Страница 1 из 2
Александр Белов
Навья невеста
Навья невеста
– Павел Артемьич, тикать отсель надо. – Демьян стянул с косматой башки мурмолку, перекрестился размашисто. – Дурное это место, нечистое.
– И что же в нем дурного? – Павел безразлично смотрел на Демьяна, а будто и вовсе сквозь него. Большой, что твой медведь, только волос не бурый, а седой, как лунь, ручищи – лопаты, разок приложит – зашибет. А дрожит – прям телок новорожденный.
– Ночь Купалы наступает. Дочки евонные – мавки, резвиться выйдут, женихов себе искать, – на выдохе выдал Демьян и замолчал, ожидая чего-то в ответ.
– Мавки, значит? Сам видел или подсказал кто?
– Бог с тобой, барин! – Демьян затряс головой, будто, вон, в речке только искупался, да уши залил. – Кто видал – тот уж не скажет ничего.
– Выходит, никто мавку не встречал, но разговоры пустил?
– Не выходит, барин! – Демьян аж приплясывал на месте. – Ничего не выходит! Кто видал, того она на дно с собой уволокла. По весне, может, кости и выплеснет, теперь уж не сыскать. – Мужик вдруг рухнул на колени, как подстреленный. – Барин! Павел Артемьич, отпусти! Не погуби!
– Кто еще думает, как и ты? – Павел сделал шаг назад. – Ну, будто мавка народ губит?
– Не веришь, значит? – Демьян тяжело поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен. – Как сумрак землю укроет, приходи во-о-он туда, – указал кривоватым пальцем в нужную сторону. – Сам убедишься.
– Так и решим. А пока зови остальных, пусть бревна на берег тянут.
– Я-то позову, но как темнеть начнет, – Демьян чуть склонился вперед, голос его упал до шепота, – бросим все на том месте, где стоять будем. Никто не хочет с нечистью повстречаться.
Павел усмехнулся и в тот самый момент услышал плеск. Обернулся на звук и вроде заметил, как по водной глади шлепнул рыбий хвост, блеснув серебром на солнце.
Вот Демьян брехун, говорил ведь, что от дубовой коры при сплаве рыба дохнет.
Как закончат они здесь, устроит он себе отдых, порыбачит от души. А мужик-дурень пусть катится на все четыре стороны.
Ишь, развели суеверия на пустом месте. Скажут же тоже – мавки. Небось баба дурная утопла когда-то, от любви неразделенной или еще по какому пустяку, так слухи и поползли. Ленивый народ, чего только не скажет, только бы не работать.
Солнце в тот день пекло немилосердно, того и гляди пожар займется, надо бы в лес прогуляться, сухостой глянуть. Лесник еще в прошлом годе сбежал. Наверное, тоже какую чуду-юду увидал. Не мудрено, с того ядреного самогона, что он пил, как обычную воду, еще и не такое привидится.
Скажет же тоже, мавка! Смех, да и только!
Павел не спускал взгляда с Демьяна. Мужик тот был работящий, исполнительный. Никогда за ним ничего похожего не водилось. Может, нашел запасы лесника, вот и мерещится теперь всякое? Да вроде не пахло от него ничем, кроме рабочего пота да кислой капусты. Демьян вообще крепче кваса ничего в рот не брал, насколько ему известно.
Демьян в свою очередь тоже косил на барина голубыми, чуть мутными глазищами, вздыхал да с удвоенной силищей тянул канатами древесину. Не заставляешь его, так он сам с простыми работягами вровень встает. Таких народ любит, только уважать перестает, потому как за своего принимать начинает. А своего и уважать, выходит, не за что? Чудно.
К обеду солнце встало высоко, как ему и положено, только вот работать в такое пекло все равно что в ад спуститься и самому сатане копыта лобызать – жарко и противно.
– Эй, Демьян! – окликнул Павел. Мужик будто того и ждал, кивнул стоящему рядом, мол, перехватывай веревку, сам же поспешил на зов.
– Чего тебе, барин? – Морда недовольная, глазищи из голубых полыхнули вдруг синим пламенем.
– Закругляйся давай. Пекло переждем, на вечерней зорьке доделаете начатое.
– Ты будто и не слыхал, чего я тебе только недавно баял. – Демьян зыркнул на него как на дитятка неразумное. – К вечерней зорьке здесь живой души не останется. Нет дураков в лапы нечисти добровольно сдаваться.
– Приказа ослушаешься?
– Хочешь, высеки, барин! Не оставлю я народ на погибель. Или ты бунта ждешь?
– Демьян, – Павел устало осел на траву, – бросай свое мракобесие. Девятнадцатый век на дворе. Какие мавки? Они если и были, так давно вымерли. Ты же не глупый мужик, грамотный. Прекращай народ стращать. Не ровен час, и впрямь высеку.
– Работы много, барин, – Демьян продолжал гнуть свое. – Давно пора было сняться отсель, без того задержались сильно.
– Иди уже! – махнул рукой Павел. – Только если кто с горячкой свалится, на меня не пеняй. Солнце вон как шпарит, того и гляди река пересохнет.
– Не пересохнет, барин. Мавка не даст свой дом погубить.
– Не доводи до греха, ступай.
– Барин. – Демьян не прошел и дюжины шагов, обернулся. Вид при том имел озабоченный. – Неужто и правда у реки заночуешь?
– А вот и заночую. – Нельзя позволять, чтобы какой-то лапотник его на понт брал1. – Ты же утром спину под плеть готовь. Хотя, чего тебе страшиться, коли меня мавка утащит?
– На вот. – Демьяна его обидная шутка не тронула. Он как-то быстро очутился подле Павла, протянул нечто, завернутое в тряпицу. – Хоть какая, да защита будет.
Павел развернул тряпицу, в глаза скакнул солнечный зайчик, ослепив на миг.
– Что я тебе, барышня, в зеркала-то смотреться?
– Ты нет, барин. Стеклышко для мавки. Подержи его на солнце до заката, пусть накопит света побольше. – Демьян говорил и сам точно верил в собственные сказки. – Как мавка к тебе потянется, суй ей его в морду ненавистную, а сам беги. Коли сможешь бежать-то.
Павел спрятал «оберег» в карман, на Демьяна же махнул рукой и отправился в лес, попутно подумав, что зеркальце все же на солнце погреет. Зачем – сам не понимал, и сделать это решил подальше от чужих глаз.
Демьян потом в лицо, конечно, не скажет, а шепоток все равно пустит. Будут мужики над ним за спиной хихикать. Может, он и вовсе все про мавку выдумал. Зачем только? Неужто его, своего барина, на храбрость решил проверить? Ну так еще посмотрим, кто кого обхитрил.
Лес встретил Павла ленивой негой. Ветерок едва коснулся щек невидимыми ладонями, отпрянул да и затих. Было тихо, птицы по гнездам сидят, зверье от жары в норы прячется. Одному ему не сидится на месте, тянет все куда-то.
Сухостоя Павел не нашел. Лесник свою работу хорошо делал, пока не спился до явления чертей. Значит, пожара опасаться не стоит.
Когда наклонился сорвать алеющую, будто капля крови в изумрудной траве, земляничку, и сам не заметил, как из кармана зеркальце выскользнуло. Ухнуло в траву, и поминай как звали. Хватился только ближе к вечеру, когда уже солнышко к горизонту покатилось и толку от Демьянова подарочка уже не было никакого.
Не видел Павел и того, как оброненное зеркало подхватила девичья рука с тонкими пальчиками да выцветшей, некогда красной, лентой на узком запястье.
Хвать – и была такова.
Сумерки в этих местах опускались незаметно и скоро. Вот только солнце в розовых облаках куталось и на тебе – уже в холодную воду с недовольным шипением плюхнулось. Павел и сам не заметил, как оказался у берега реки. В сгущающейся темени она больше не казалась ему безопасной, того и гляди не туда ступишь, ухнешь в черный омут. Размеренный гул от перекатывания дубовых стволов, коего не слыхать днем, давил теперь на слух, напоминая стон умирающего больного. И такая вдруг тоска на Павла напала, что он, не отдавая себе отчета, скинул рубаху, затем и портки, оставшись в одном исподнем, помешкал немного и с молодецким криком ухнул в воду, которой еще мгновенье назад страшился.