Страница 4 из 9
Костер вспыхнул ярче, искры метнулись к безмолвным небесам, а после осели солнечными бликами на остриях штыков и драгунских пик, еще миг, и блеск угас, скрывшись за плотной завесой порохового дыма, грянули орудия, где-то застонало, под полководцем взвилась на дыбы лошадь. Все смешалось, стало совсем темно и очень тихо, еще мгновение назад мчавшийся навстречу победе, сейчас воин лежал на сырой от вечернего тумана траве, и звезды иных миров указывали путь его душе. Дождь давно перестал, но холодные капли живительной влагой упали на лицо воина, обожгли, заставили сердце вспыхнуть огнем иной жизни, а после превратились в тихий легкий снег, ласковая луна улыбнулась среди косматых туч, приветствуя героя в новом мире. Угасал закат, играя на стволах остывающих орудий, вот кто-то подался вперед, твердый голос произнес: – Победа!
Сверкнул последний закатный луч, отблеск его застыл в сиянии звезд, и воин вздрогнул, встретившись взглядом с безмолвной луной, взвилась поземка, ветер швырнул в лицо снег, а где-то растаял эхом протяжный звук горна, последний отзвук уходящей битвы, миг прошел, начиналась вечность. Опустилась тишина, зазвеневшая на ледяном ветру. А дальше снег, снег, снег… Мохнатый рыжий пес, отряхиваясь, выскочил из сугроба, улыбнулся луне и поспешил в ночь. Сколь долгим и трудным ни был путь воина в оставленном им мире, здесь, средь вечной равнины холодной ночи лежала утоптанная и ровная тропа среди снегов, и в отдалении, там, где кончался искристый путь, светило ясное пламя костра, согревая и даря надежду. Все еще растерянный, удивляющийся обретенному в один миг покою, твердым шагом ступил воин на убегающую прочь в клубах поземки пустошь, вышел на тропу и, не оглядываясь, никуда не сворачивая, направился к огню. А пес кружил и петлял, гоняясь за ярившейся пургою, вдыхая гнев бури, купаясь в ласковом свете луны, следящей за ним благосклонным и немного печальным взглядом. Он не помнил, кем он был, не знал, откуда пришел, не знал, куда приведет его путь этой ночи, краем глаза следил он за воином, уверенно идущим к костру, заметил и бредущего во мраке поэта, видел и напуганную женщину, видел и старика, сгорбившегося у костра. Да-да, того старика, который разливал вино в бокалы и говорил о судьбах мира, сидя под сенью клена, ронявшего по осени листву. Старика, разжигающего костер во мраке ночи, вне времени, на застывшей в объятиях вечной зимы пустоши. Старика, чей голос дарил покой, дарил забвенье, навевал весь этот удивительный сон, приказывал и повелевал, и звал…. И пес побежал на зов, забыл о веселом хороводе снежинок и о печальной луне, улыбающейся ему вслед странно и робко. Радость переполнила все его существо, когда перемахнув одним огромным прыжком через гаснущий костер, пес поставил лапы на грудь хозяину и лизнул морщинистое лицо старика. Равнина вздохнула ураганом, шквальный ветер разметал тучи над горизонтом, взвил последними искрами отсвет костра, и лица тех, кто достиг заветного огня сквозь мрак ночи, осветило тихое утро. Тьма отступила, увлекая за собой поэта на дно ручья, воды которого наполнятся слезами ракит по утру, а дух воина – на встречу заре, к предвечному свету, что укажет ему путь по небесным равнинам. Меркнущие звезды дорогою Млечного Пути указали путь к пробуждению остальным, а веселый рыжий пес послушно шагнул за хозяином в круговорот метели.
Под поникшим кленом, в мире реальном, живом и несовершенном, упала на плиты двора пустая изумрудно-зеленая бутыль, разбившись на сотни осколков, блеснувших в лучах солнца россыпью дивных узоров. Старик поднялся, вздохнув, подобрал несколько стеклышек с мостовой и спрятал в карман.
– Шут, нам пора! – поманил он, и рыжий пес, глядящий на старика преданными и печальными голубыми глазами, покинул следом опустевший тихий двор, где только что его новый хозяин поймал в тенета своих слов еще одну душу, которую вплетет в узоры калейдоскопа судеб солнечным бликом уходящей осени.
Душа камня
Беспечная морская галька вновь тихо шепталась на сером берегу… Бесконечная осень – пора прощания и печали: неизменно прозрачный воздух, звонкая тишина, луч солнца, коснувшийся щеки, словно прощальный поцелуй уходящего лета. И вдруг этот луч заиграл, загорелся тысячами огней где-то у самой кромки воды. Среди серого однообразия гальки искрился бриллиант в тонкой ажурной оправе, и морские волны тянулись пенными языками к камню, желая унести свою добычу как можно глубже в пучину моря. Кто знает, когда бы еще порадовался человеческий глаз холодной и непорочной чистоте прекрасного кристалла, если бы не деловитая сорока, неизвестно зачем прилетевшая на берег этим утром, увидела блик на камнях, стремительно слетела вниз, подхватила кулон за тонкую золотую цепочку и утащила прочь, бесконечно гордая своей находкой. Тяжело взмахивая крыльями, она полетела от побережья прочь, унося сверкающую добычу, к серым трубам и островерхим кирпично-красным крышам небольшого тихого городка, где жила воровка всю свою жизнь в гнезде, примостившемся в развилке старого тополя в аллее. Так случилось, что камень вернулся в мир, из которого был похищен волнами морскими, но как получилось, что вынесло его море на пустынный каменистый пляж? Как оказался он в пучине? Неужто кто-то по простой неосторожности обронил его за борт, любуясь в хорошую погоду лазурной водою, или бросили кулон в порыве горечи и обиды, возможно напрасной, в пенящиеся морские валы? Что предстанет взору, если вглядется в изменчивую глубину камня сквозь туманную глубину, чей лик явит он нам, о тайнах чьей души поведает. Ведь из всех камней, увидевших когда бы то ни было солнце, лишь бриллианту отведено особое место. Удивительнейшая судьба ждет того, кто получит в дар подобный камень, и только с душой этого благородного кристалла может слиться воедино душа человеческая, покидая этот мир, и остаться навечно искрой, сотни тысяч раз отражающейся в зеркалах холодных граней, заставляя сверкать их опаляющим огнем. История каждого драгоценного камня – история тяжких грехов, поскольку люди не в силах устоять перед притягательным обаянием алмазов, и во все века ради крошечных камушков, похожих на ледяное крошево, совершались самые жестокие деяния. Но считается, что если бриллиант придет к человеку нечестным путем, то обязательно покинет однажды своего владельца, сперва погубив его. А вот если достанется камень кому-то чистым и непорочным, не отразив в своей грани ни одного злодейства, то он будет верой и правдой служить своему хозяину, а после, переходя понаследству, оберегать будет и весь его род, обретя однажды силу бессмертной человеческой души… Итак, пусть рассеется туман, окутывающий тайной историю этого прекрасного камня, и рассказ его предстанет внимательному слушателю давно забытой былью. В тот далекий мартовский день, память о котором давно миновала, кристалл впервые попал к своему первому владельцу, и случилось так, что достался он молодому человеку честным путем, будучи снят с витрины в ювелирной лавке.
– Вот, – ювелир как-то нехотя протянул кулон новому владельцу, – думаю, этот подарок порадует любого!
– Это не совсем подарок, – смушенно ответил юноша, – не надо заворачивать, я его надену, – и, осторожно приподняв камень за золотую цепочку, он посмотрел на продавца, – Вы хотели что-то сказать?
– По правде говоря – и да, и нет. Видите ли, когда этот кулон попал ко мне, а обычно я не беру изделия на продажу, все, что Вы найдете в моем магазине, делается под специальный заказ, мне была рассказана одна крайне странная история, – ювелир перешел на шепот. – Только не подумайте, я не суеверен, и серьезно к рассказам подобного рода не отношусь, но тут случайно особый…
– Надеюсь, человек, принесший Вам его, поведал не о том, как пришлось кого-то убить, чтобы заполучить камешек? – юноша мрачно улыбнулся, такая усмешка не красила его, придавая лицу, пусть и на короткое мгновение, но выражение пугающее и отталкивающее.
– Нет, что Вы!– испуганно воскликнул продавец, – Вовсе нет! Он сказал, что этот камень, доставшийся ему от бабки единственный бриллиант на всем, может быть, белом свете, ради которого никто никогда не был убит. Потому человек, который захочет купить его, должен знать следующее, – седые усы старика как-то по-осбенному встопорщились, и он, оглядевшись, приблизился к молодому человеку почти вплотную. «Люди, – сказал мне тот араб, – меняют судьбы камней, прикасаясь к ним, передавая друг другу, придавая огранку, а иногда даже простол взглянув. Камни хранят память о каждом, кто хоть раз смотрел в их подернутую изменчивой, призрачной дымкой бездонную глубину, или касался поверхности», – продолжил он, положив бриллиант мне на ладонь. Я прямо чувствовал, как руку мою жжет, словно я держал раскаленный уголек. «– Кто-то считает, что мы становимся потом», – продавец с явным смыслом возвел глаза к потолку, «– звездами, кто-то, что обретаемся в раю, или приходим на Землю, чтобы пройти вновь дорогами жизни, а чью-то душу забирают камни!» – и араб оставил мне камень и ушел прочь. Ювелир вгляделся в лицо юноши, казалось, того не слишком впечатлила рассказанна история.