Гроза Кровавого побережья

Сверху раздались довольные крики:

— Смотрите, дети! Это — сасарук, лошадь-каннибал северных степей! Посмотрите на эти клыки, эти когти! Ни один всадник не сможет ни поймать ее, ни спастись от нее, потому что она с одинаковым удовольствием сожрет и жеребца, и всадника!

Конан в отчаянии выскочил на утоптанную арену. Зверь слишком быстро двигался на открытом пространстве, и не было способа подставить ему ножку. Скорее уж самого Конана загонят в угол. Из-за бессчетных насмешек и шуточек зрителей Конан раньше и не задумывался, что станет делать, нос к носу столкнувшись с чудовищем. Лабиринт с его прямыми углами и смертоносными тупиками был единственной надеждой пирата.

И вот Конан побежал назад, туда, откуда пришел, чувствуя горячее дыхание чудовища, преследующего его. Каждый резкий поворот давал человеку выигрыш на одно мгновение, так как твари требовалось чуть больше времени, чтобы развернуться на полной скорости. Добравшись до развилки, Конан мысленно нарисовал карту лабиринта. Все ходы, где он побывал, заканчивались смертоносными ловушками. Киммериец знал, что, скорее всего, в лабиринте нет прохода, который описывал бы безопасный круг, чтобы можно было постоянно убегать от погони. Теперь его единственным желанием стало хоть на несколько секунд вырваться из поля зрения сасарука… и он метнулся в боковой коридор, на краткое мгновение приведя зверя в замешательство.

Потом раздался взрыв аплодисментов и одобрительных криков. Смертоносной ловушкой встал впереди палисад. Конан уже почти вернулся назад, к месту старта. Оба прохода, лежавшие перед ним, оканчивались тупиками, а зверь сопел и топал в каких-нибудь десяти шагах у него за спиной. Пригнувшись, Конан прыгнул на полотно в том месте, где уже пытался подниматься, и полез наверх, перебирая руками.

Свист и крики неодобрения раздались сверху. Вниз, в спину Конана полетели камни. Некоторые из них попали в цель. Стрелы просвистели, но далеко от него. Они соскользнули вниз по полотну. Должно быть, лучники боятся попасть в сасарука, решил Конан. Чудовище фыркало у него за спиной, собираясь встать на дыбы и стащить Конана вниз.

С проворством матроса, умеющего обращаться с парусами, пират оттолкнулся от натянутой ткани. Описав широкую дугу, он рухнул прямо на своего преследователя. Приземлившись на спину чудовища, Конан едва не свалился наземь. В отчаянии он стиснул колени, для того чтобы сохранить преимущество… Обеими руками глубоко впившись в красную длинную гриву, он использовал все свое мастерство наездника.

Сасарук ужасно заржал и, встав на дыбы, кинулся прочь, раздирая когтями грубую ткань стен. Конан заметил, что, как и любая настоящая лошадь, эта тварь не может дотянуться копытами до спины, хотя и отчаянно пытается. Чудовище нырнуло, потом безумно взвилось вверх, подскакивая и мечась налево и направо, ударяя о матерчатые стены.

Конан сжался и вцепился в гриву что есть сил, обнаружив, что ехать без седла на этом скакуне сложнее, чем на неоседланном диком заморийском жеребце. Длинными когтями зверь выделывал замысловатые резкие движения. Обезумев, он отскочил от стены, а потом взлетел вверх по другой полотняной стене лабиринта на половину ее высоты, швыряя всадника из стороны в сторону, в то время как тот пытался удержаться.

Покружив по лабиринту, сасарук повернул огромную голову и уставился налитым кровью глазом на Конана. Его острые как бритвы клыки были покрыты красной пеной. Тварь боролась с наездником и скрежетала зубами.

Человек и зверь некоторое время созерцали друг друга почти бесстрастно. Но потом, после того как Конан понял, что ужасная тварь еще не объезжена, он потянулся вперед и впился зубами в волосатое ухо чудовища.

Рев сасарука был оглушительным. Зверь попытался рывком освободиться от впившихся в него зубов и рванулся вперед. Он вцепился в одно из полотен ткани всеми четырьмя лапами. Материя прогнулась под его весом. Раздался треск, и деревянная подпорка, на которой висела веревка, поддерживающая полотно ткани, рухнула, потащив за собой секцию частокола.

Сверху раздались жалкие крики гирканийцев. Некоторые из зрителей повалились, отчаянно цепляясь за падающий частокол, или головой вперед перелетели через него, оказавшись в лабиринте. Сасарук, пойманный в ловушку тканью и веревкой, брыкался и молотил лапами с дикой яростью. Наконец он освободился и обрушил весь свой вес на следующую матерчатую стену, что лишь ускорило падение секции частокола. Она обрушилась с громким, глухим стуком и новым всплеском криков, открыв широкий выход из лабиринта.

Сасарук, взбешенный тем, что Конан по-прежнему сидел на нем, вцепившись в гриву и сжав коленями его тело, бросился вперед. Он ржал и рыл землю когтями, прокладывая кровавый путь через жалкие ряды гирканийцев, слетевших со стены. За частоколом паслось стадо не стреноженных лошадей. Через несколько секунд лошадь-каннибал оказалась среди них. Чудовище било и рвало тела животных. От ударов его когтей потоки яркой крови ударили в небо. Адские крики чудовища звучали насмешливо, и вопя отзывались его жертвы.

Испуганные лошади стали вставать на дыбы, молотя копытами все подряд. Конан спрыгнул со спины сасарука и выбрал себе робкую чалую, которая металась из стороны в сторону и ржала. Она оказалась невредимой, и у нее к седлу были приторочены лук, колчан и полные седельные сумки. Рывком освободив поводья, Конан прыгнул в седло и направил животное прочь от разбушевавшегося чудовища.

Пригнувшись пониже на тот случай, если в него станут стрелять из луков, он ударил пятками под ребра кобылы и погнал ее назад к частоколу. Там, в толпе, рассыпавшейся во все стороны от пролома, был вождь Клана Анталла. Он остался без защиты. Одной рукой он держал Филиопу.

Конан свесился набок с седла, как научился у диких Козаков западных пустынь. Вытянув руку, он резко вырвал девушку из рук вождя. Подхватив Филиопу, он. перебросил ее поперек седла.

А лошадь мчалась дальше. Но в беглецов не полетело ни одной стрелы, лишь напряженные взгляды пеших воинов Клана Яка преследовали их.

— Ты слишком быстро справился с этой тварью, — заявила Конану Филиопа. Ей явно неудобно было лежать поперек седла. — Ты много практиковался, воруя других женщин, тех, что были у тебя до меня?

— Да, конечно. Искусный всадник может многое сделать, когда конь его мчится галопом, — уверил ее Конан. — Ешь, пьешь и спишь в седле… Ты еще многому удивишься.

Еще один мерин без всадника пробежал через пастбище. Оседланный и с богатым седлом, он, видимо, испугался криков и предсмертных воплей людей и животных. Догнав его, Конан поймал поводья и замедлил его бег, пока мерин не остановился.

— Не уверен, что ты когда-нибудь раньше ездила на лошади. Ни о чем не думай, потом у нас будет достаточно времени научить тебя ездить верхом. Сейчас садись и обними меня сзади. Мы должны проехать через ворота прежде, чем стражи додумаются их закрыть.

Держа мерина за повод, с Филиопой, обхватившей его грудь, Конан поскакал через город. Пешие стражи застыли возле изгороди, пораженные переполохом, и стали было задавать вопросы, но не пытались остановить Конана. Через несколько мгновений копыта лошадей беглецов застучали по толстому дерну степи.

Однако погоню долго ждать не пришлось. Не конная орда выехала из ворот следом за ними, а всего три всадника. Тот, что в центре, скакал на жеребце с белой мордой. Гирканийцы мчались галопом и легко держались в седлах. Лошадь Конана скакала твердым, ровным шагом, но троица преследователей быстро нагоняла беглецов.

Конан оставил Филиопу. Пересев на мерина и пришпорив его, отважный капитан вытащил притороченный к седлу боевой топор и помахал им.

— Держись за поводья, если сможешь, пока я не покончу с этой троицей, — сказал он девушке. — Если я буду ранен и выпаду из седла, скачи галопом к побережью.

Три всадника подъехали ближе, но не делали никаких угрожающих жестов. Тот, что скакал в центре, остался чуть позади двух других, сдерживая своего пегого жеребца. Это был Анталла, коронованный сейчас остроконечной меховой шапкой. Подъехав, он поднял руку в почтительном приветствии.