Есть что скрывать

А потом она пришла. Появилась среди деревьев, неслышно и быстро, словно по волшебству. И он забыл обо всем, потому что она была его якорем, лучшей частью его души. Он принялся ее целовать. Неодолимое желание казалось унизительным.

Но она, похоже, хотела его не меньше. Сняла блузку и бюстгальтер, предлагая ему груди. Марк сжал ее соски, так что она застонала, и тогда он обхватил один сосок губами, а ее руки скользнули ему на талию, нащупали пряжку ремня, молнию – о боже, боже, – и он прижал ее к стволу дерева, освободил свой член, снова схватил ее и потянул юбку вверх, все выше и выше, но она сказала, нет, Марк, не теперь, давай я сама, опустилась на колени и взяла его член в рот, потом провела между грудей, потом снова в рот и между грудей, и ему захотелось заплакать, захотелось ударить ее, заставить хотеть его так же сильно, как он хочет ее, и она не может остановиться, не должна остановиться и не остановится, потому что весь день мог думать только о ней, о том, что его ждет.

Марк задохнулся от накрывшей его волны наслаждения. Он хотел обладать ею так, как в такие моменты мужчина хочет обладать женщиной.

– Тебе было хорошо? – спросила она, не поднимаясь с колен.

Силы покинули его. Внутри была пустота, если не считать того факта, что эта женщина присутствовала в его жизни.

Она встала. Погладила его по щеке. Он поцеловал ее ладонь.

– Позволь мне. Я хочу…

Она прижала тонкий палец к его губам и снова спросила:

– Было хорошо?

Он тихо рассмеялся.

– Сама-то как думаешь?

– Я рада. – Она подняла с земли блузку и бюстгальтер, а на его протесты лишь покачала головой.

– Пожалуйста. Я только… Ладно. Я буду только смотреть. Клянусь. Если ты не позволяешь мне… Я должен, по крайней мере, увидеть тебя.

– Не могу. Парк скоро закрывается. Кто-нибудь сюда придет, чтобы проверить, что никто не остался запертым внутри.

Интересно, подумал Марк, специально ли она все так спланировала? Она жила в этой части города и должна была знать, где и в какое время они могут встретиться, знать место, где в этот час между ними может произойти только то, что только что было.

– Я совсем с ума сошел. Думаю только о тебе. Больше не могу толком работать. И не смогу, если мы будем продолжать в том же духе.

Она застегивала блузку. Стемнело, и он видел ее лицо не так ясно, как ему хотелось.

– Говоришь, что не сможешь работать, пока твой член не окажется у меня внутри? – Ее смех прозвучал резко.

– Это не игра, – сказал он и, не дождавшись ответа, прибавил: – Ты ведь знаешь, что я мог бы взять тебя прямо здесь, если б захотел? Или прийти к тебе домой? Но я этого не делаю, правда? Позволяю тебе устанавливать правила.

– То есть поэтому я тебе что-то должна?

– Ты знаешь, что я так не думаю.

– Тогда что ты думаешь? Что себе воображаешь? Приходишь ко мне, заставляешь впустить, я подчиняюсь, мы трахаемся…

– Перестань…

– …а потом ты идешь домой к жене и ребенку, а я остаюсь. С чем? Поливать свои цветы? Ты так это представляешь?

– А ты представляешь это вот так? – Он взмахнул рукой, указывая на рощу. – Это выглядит… грязно, вот как.

– А в моей квартире, даже в моей кровати, будет не так грязно? Дома у тебя жена и дочь, а мы лежим голые в постели?

– Не просто в постели. В твоей постели.

– И тогда это уже не такая дешевка? В моей постели, по крайней мере, можно следить за чистотой белья?

– Я тебя люблю, – сказал Марк. – Это меня убивает. Дома у меня ничего нет. Мы с Пьетрой… У нас ничего нет. Только Лилибет, и даже она… без тебя… Боже, кажется, я схожу с ума. И ты не позволяешь мне быть с тобой так, как я хочу?.. От этого только хуже. Не лучше. Хуже.

– Тогда мы должны это прекратить.

– Вот чего ты хочешь… – Она шагнула к нему и страстно поцеловала, прижавшись всем телом. – Я не хочу, чтобы кто-то из нас сделал что-то такое, о чем мы оба будем жалеть.

– Я ни о чем не буду жалеть. Я не думаю о сожалениях. Только о нас. Но я больше не могу так продолжать.

Марк отстранился и пошел прочь, нырнув под ветки каштанов, чтобы выйти на тропинку над склоном. «Она была во многом права, – подумал он. – Но во многом и ошибалась». Но они попались, оба. Они попались в ту секунду, когда он обнаружил, что смотрит на ее длинные скрещенные ноги – они были такими гладкими, – а потом позволил себе посмотреть на все остальное. Медленно, восхищаясь и давая волю воображению. Каким нужно было быть дураком… Путь, который рекомендовал Поли, был путем мудрости: массаж с дополнительными услугами от женщины, фамилию которой он никогда не узнает, не говоря уже о том, чтобы правильно произнести. Сделка, в которой не участвует ничего, кроме денег. А то, что происходит с ним теперь, похоже на пожар, который делает то, что обычно делает вышедший из-под контроля огонь: пожирает все, до чего может дотянуться.

Он слышал, как она вынырнула из рощи вслед за ним. Взяла его за руку. Он поднес ее ладонь к лицу и прижал к щеке. Они молча шли из Рукери в сторону Стритэм-Коммон.

– Я не знаю, как мне оставить все как есть, потому что я не вижу жизни без тебя. Даже представить не могу. То, что у меня есть теперь, – это жизнь, разделенная надвое, даже на четыре части.

– Наша общая жизнь – твоя и моя – не может зайди дальше этого, – сказала она. – В противном случае мы останемся у руин, мы оба. В нашей жизни есть люди, которых мы должны защитить. По крайней мере, в твоей. А я должна еще защитить себя.

Разумеется, все это они оба уже знали. Он не мог бросить Пит и Лилибет, как не мог безболезненно отрезать себе правую руку. Ни в чем не виноватые, они нуждались в нем, а он хоть и нуждался в женщине, которая шла рядом, но руки его были связаны, а будущее предопределено.

Примерно посередине Стритэм-Коммон она нарушила молчание.

– Вон туда. – Она указала на огни, от которых их отделяла широкая лужайка. – «Мер Скрибблер». Давай закончим вечер рюмочкой в пабе и попрощаемся. Больше ничего.

Марк кивнул, соглашаясь. Его желания – а их было много – ничего не значили, и выбора у него не было.

28 июля

– Что происходит, Монифа? Почему ты не делаешь что должна?

Голос в телефоне звучал так отчетливо, словно мать стояла в соседней комнате. И это происходило уже на протяжении нескольких месяцев.

– Как, по-твоему, она выйдет замуж, Нифа? Это должно произойти здесь, и ты пришлешь ее ко мне. Аби?

После разговора с матерью эти слова еще долго звучали в ее ушах. Мать звонила из своего дома в Нигерии, и хотя двадцать лет брака и двое детей должны были гарантировать защиту от деспотизма матери, в последние семь месяцев Монифе приходилось один, а то и два раза в неделю выдерживать подобные атаки по телефону. Причина была все та же: Симисола, хоть ей всего восемь лет, должна быть готовой для брака. И мать Монифы была не единственной женщиной, которая это твердила.

Монифа могла бы успешно отразить регулярные претензии матери, но противостоять свекрови было гораздо труднее. Дело в том, что в свои рассуждения о Симисоле она всегда включала Абео. Каждый разговор между Монифой и Фоладе начинался и заканчивался фразой: «Ты хочешь, чтобы он тебя бросил, Монифа?»

Проблему могла разрешить Эстер Ланж, но она пока не звонила. Монифа надеялась, что кто-то из пациенток отменит назначенный визит и ее место займет Симисола. Она объяснила это сначала своей матери, потом матери Абео, но женщины не успокаивались. Беспокойство Ифеде усиливалось и уже приближалось к истерике. «Симисола станет отверженной. У нее не будет подруг. Ты это знаешь, да? У нее никогда не будет своего дома. У нее не будет мужа, который ее защитит, и детей, которые позаботятся о ней в старости».

Матери вторила Фоладе: «Женщины кровят, служат, рожают детей, а потом умирают. Так повелел Господь, Монифа. Вот почему женщина была создана из Адама, а не Адам из Евы. Первым появился мужчина. И он остается первым. Желания и потребности женщины удовлетворяются через мужа. Твоя мать должна была этому тебя научить. Не будь ты чистой, думаешь, Абео заплатил бы за тебя выкуп, который назначил твой отец?»