Часть

-Что скажешь, N-ов? – лениво спрашивает Отец.

Пожимаю плечами.

-Я тут ни при чём.

-Ещё как при чём. Если ты вошёл в роль того, кто ставит себя выше других, то должен соответствовать своей позиции. – влезает мл. сержант Г.

–Но ты можешь все исправить.

Мне тяжело.

Никто из лежащих на полу не были моими друзьями, но человек – существо социальное и врать, что мне легко, хоть даже «друзья по несчастью» меня ненавидят, не просто.

Выдыхаю.

-Если бы я сейчас один отжимался и получал пизды, они бы все мирно спали. Так почему мне надо переживать за них?

С этими словами я резко разворачиваюсь и под мат и угрозы, летящие мне в спину возвращаюсь в свою шконку.

Засыпаю я под стоны, охи, и вздохи и даже плачь.

Просыпаюсь от вопля о подъёме.

Спрыгиваю, ногу пронзает боль, и я втыкаюсь лицом в шконку соседа.

Точилкин – владелец шконки смотрит на меня пустыми глазами, зажавшими распухший от удара нос и продолжает одеваться.

Все вокруг заёбаны: кто-то качем и побоями, кто-то пьянкой и недосыпом.

Некоторые из ребят моего призыва смотрят на меня с ненавистью.

-Блять, чё голова так болит. – мычит мл. сержант Кр. и потирает шишку на лобешнике.

Я заметно сильнее хромаю, чем вчера.

Чуть позже, зайдя в кубарь, вижу сцену: собрались почти все местные обитатели. В центре внимания Отец и Джамбеков

-У Тихонова кто-то спиздил телефон. Мы не потерпим крысу в нашем коллективе.

Улыбаюсь, формулировке «нашем коллективе».

Звериный взгляд Отца втыкается в меня, в аккурат во время улыбки.

-N-ова ещё не проверяли. Ходит, как дура деревенская лыбится.

Джамбеков что-то гавкнул и двое чурок ринулись к моей тумбе.

-Шакаль сьюка, э! – раздается крик и у одного из них вижу в руке мобилу.

-Так ты, N-ов, у нас крыса.

Я нервно улыбаюсь.

-Ну здесь же все всё понимают…

-Здесь все понимают, что ты давно на всех болт положил, а теперь ещё и воруешь. Таких как ты ебать надо и в параше гноить. – чеканит Отец.

Тихонов стоит рядом, опустив ебальник в пол. Стыдливо принимает телефон у южан, что шмонали мою тумбу.

-Карочэ! С этаго дня N-ов, крыса! Кто с нимэ будэт дружыт, общацца, тот сам станэт крысой. А кто активно буит ему пэздулей дават, тот лучше жит буит! Выбор за вами!-высрал Джамбеков и глянул на меня.

Молчу, выхожу из кубрика.

Все понимали, что это подстава, но ослушаться никто не мог, дабы не попасть под пресс.

Хотя были и те, кто активно выслуживался.

-Ну что, крысёныш, как ты? Жду не дождусь, когда уже в жопу выебут! – прогнусавил мне в ухо Бирюков как-то в строю, когда мы шли со столовой.

Он нашего призыва и русский. Приехав в часть, сразу начал клянчить у богатых родителей бабки и славно осыпал весь старший призыв и «интернационал» бабками, за что получил условную лояльность.

-Странные у тебя желания, Бирюков. Но если хочешь, то попроси кого-нибудь, может тебя-то выебут. – тускло отвечаю, думая о стопе, которая никак не проходит, безуспешно пытаясь «поймать ногу» впереди идущего.

-Я про тебя, пидор!

-Я тебя тоже не выебу, извини.

-Ты ахуел, крыса! Щас придем, мы с тобой поговорим.

Дошли. Строй разъебался, Бирюков подходит ко мне.

-Ты же приговорен уже, знаешь ведь?

-Это ты приговорен. Когда-нибудь они уедут и мы вернемся с тобой к этому разговору и от меня ты не откупишься никакими бабками, что за твою жирную жопу надоила твоя мама.

-Ах ты мою маму трогаешь!!!-визжит Бирюков и идёт на сближение, но не бьёт.

Я не дёргаюсь, лишь устало на него смотрю.

-Твою маму когда-то трогал твой папа и именно поэтому ты сейчас стоишь передо мной и ведёшь себя так…-ухожу в роту, не слушая дальше его дебильный монолог.

Шли дни.

Те, кто хотели получить лояльность со стороны южных и старшего призыва, начали активно при них пытаться меня щемить.

Сеня – быдловатый чел, моего призыва, активно используя феню, вечно при Джамбекове, начинал пиздеть о том, что в его кругах на гражданке с такими как я делали.

Сорокин, явно, пытаясь услужить «власти», прилюдно пнул мне как-то под зад и что-то сказал про крысу. Вкладываюсь как могу и ебашу ему в голову двойку.

Удар левой залетает в зубы (шрам на пальце от этого удара останется на всю жизнь у меня). Чувствую хруст. Сорока падает на «взлётку» и с ревом выплевывает кровь с зубами.

Пинаю его, но тут же падаю рядом. Нога взорвалась от боли.

На меня не нападают, никто впрягаться за «подлизу» не считает нужным. Лишь Алиев, ставший свидетелем этого, странно на меня посмотрел и пошел дальше по коридору.

Подходит мл. сержант Г.

-Ты должен денег нам за украденный телефон.

-Мы оба знаем, что я его не крал, к тому же телефон не твой, а Тихонова.

-Да, но свой поступок ты должен искупить перед всеми и должен нам денег. С тебя солдат, тысячу. Каждую неделю. Очень жаль, что ты так низко пал.

-Боюсь, придется вам обращаться к судебным приставам.

Мл. сержант Г вспыхивает, что я вижу первый раз:

-Ты чё ахуел? Ты совсем ебанутый?! Тебе пиздец, выродок. Все! Заебал ты нас. Мы тебя узкоглазым продаём или чёрным. За бутылку водки. Сегодня же! Готовь жопу, выродок!!! Я тебе давал миллион шансов, чтобы до этого не дошло!!!

Он уходит куда-то, а я просто сажусь на пол.

По спине бегут мурашки от ужаса.

Тем временем мне становилось все тяжелее, а вскоре нога перестала влезать в берцы.

Я все легче зашнуровывал ботинок, пока не дошло до того, что я начал шнурки просовывать не в каждый ряд, а через.

Ходить нормально больше не получалось.

В день разговора с мл. сержантом Г, буквально чуть позже мы идём в столовую.

Я шагаю не в ногу, т.к. не могу.

На строй орёт лейтенант, который по пьяни не может понять, с кого начинается косяк.

Сзади кто-то пинает меня по стопам, я охаю и падаю, тыкаясь еблом в чью-то спину.

-Стоять, суки! – орёт летёха, который явно давно не дрочил.