Шёпот звёзд

Я отчётливо смог рассмотреть лицо этой женщины: тёмная морщинистая кожа и большие выразительные чёрные глаза. Она улыбалась. Её чёрные зубы не показались мне чем-то зловещим, скорее, наоборот: эта женщина была первой во всей Вселенной, кто обрадовался моему появлению. Тогда я впервые в жизни смог улыбнуться. А в глазах моих надолго погас огонь, оставив после себя лишь янтарно-карие радужки.

Женщина отнесла меня в хижину в глубине острова и соорудила для меня небольшую кроватку, где вместо перины было сено. Но мне было удобно. Я рассматривал спасительницу и вдыхал ароматы трав. Потом выглянуло солнце. Стало тепло. И больше я не видел снега, пока жил на этой планете.

Амаран был тёплым местом для жизни, и температура там никогда не опускалась ниже нуля. Мои воспоминания о первых днях жизни не улетучились из памяти, но остались где-то глубоко в подсознании.

Мою спасительницу звали Аноха, и она по своему праву стала назвать меня Маркусом. Других детей у неё не было, и она решила оставить меня на своё попечение. Прибрежную деревушку быстро восстановили, деревянные корабли снова спустили на воду. Только вот это было необычное поселение.

Тут жили пираты и разбойники, их семьи, а также несколько ведьм, одной из них и была Аноха. Её муж — грозный морской разбойник Эдвор, через некоторое время после моего появления вернулся из плавания, и был совсем мне не рад. Он был высокого роста, у него была длинная седая борода и красная кожа, выжженная солнцем и иссушённая солёными ветрами. Они с Анохой много ругались. Пират часто пил, а после, бывало, пытался её ударить. Но хватало одного взгляда ведьмы, когда белки и зрачки её глаз наполнялись тьмой, чтобы он успокаивался и извинялся. Они определённо друг друга стоили: тёмная ведьма и морской разбойник.

Если Аноха ещё пыталась дать мне какую-то любовь, несмотря на её тёмное начало, то Эдвор растил меня в жестокости. К счастью, он отсутствовал большую часть амаранского года. Аноха учила меня примитивной грамоте и часто играла со мной. Я рано начал говорить, и спустя три года она решила обучать меня магии. Всё потому, что ведьма случайно заметила, что у меня есть способности. А было это так.

Мы гуляли, и я увидел множество красивых алых цветов с большими лепестками, только вот один из них увял. Я уверенно подошёл к цветку и закрыл его бутон ладошками. Мне хотелось, чтобы он расцвёл. И как же я удивился и обрадовался, что у меня получилось! Аноха, была поражена ещё больше. Она сказала, что я одарён магией жизни, этот дар нужно развивать, иначе он пропадёт. Подобного дара ведьма ещё не встречала на своём веку.

Часто по утрам Аноха рассказывала, что во сне я говорил со звёздами. Моё детское сознание этого не запоминало, а моя дорогая ведьма не могла разобрать, что именно я у них спрашивал, но она была убеждена, что светила отвечали мне. А я сам не придавал этому никакого значения. Да и Аноха говорила, что, возможно, это обычные красочные сновидения, которые повторяются чаще обычного. Но я точно знал, что это были необыкновенные сны.

Уроки магии были для меня игрой. Если получалось заставить камень воспарить над землёй, я радовался весь остаток дня и хвастался всем, кого встречал.

В деревне жили и другие дети, с которыми мы играли чуть ли не с младенчества, и я показывал им «фокусы», которым меня научила Аноха. К шести стандартным годам я освоил основы островной магии, знал наизусть несколько заклинаний, умел варить зелья из местных трав, но не воспринимал это всерьёз.

Мне хотелось играть и резвиться с другими детьми, но те стали бояться меня после фокуса с «умерщвлением жабы». Я показал этот фокус с таким же рвением, как и все остальные, только в ответ не услышал привычного смеха. Дети заплакали и убежали прочь. Позже, когда я приходил к ребятам, они сторонились меня. Было обидно, и я стал чаще оставаться в хижине с Анохой.

Как-то я смотрел из окна, как дети строят замок из чёрного песка на берегу речки, которая текла позади хижины, и уже не присоединился к ним. Аноха заваривала травяной чай, заметила моё выражение лица и заботливо спросила:

— В чём дело? Ты сам не свой последнее время.

Она подошла и положила руку мне на плечо.

— Недавно я показал ребятам, как жаба становится песком. Когда мы делали это вместе с тобой, было весело. А после того, как я показал это ребятам, они больше не хотят играть со мной, — отвечал я, глядя в пол.

— Милый мой, — Аноха приобняла меня, а потом посмотрела мне в глаза и продолжила: — Таких, как мы с тобой, люди боялись спокон веку. Лишь немногим удаётся стереть грань между живым и мёртвым. Другие люди не понимают смерти, боятся её, а мы — прославляем и используем. Запомни мой совет: если хочешь казаться «своим» среди людей, никогда просто так не показывай им, на что ты способен. Наш дар нужен, чтобы править судьбы, но только когда этого требуют обстоятельства.

Я согласился со словами моей ведьмы и больше никогда не показывал «фокусы». Но не все дети на острове меня сторонились. Мы часто ходили в соседнюю деревушку. И там жила девочка моего возраста, у неё были белокурые волосы и ангельская улыбка. Её звали Элиз. Она носила разноцветные платьица и зелёную накидку, словно аристократка с материка. Мать Элиз сбежала из дворянской семьи с пиратом, это был единственный способ возлюбленным быть вместе.

У Элиз была хорошая семья, родители в ней души не чаяли. А её отец-пират не задерживался в плаваниях надолго.

Я всегда заходил за Элиз и звал играть, дарил ей самодельные игрушки из красного дерева. Она так радовалась! Иногда мы рассматривали альбом рисунков матери Элиз: на обветшавшей бумаге были изображены люди высших сословий в красивой одежде. Мы также играли в салки или прятки, а иногда рассаживали игрушки, и они были то героями-пиратами, то королевской семьёй, то неважно, кем, главное, что было весело. В безветренные дни мы купались в море, и могли часами не выходить из воды, пока не позовут взрослые.

Элиз дружила с мной, несмотря на то, что родители этого не одобряли, но, видимо, из-за страха перед Анохой не запрещали. Я старался приходить к подруге два — три раза в неделю. Это были самые счастливые дни моего детства.

К несчастью, когда мне исполнилось восемь стандартных лет, Аноха заболела тяжёлой лихорадкой, а Эдвор тогда только вернулся из плавания. Ведьму сильно знобило, и бывали дни, когда она не могла даже встать. Она начала терять рассудок и почти не узнавала меня. Мне хотелось ей помочь так, как я умею помогать увядшим цветам расцветать заново. Но сколько бы я ни старался, ничего не получалось. В какой-то момент Аноха поняла, что я хочу сделать, и как расстраивает меня неудача. Она взяла меня за руку и прошептала:

— Ничего, мой мальчик. Ты не в силах мне помочь, не убивайся по этому поводу. Если я умру, значит, на то воля Богов.

Я старался быть с ней рядом и помогал всем, чем мог. Вечерами Эдвор срывался на меня и избивал до синяков, и Аноха была уже не в силах ему противостоять. Жизнь превращалась в сущий кошмар. Пират не позволял мне далеко отходить от хижины, и я не мог повидаться с Элиз. Я верил, что он любил свою ведьму всей душой, — уж как он старался помогать ей! Не меньше, чем я. Но Анохе становилось только хуже, и с каждым днём Эдвор злился всё больше и больше. Вскоре моя спасительница вовсе перестала кого-либо узнавать, и спустя несколько дней скончалась.

Это было первое серьёзное потрясение в моей жизни. Я впервые чувствовал горе, которое съедало меня изнутри. Мы похоронили Аноху в лесу, посадив на могиле молодое дерево, как того требовал местный обычай. Я горевал в последующие дни, а Эдвор безбожно пил.

Я стал сбегать от него, сидел на каменном обрыве перед морем. Небо Амарана всегда было багряно-розовым, а половину горизонта занимала большая ярко-красная планета. Вода в море, на самом деле, была прозрачной, но я помнил, что сверху она выглядела темнее неба. В те дни море казалось мне залитым кровью всех безвременно умерших людей.