Страница 1 из 16

Далеко от яблони

Бенуэй Робин

Робин Бенуэй

Далеко от яблони

Посвящается моему брату. Спасибо за то, что ты – мой страховочный трос.

FAR FROM THE TREE

by Robin Benway

Published by arrangement with Fletcher & Company and Andrew Nurnberg Literary Agency.

Jacket art by Philip Pascuzzo

Падение

Грейс

Про осенний бал Грейс особо не думала. Знала, что пойдет, и все. Она и Джейни, ее лучшая подружка, вместе нарядятся, вместе сделают прически. Мама постарается скрыть волнение, держаться как ни в чем не бывало, но заставит папу расчехлить модную дорогую фотокамеру – чтобы не на айфон снимать, – и Грейс будет позировать с Максом, с которым встречается уже больше года.

В смокинге Макс будет просто красавчиком. Разумеется, смокинг он возьмет напрокат – в шкафу этакая роскошь ни к чему, – а дальше – как пойдет: может, они будут танцевать медляки, может, просто болтать или еще что. Грейс догадок не строила. Этот день придет, и все сложится замечательно, так она считала.

Она вообще ко всему так относилась. Школьный бал просто будет в ее жизни, и точка, чего тут думать.

Тем неожиданней оказалось, что праздничный вечер Грейс провела не в школе – никакого тебе шикарного платья, спиртного из фляжки Макса, танцев с Джейни и сияющих улыбок на фото, – а в родильном отделении больницы святой Екатерины. Не плясала в туфлях на шпильке, а упиралась ступнями в подколенники гинекологического кресла. Рожала дочку.

О своей беременности Грейс догадалась не сразу, даром что смотрела по телику все эти реалити-шоу, где актеры разыгрывают совершенно неправдоподобные истории, и возмущенно вопила в экран: «Да как ты не сообразила-то, что беременна?!» Карма настигла, думала она позднее. Правда, месячные у нее всегда приходили как зря, так что на цикл ориентироваться Грейс не могла, – это раз. А утренняя тошнота совпала по времени с эпидемией гриппа, охватившей школу, – это два. Лишь на двенадцатой неделе (хотя она-то еще не знала, что это двенадцатая неделя), когда любимые джинсы перестали сходиться на талии, Грейс начала что-то подозревать. И только на тринадцатой неделе (см. предыдущее примечание) заставила Макса отвезти ее в универсам – тот, что подальше, чтобы знакомых не встретить, – и купить две тест-полоски.

Как выяснилось, тесты на беременность стоят жутко дорого. Настолько дорого, что Максу, пока они стояли в очереди, пришлось по телефону проверить баланс счета, дабы убедиться, что денег хватит.

К тому времени, когда Грейс осознала свое положение, шел пятый день второго триместра. Ребенок на этом сроке размером с персик, прочла она в интернете.

И с того же дня знала, что не оставит Персик у себя. Не может оставить. После уроков Грейс подрабатывала в небольшом бутике женской одежды, клиентками которого были в основном дамы на сорок лет старше ее самой, обращавшиеся к ней «дорогуша». Едва ли тамошней зарплаты хватило бы на малыша.

Дело было даже не в том, что младенцы орут, дурно пахнут, срыгивают и все такое прочее – это ее не пугало. Гораздо страшнее, что ребенок в тебе нуждается. Персик будет требовать от нее то, чего она не сумеет дать. Вот почему по вечерам Грейс сидела в своей комнате, обхватив руками округлившийся живот, и беспрерывно повторяла: «Прости, прости, прости». Как молитву и епитимью, поскольку она – самый первый и главный человек, в котором будет нуждаться Персик. Грейс казалось, что она уже сейчас предает свою дочку.

Адвокат по делам усыновления прислал толстенную папку с данными потенциальных приемных семей, каждая из которых страстно желала обзавестись ребенком. Грейс и ее мать просматривали эту папку, точно листали каталог товаров.

На роль родителей не годился никто. Ни претендент-папаша, похожий на хомяка, ни мамаша с прической из девяностых. Одну семью Грейс вычеркнула из-за того, что их старшенький, ребенок лет двух, выглядел агрессивным, а другую – потому, что эти люди за всю жизнь не выезжали восточнее Колорадо. И хотя Грейс тоже не бывала восточнее Колорадо, Персик заслуживала иного. Была достойна большего. Ей подходили какие-нибудь альпинисты, покорители гор или путешественники, те, кто готов объездить весь свет в поисках самого лучшего. Ведь Персик и есть самое лучшее. Грейс рассчитывала на отважных исследователей и золотодобытчиков – тех, кто мог внезапно фантастически разбогатеть.

Каталина была родом из Испании и, помимо испанского, свободно говорила на французском. Трудилась в маркетинговом агентстве, а еще вела кулинарный блог и мечтала издать книгу собственных рецептов.

Дэниэл был дизайнером веб-сайтов, работал удаленно. Предполагалось, что именно он возьмет трехмесячный отпуск по уходу за ребенком – Грейс считала, что это нереально круто. Супруги держали собаку, лабрадор-ретривера по кличке Долли, на вид – ласковое и глуповатое создание.

Их Грейс и выбрала.

Нося дочку под сердцем, стыда она не испытывала. Ничуточки. Грейс и Персик составляли маленькую крепкую компанию: вместе гуляли, ели, спали, и все, что делала Грейс, сказывалось на Персик. Они часто смотрели разные передачи на ноутбуке, и Грейс рассказывала малышке про телевизионные шоу, про Каталину с Дэниэлом и про то, как замечательно та с ними будет жить.

По большому счету только с Персик Грейс и общалась. Подружки как-то отпали. При встрече Грейс читала в их глазах растерянность – как реагировать на ее растущий живот? – и облегчение от того, что забеременела она, а не они. Девчонки из команды по кроссу первое время пробовали связываться с ней, рассказывали о тренировках и сплетничали о других командах, однако, слушая все это, Грейс испытывала неодолимую зависть, которая жгла и распирала изнутри, так что она едва не лопалась. В конце концов даже молчаливые кивки стали даваться ей с трудом, она прекратила отвечать, и эти разговоры тоже сошли на нет.

Иногда, на пороге сна, когда Персик копошилась под ребрами, словно в маленькой теплой норке, Грейс чувствовала, что мама стоит в дверях комнаты, устремив на нее взгляд. Грейс притворялась спящей, и через некоторое время мама уходила.

А вот отец – тот вообще видеть ее не мог. Она знала, что не оправдала его надежд, что хоть он и любит ее, той, прежней Грейс для него не существует. Должно быть, он жил с ощущением, что дочь заменили на новую модель («Теперь с ребеночком внутри!»), Грейс версии 2.0. Она это знала, потому что чувствовала то же самое.

Накануне бала срок у Грейс был сорок недель и три дня. Джейни уговаривала не пропускать праздник – дескать, можно пойти с друзьями, большой компанией, как-то так, и, пожалуй, ничего глупее и приятнее этого Грейс не слышала от нее за всю жизнь. В словах подруги постоянно сквозил оттенок оправдания, точно она понимала, что говорит глупости, но остановиться не могла.

Будет классно! – написала она в эсэмэске. Грейс не ответила.

С началом нового учебного года Грейс не вернулась в школу вместе со всеми – была слишком беременная, слишком растолстевшая, слишком измученная. Вдобавок существовал риск, что она начнет рожать прямо посреди урока – скажем, углубленного курса химии – и тем самым травмирует психику ребят из младшей группы.

Решив бросить школу, Грейс не сильно огорчилась. К началу летних каникул она устала чувствовать себя ярмарочным уродцем: в коридорах перед ней расступались так широко, что она уже и забыла, когда в последний раз кто-нибудь касался ее хотя бы случайно.