Страница 9 из 11
Черные, как смоль, волосы, с легкой горбинкой нос, из-под черных бровей – огненные глаза на смуглом лице. Она была с матерью. Державин осведомился о фамилии. «Бастидоновы» – был ответ. Державин уехал. Красавица не выходила у него из памяти. Зимой он встретил ее в театре, и вновь она поразила его…
Дело кончилось сватовством. В невесте он нашел то, что считал обязательным в семейной жизни, и если бы не нашел в невесте, что ему было нужно, не стал бы свататься, отступил бы. Он хотел быть в доме главою, тем более женясь тридцати пяти лет на девушке, которая была вдвое моложе его. Будучи сам порывист и неустойчив, от жены он требовал иных добродетелей: «тихость и смирение – суть первые достоинства женщин, и они одни те истинные превосходства, которые все их прелести и самое непорочнейшее их поведение украшают. Без них страстнейшая любовь – вздор».
По прошествии Великого поста, 18 апреля 1778 г. был совершен брак. Счастливый Державин писал:
Жизнь налаживалась. Когда правительство стало безденежно раздавать новоприобретенные днепровские земли, Державин обзавелся шестью тысячами десятин земли со ста тридцатью душами. Таким образом, вместе с пожалованными при выходе из полка тремястами, а также с родительскими всего получилось за Державиным более тысячи душ.
Это был уже известный достаток. Сюда надо прибавить сенатское жалованье. Державины могли жить «приличным домом». Молодая семья поселилась на Сенной площади в Санкт-Петербурге. Державин был чрезвычайно радушным хозяином. Появились новые знакомые. Среди них Василий Васильевич Капнист. С молодым стихотворцем он познакомился еще в полку. Стихи их были общей слабостью. Теперь знакомство перешло в дружбу. Капнист был отчасти увалень, был порой хмур и склонен к обидчивости, но при всем том – человек добрейший и великий семьянин. Впрочем, женат он был лишь недавно.
«Санкт-Петербург. Сенная площадь». Б. Патерсен
Две молодые четы коротко сблизились, и это повело к тому, что вскоре вокруг Державиных образовался целый кружок. Среди них друзья Капниста – Львов Николай Александрович – приятный лицом, состоятельный, имевший большие связи, щедро одарен природой, был поэтом, музыкантом, живописцем и архитектором. Всюду был умным и тонким ценителем. Переводил Анакреона и строил храмы. Стихи его были забавны, веселы, бодры, как и сам он был всегда легок, весел и бодр. Был среди них сын обрусевшего немца Иван Иванович Хемницер, полная противоположность Львова. Настроен философически, сдержан, задумчив – отчасти потому, может быть, что был уж очень нехорош собою, даже до безобразия. Зато талантлив – писал сказки и басни.
Для Державина друзья были авторитетами, которые, однако, как поэты были весьма заурядны. Свой собственный стих Державин обрел, имея весьма спутанные понятия о стихах вообще, не зная простейших правил, которые для Капниста и Львова были детской азбукой. Он делал ошибки в размере, в рифме, в цезуре, даже в языке: самые неотесанные провинциализмы уживались у него рядом с явным германизмом (немецкий язык был для него языком поэзии). Его неопытность не заслоняла неординарности дарования, и соратники по творчеству старались просветить его. Впоследствии Державину казалось, будто именно в это время под влиянием Львова и Капниста в его поэзии совершился глубокий перелом. Он считал их более одаренными поэтами. Однако друзья в порыве откровенности говорили ему: – Дружище, Гаврила! На Парнасе талант твой далеко переживет наши! Тогда все поэты служили – звания писателя не существовало. Общественное значение литературы уже признавалось, но на занятие литературой смотрели как на частное дело, а не общественное. Что касается Державина, то в его понятиях поэзия и служба были связаны особенным образом. К началу восьмидесятых годов, когда Державин достиг довольно заметного положения в службе и стал выдвигаться в литературе, поэзия и служба сделались для него как бы двумя ипостасями единого гражданского подвига.
Державин, человек практического ума, но при этом наделенный поэтической душой, успевал все. Не забывал о служебной карьере, основном источнике благополучия. В 1784 г. прошел слух, что казанский губернатор уходит в отставку. Державин метил на его место. Казань была его родным городом, там жила его мать. Предстояли об этом хлопоты.
«Портрет Д.А. Державиной». В. Боровиковский, 1813 г.
В феврале 1784 г., пока еще стоял санный путь, Державин отправил в Казань весь домашний скарб, но сам с женою задержался в Петербурге. Губернаторство было обещано, однако дело нужно было подталкивать. И вот посреди хлопот стало его тревожить беспокойство вовсе иного рода.
Несколькими годами ранее, во время пасхальной заутрени в Зимнем дворце, посетило его вдохновение; приехав домой, дрожа от возбуждения, набросал на бумагу:
Однако возникший как бы ниоткуда поэтический порыв также в никуда исчез.
Отвлекаемый службой и светской суетой, сколько не принимался продолжить начатое, – ничего не получалось.
Однако зерно упало в благодатную почву, но ему надо было время впитать в себя многое, для того чтобы дать всходы.
Когда пришло время, Державин вдруг почувствовал некое беспокойство. Объявил жене, что едет осматривать белорусские земли, в которых еще никогда не был. Хотя владел ими уже семь лет. Стояла самая распутица, время для поездок было не самое подходящее. Жена была удивлена, но промолчала.
Доскакал до Нарвы, повозку и слуг бросил на постоялом дворе, снял комнатенку у старой немки и заперся. Он писал, пока сон не валил его на постель, а проснувшись, наспех проглотив кусок хлеба, вновь брался за работу. Из-под пера лилась мысль, от которой сердце замирало, ощущая высоту своего парения. Образы и слова громоздились, как скалы.
«Ты. нищ и худ, принес
святые зерна.
Чтобы взошли ростки
благие там,
Где вместо лоз теперь
колючки терна»
Рождающиеся звуки вызывали оторопь и восхищение.
Написал немного – около ста строк. Державин привел в движение какие-то огромные массы, неподвластные обыкновенному человеку. Его взор был устремлен к Богу, но его охватывало изумление перед собственною способностью к постижению. Он видел собственное отражение в изображаемом: