Мятежный дом

Дик хорошо был знаком с этим чувством: иногда кажется, что лучше просто страдать и утешать себя тем, что ты, по крайней мере, ни в чем не виноват. Потому что знаешь: стоит только взять на себя ответственность – и страдать будешь больше, в том числе и от собственной вины тоже…

…Из несущегося к навеге вихря вырвалась окутанная синеватыми бликами капля: катер. Он шел низко, над самой поверхностью океана, поднимая за собой шлейф водной пыли.

– Они и в самом деле щепетильны, – сказал Габо, когда Ройе сбежал вниз по трапу. – Считают, что их грязную работу не должен делать никто, кроме них. Мы – крестоносцы. Мы на всю галактику заявили, что сражаемся против рабства – вот нам и дали расстрелять рейдеров. А убить пилота… это их внутреннее дело. Есть вещи, которые должны быть сделаны, несмотря на то, что их делать никак нельзя.

– Вот и Нейгал, наверное, так рассуждал, – огрызнулась Хельга. – Извини, Дик.

– Ничего, – юноша прекрасно понимал, что имеет в виду Габо и прекрасно понимал, что имеет в виду Хельга – почему же ей так трудно объяснить такие простые вещи. – Только Нейгал так и не смог сделать то, что сделал господин Ройе. Не смог стрелять в своих ради чужих.

– Нейгал, – проговорил молчавший до сих пор Огата, – да простит меня его дух, был дурак. Умный человек понял бы, что тогда нужно было стрелять в своих – но не ради чужих, а ради своих же.

– Ну, вы-то не стреляли… – возразила Хельга.

– Я-то как раз стрелял. Хотя по большому счету вы правы, мадам: я тоже оказался дураком и трусом. Стрелять надо было больше и решительнее. До того, как возникло восстание, а не после. Но я струсил. У меня была молодая жена, у меня был друг, я боялся их подставить – и не верил, что Директория дойдет до такой подлости… Наверное, лучше всего будет сказать: предпочитал не верить.

– Ты вольный художник, – Ройе умел возникать рядом почти бесшумно, как снежный тролль. – И больше всего на свете тебе хотелось, чтобы все это провалилось куда-нибудь, а ты остался с планшетом, глыбой базальта и плазменным резаком.

– Еще не худо бы литейный цех, – добавил Огата. – Маленький такой. Уютненький. У меня был, знаешь, очень амбициозный проект: дантовский ад. Где-нибудь в долине гейзеров на Мигисоку. Все как в Божественной Комедии – воронка, нисходящая ярусами, от пристанища мудрецов до Коцита…

– И всю Директорию в полном составе – туда, – Ройе мечтательно зажмурился.

– И нас с тобой – за компанию, – в тон ему сказал Огата.

– Дудки, – решительно мотнул головой Ройе. – Тогда уж лучше сразу к Бруту и Кассию.

– И к Иуде? – приподнял брови Габо.

– А что Иуда? Просто дерганый шпик…

– Не скажите, – видя что Огата закурил, Пуля достал из нарукавного кармана пачку сигарилл и зажал одну в зубах, а остальные жестом предложил к угощению. Дик взял одну. – Я читал когда-то одну очаровательную древнюю пьесу. Она незаслуженно забыта сейчас, как и почти все Семеро…

– Семеро не забыты, – заспорил Дик.

– Их почитают в Синдэне, я знаю. Но кроме Синдэна и нескольких богословских академий – к сожалению, Ран, их знают очень мало, а понимают еще меньше. Ладно, я отвлекся. В этой пьесе очень интересно раскрыта проблема Иуды. Нетрадиционно, что по тогдашним, что по теперешним меркам – но логично. По мнению автора, Иуда предал Христа из страха, что тот пошел на компромисс с зелотами. Продался в народные вожди, променял безупречную моральную чистоту на дешевую популярность. В Господе нашем этого юношу прельщала именно совершенная оторванность от грязи мира, полное пренебрежение вопросами выгоды – что личной, что общественной… И когда молодой человек заподозрил, что его кумир утратил эту чистоту, замарал свой хитон политической грязью и скоро замарает кровью…

– Экий гадёныш, – скривился Ройе. – А я-то считал его честным стукачом и вором. Нет, тогда беру свои слова назад. Подыщи мне местечко в Коците, Огата.

– Зачем? Если наша затея накроется – то накроется и этот амбициозный проект. А если у нас все получится – то тем более у меня не будет времени.

– Какой ты все-таки тяжелый пессимист, Северин. Неужели ты, с твоим артистическим воображением, не можешь вообразить себе, что однажды просто уйдешь на пенсию, переложив дела правления на сына?

Огату слегка передернуло.

– Чтобы это себе вообразить, нужно не артистическое воображение. А хорошая доза психоделика. Иначе никак.

– На Старой Земле, очень давно, – проговорил Дельгадо, – было одно философское учение. Суть его я уже забыл, но один девиз оттуда врезался в память: "Будьте реалистами. Требуйте невозможного". То, чего вам не хватает – это вовсе не воображение, господин Огата. Это просто реализм и некоторая житейская приземленность.

– Предлагаете поучиться у вас? – оскалился Ройе.

– Нет, – Габо показал сигаретой на Дика. – У него. Пока он живет под вашей крышей и есть возможность. Которая, поверьте мне, предоставляется не каждому…

– Да ну вас с вашими шутками! – Дик бросил сигарету в океан и сбежал на нижнюю палубу.

Катер ревел все громче и громче, уже совсем близко.

Глава 13 День преломления

Дик лежал на стальной тюремной койке, глядел в потолок, ждал сигнала и думал, что когда все закончится, он обязательно убьет Ройе.

Ну, или хотя бы надает по морде.

Ну, или хотя бы попытается надавать по морде этому кидо из плоти и крови.

Потому что так же нельзя. Врать вот так нельзя.

"Погоди, дорогой, он ни словом тебе не соврал", – сказала внутренняя сволочь. – "Умолчал – было дело. Но соврать – ты его на этом не поймал еще ни разу".

– Так умолчать – это все равно что соврать, – прошептал Дик. – То же самое.

Морлок-охранник вскинул голову – как бот с сенсорными датчиками, отзывающийся на любое шевеление. Увидев, что никаких иных шевелений не будет, морлок снова задремал. Глаза его были широко раскрыты, но Дик уже успел изучить повадки Рэя и других: они умели дремать с раскрытыми глазами.

Впрочем, их дремота не давала юноше никаких преимуществ. В бодрствующее состояние они переходили без пауз, а глупостей делать не собирались, как Дик убедился час назад, когда в припадке ярости расколошматил об пол барабанчик, разорвал несколько своих ожерелий и выдрал из головы пять-шесть искусственных кос с раздражающе тяжелыми серебряными зажимами.

Морлоки молча смотрели, как он беснуется. Наверняка смотрел и Нуарэ. А может, и не смотрел. Может, он выше того, чтобы торжествовать над бессильной яростью… не соперника даже – так, подвернувшейся под ногу дворняжки.

Ройе был прав – Нуарэ будет не жалко. Он оказался еще хуже, чем при первой встрече, оказался совершенно безнадежным. В преддверии неотвратимой драки тратить время и силы на то, чтобы топтать и без того потоптанную женщину… "И непрофессионально до скрипа в суставах", – добавила внутренняя сволочь.

Он ведь проспал настоящий сговор – своего подчиненного Дормье и рейдеров, презрительно усмехнулся Ройе. С него даже показаний не возьмешь – невинен, как жертвенная овечка. Ну так пусть умрет.

Дик скривился, не пряча лицо от камер наблюдения. Неужели Ройе было бы наплевать на то, что сделали с другом и женой друга, если бы Нуарэ был профессионалом и вовремя выщемил Дормье ? Если бы Джемма Син была хорошей правительницей?

А что же, с него бы сталось. Он сказал, что в охране тюрьмы и резервной энергостанции два боевых коса и шесть человек. Сказал, и глазом не моргнул.

"А с чего бы ему моргать глазом", – хмыкнула внутренняя сволочь, – "если вчера он подписал хартию, в которой обязался обращаться с гемами как с имеющими все права людей. Кстати, на этом пункте хартии настоял ты. Неужели со вчерашнего дня взгляды переменились и считать генетически модифицированных людьми ты больше не готов? Или убивать немодифицированных – меньший грех?"

Дик сжал пальцы в "замок". Единственным способом выиграть спор у внутренней сволочи было в спор не вступать. Пусть изгиляется как угодно – разница никуда не делась. Немодифицированные сами, добровольно выбрали этого работодателя и эту работу. Морлоки были просто обречены.