конфетку!

Я доверчиво протянула руку и получила карамельку.

– Спасибо! – поблагодарила я, как учила мама.

Дошколята, такие же как и я, радовались сладостям, ведь конфеты были в дефиците. Мы собирали фантики, выменивали их друг у друга, иногда играли на них, словно на деньги.

– Такая вкусная конфетка! – радовался какой-то мальчик. Потом он спросил меня: – А почему ты не ешь?

– Дома съем, – ответила я. – Мне надо с мамой поделиться.

– Конфетка маленькая, ешь сама, – сказала тетя, которая меня угостила. – Маме мы тоже дадим!

Преисполненная впечатлениями от всеобщего великодушия, я развернула фантик и чуть было не проглотила… крошечный белый камешек!

Взрослые довольно хохотали. Они прямо-таки визжали от смеха и чуть не попадали со скамеек.

– Она подумала, что это настоящая конфета! – хлопая руками по своим выдающимся бокам и животам, говорили они.

– Она поверила, что мы угостим ее!

Надо сказать, что я слегка оторопела. Мне исполнилось пять лет, но я догадалась, что надо мной глупо пошутили.

Дети не смеялись. Они с удивлением разглядывали камень в моей руке.

– Это не конфетка! – сказала одна из девочек. – Мама, ты завернула камень в бумажку и дала Полине!

Взрослые отреагировали на это так:

– Брысь отсюда! Это была шутка. Нет больше карамелек!

– А больше и не надо, – ответила девочка с двумя хвостиками. – Я отдам ей кусочек своей конфетки! Потому что ваша шутка очень плохая!

И, раскусив свою карамельку, она протянула мне половину.

Собака-бака-бака

Жил-был на свете черный пудель, злой-презлой, гавкучий, вреднющий.

И случилось так, что мы с мамой шли по улице, а пудель с хозяйкой бежали нам навстречу. Встретились мы у подъезда, в котором жили мои бабушка и прабабушка. Мы с мамой думали, как бы поскорее заскочить в подъезд, но пудель преградил нам путь и грозно залаял.

Я, признаться, очень испугалась.

Хозяйка пуделя закричала:

– Хватит! – и дернула его за хвост.

Пудель на секунду оторопел от такой наглости, а потом бросился на меня и укусил за коленку.

– Мама! – Я заплакала.

Пуделя оттащили, но поздно: на коленке остались отпечатки собачьих зубов и выступила кровь. Хозяйка, подхватив пса на руки, ретировалась на свой этаж, а мама пошла к бабушке и прабабушке – перевязывать раненого бойца.

– Успокойся, не плачь! – говорила мне бабушка Галина. – Я испеку тебе калач с изюмом!

– Лена, расскажи ей про Гришку, – напомнила маме прабабушка Юля-Малика.

Но я громко ревела, глядя на свою коленку, и никаких историй слушать не желала.

– Вот рева-корова! – сказала мама. – Не то что мой друг Гришка. Было ему тогда восемь лет, и ходил он во второй класс. А во дворе у гаражей жил кусачий барбос по кличке Тузик. Однажды Гришка возвращался из школы, а Тузик выскочил из будки, свирепо гавкнул, а потом больно-пребольно укусил его. Как ты думаешь, что сделал мой приятель?