Белое, красное, чёрное

— Бобринский, Бобринский…  Что-то смутно я припоминаю…

Ник вскочил на ноги.

— Предлагаю спуститься в библиотеку и поискать все, что может быть связано с Бобринскими.

— А я поднимусь к Елизавете Алексеевне и порасспрошу ее, — немного растерянно сказала Лили, — она ведь прекрасно знает все, начиная с Екатерины. Да и такое знает, о чем другие и не подозревают.

Спускаясь по лестнице в библиотеку, Ник говорил Аполлинарию:

— Иногда у Лили бывают странные сны и какие-то провидческие видения. Кажется, таким даром владела и ее мать. Поэтому я склонен относиться к ее словам серьезно. Когда мы с ней только познакомились, во времена дела о манускрипте, случилось очень странное происшествие. Я сидел на балконе у Елизаветы Алексеевны, а рядом со мной стояло старинное кресло-качалка. На спинку кресла была брошена шелковая персидская шаль. Как оказалось, это была шаль Лили. И вдруг кресло само начало качаться. Потом Лили рассказала мне, что это ее любимое кресло и она часто представляет себя сидящей в нем. И тогда кресло в ее отсутствие начинает качаться. Елизавета Алексеевна знала об этом и знала, что в такие минуты Лили вспоминает о ней.

— Я полагаю, что сейчас всему виной этот перстень, — ответил Аполлинарий. — Сейчас много говорят о психометрии, способности неодушевленных вещей хранить воспоминания о прошлом. Может быть, этот странный перстень и способности Лили вместе и дали такой эффект. Я помню, как Лили спасла нас из подземелья в Гехарде. Тогда тоже ее провидческие способности тому были причиной. Но не кажется ли вам, Ник, что обострения видений Лили происходит во время каких-то опасностей. Возможно, смерть произведшего на нее такое впечатление маркиза Паулуччи тоже подействовало на Лили в этом направлении.

— Да, да, — рассеянно отвечал Ник, думая о чем-то, — все же надо посмотреть все материалы об этом Бобринском. Что-то много у нас работы и пока не видно конца. И надо сегодня же заняться Институтом благородных девиц и постараться выяснить хоть что-нибудь об этой фигуре, которую выследил Гаспаронэ. Кто это, мужчина или женщина? Если мужчина, то не приходится ли он родственником кому-нибудь из персонала института? Из те, кто живет там? Стоит достать списки воспитанниц старших классов, может быть мы сможем кого-то вычислить. Аполлинарий, через приятельниц вашей матушки, может быть, это можно будет сделать?

Аполлинарий согласно кивнул и они молча принялись за работу, перебирая и просматривая книги и документы. Они отбирали в кучу все, что касалось Бобринского, Пушкиных, Тизенгаузенов, их окружения. Вскоре на рабочем столе выросла порядочная книжная куча. И только они уселись просматривать ее, как в дверь библиотеки постучали. Ник и Аполлинарий переглянулись — только что-то необычное могло заставить домашних постучаться к ним, когда они работали. Ник открыл дверь и увидел Петруса, из-под руки которого вынырнул необычайно возбужденный Гаспаронэ.

— Убийство! — воскликнул он. — В персидском квартале убийство! Убита красавица Юлдуз-ханум, молодая жена Лятиф-хана! Убит тот человек, за которым следил Або! Оба убиты на женской половине дома Лятиф-хана! Кровь течет рекой!

— Подожди, Гаспаронэ! — пытался остановить возбужденного мальчика Ник. — Расскажи все по порядку. Сядь, наконец! Петрус, принеси ему воды!

Петрус, удивленный донельзя, выглядывал из-за двери. Видно было, что он сам готов бежать в персидский квартал, Сеидабад, чтобы узнать все подробности, благо у него там был знакомый джамадар, то есть терщик, Сафар, из Мирзоевской бани. «Представляю, что там сейчас творится», — подумал Ник и пожалел князя Вачнадзе, которому придется расследовать это убийство. Аполлинарий собрался идти сейчас же вместе с Гаспаронэ. С одной стороны, надо было помочь тем полицейским, которые уже работают на месте происшествия, а во-вторых, как-нибудь попытаться выяснить, не связано ли это происшествие с утренним.

— Отправлюсь-ка я на место происшествия, — сказал Аполлинарий. — Возможно, моя помощь там сейчас будет кстати. Заодно и постараюсь выяснить, нет ли какой-то связи между всеми этими событиями. Как вы полагаете, Ник?

— Совершенно с вами согласен. А я пока тут повожусь с бумагами. Если что, присылайте за мной гонца!

— Тогда я отправляюсь. Гаспаронэ, за мной! — скомандовал Аполлинарий.

После того, как утренние волнения улеглись, Ник углубился в изучение книг и бумаг, касающихся времен правления Екатерины. Удивительно, но все явственнее казалось, что виденный Лили сон был неспроста. У Ника даже мурашки забегали по коже. Все, что рассказала Лили, укладывалось в историческую канву. «Если кто-то знает тайны екатерининских времен, а таких людей должно быть немало, то среди них найдутся обязательно и те, кто захочет воспользоваться этими знаниями в корыстных целях. Тут два пути - раздобыть ценные государственные документы для шантажа или для продажи. Это очень сложно все, полагаю, что это государственные тайны и о них я должен незамедлительно известить Бычковского. С другой стороны, пока нет никаких достаточно веских аргументов. Появление в Тифлисе Паулуччи, его внезапная кончина. Нет, этого достаточно, Сергей Васильевич поймет мои опасения, он человек государственного склада ума».

Аполлинарий и Гаспаронэ быстрым шагом дошли до Шайтан-базара, гудящего с раннего утра множеством толпящегося народа, кричащих вьючных ослов, ревущих верблюдов из пришедших или уходящих караванов, миновали бани и оказались в Сеидабаде, в персидском квартале. Узкие улочки, бегущие вверх, к подножью крепости Нарикала, многочисленные балконы, аромат шафрана и имбиря, чуть-чуть приправленный запахом серы от бань, высокий минарет, с которого муэдзин призывал верующих на молитвы — таков был этот квартал. Возле дома, где произошло несчастье, густо толпился народ. Слышались горестные крики: «Вай! Вай!». Из толпы вынырнул мальчишка и побежал к подходящим к дому Аполлинарию и Гаспаронэ. Это и был приятель Гаспаронэ, его наместник в персидском квартале, Або Тбилели. Однажды увидев его забыть было нельзя. Аполлинарий тут же вспомнил, что его хороший знакомый, немец-лингвист Артур Ляйст, давно живущий в Тифлисе, говорил о каком-то колоритном персидском мальчишке, огненно-рыжем, с мордочкой, густо усыпанном веснушками, которому он дал прозвище Барбаросса, по имени знаменитого рыжего капудан-паши, адмирала Великой порты и бывшего средиземноморского пирата. Так вот, этот самый Або Тбилели или Або Барбаросса, в широких шальварах, курточке-безрукавке на голом смуглом теле и малиновой феске на буйных пылающих солнцем кудрях, несся им навстречу. По всем законам конспирации он сделал вид, что не замечает идущих и промчался мимо, сделав знак Гаспаронэ.

— Батоно Аполлинарий, — озабоченно сказал Гаспаронэ, — вы идите туда, в дом, а я встречусь с Або. Что-то такое он узнал, и не хочет, чтобы нас видели вместе.

Аполлинарий согласно кивнул и Гаспаронэ тут же исчез, как будто растворился в воздухе. Аполлинарий покачал головой. Прокладывая себе дорогу в толпе, он прошел в дом, поздоровался с полицейскими, осматривавшими место преступления. Один из них, с печально висящими усами и усталым лицом, полицейский пристав Кабулов, подошел к Аполлинарию.

— Здравствуйте, Аполлинарий Шалвович! Такая трагедия! Не знаю, что и сказать. Следов борьбы нет, женщина убита ударом кинжала в грудь, одним ударом в сердце. Оружие убийства не найдено. Мужчина ударами в спину, несколько ударов, очень глубоких.

— Не на почве ревности? — тихо спросил Аполлинарий.

— Так кого подозревать? Мужа, Лятиф-хана?

— Да нет, — задумчиво сказал Аполлинарий, вспомнив Лятиф-хана, тщедушного пожилого перса с крашенной хной жидкой бороденкой. — Сам он такие удары нанести не смог бы. Может быть, нанял кого-то?

— Говорят, что Юлдуз-ханум была очень тихой, спокойной и богобоязненной. Тогда непонятно, как мог мужчина пробраться на женскую половину дома. К тому же с утра.

— И не один мужчина. Убийца ведь тоже был мужчиной. Надо спросить Лятиф-хана, он этого убитого не знает ли? Может быть, это какой-нибудь родственник Юлдуз-ханум?