Любовь к жизни

Мари постоянно говорит о том, как ей нравятся эти музыканты. Как они поддерживают её, подбадривают, верят в неё и утешают, если это необходимо.

Перед турне возникла и ещё одна непростая задача: выучить старые тексты. Из-за болезни подобное теперь давалось Мари очень нелегко. Она стала свидетельницей безграничного терпения собственного сына Оскара. Строфа за строфой, строчка за строчкой – ей приходилось работать буквально над каждым словом. В памяти крепко сидела только одна песня: «Ä

– Она будет со мной до конца, – утверждает Мари. – Цветы и любовь; такое невозможно забыть!

О приближении Мари говорят гул, который поднялся среди её иностранных поклонников, и аплодисменты. Концерт кончился два часа назад, и вот она наконец появляется. В её глазах читается усталость, но на лице сияет широкая счастливая улыбка. Она идёт очень медленно, опираясь на Микке.

Что она чувствует? Облегчение? Радость?

– О да, несомненно! – отвечает она. – Потрясающе! Какая публика!

Столь позднее появление Мари на собственной вечеринке по случаю премьерного концерта связано с бесконечными объятиями и поцелуями, которыми всё это время одаривали её близкие и друзья, приехавшие из провинции Сконе. Все они были на концерте, а потом отправились за кулисы поздравить Мари. В родных краях она бывает нечасто. Иногда она отправляется в деревушку Эстра-Юнгбю, где провела детство и где сегодня проживает её старший брат Свен-Арне со своей супругой. Они живут рядом с тем домом, где выросла Мари. Время от времени она приезжает и в Рюдебэк к своей сестре Тине и её семье.

Мари присаживается, и на столе тут же оказываются бутерброды с креветками. Мы поднимаем бокалы за удачное начало турне. Впереди два месяца выступлений по всей стране. Мари ворчит о том, что некоторые вещи стоило бы сделать по-другому, немного улучшить.

Да, она чувствует облегчение и радость, но нельзя сказать, что довольна на все сто. И всё-таки это обычное дело для гастролей. Она готова обсуждать все ошибки, сколь несущественными они бы ни казались.

Но главное – она похожа на пылающий камин, зажжённый любовью людей из прошлого, которые сегодня собрались рядом с ней.

В её детстве это были самые близкие ей люди.

О детстве она рассказывает так же, как и обо всём остальном в жизни: оно полно ярких контрастов. Свет, тепло, любовь. Но вместе с тем и темнота, страх и трагедия.

«Я хотела увидеть всё – весь мир!» Рассказ Мари

Я ВЫРОСЛА В ЭСТРА-ЮНГБЮ, в северо-западной части Сконе. Это крошечное местечко рядом с шоссе, соединяющим Осторп и Эркельюнгу, в тридцати километрах от Хельсингборга.

Что в нём было примечательного? Немногое. О, я помню чудесного добродушного парня, который продавал хот-доги. У меня не было денег, но он всё равно меня угощал. Ещё было два продовольственных магазина, цветочный, табачная лавка и три кафе. Церковь. Стадион. Часто дули сильные ветры, и было очень холодно. Ветер буквально завывал над плоскими равнинами.

Вот так можно вкратце описать Эстра-Юнгбю.

Сегодня я понимаю: кирпичный дом, в котором мы жили, на самом деле очень маленький. Но когда мне было четыре года и мы только-только в него переехали, он казался большим и роскошным.

Наш переезд – одно из моих самых первых воспоминаний. Никогда этого не забуду. Какое потрясающее ощущение: въехать в собственный дом. В нём была ванная комната! Там, где мы жили до этого, в туалет приходилось ходить на улицу, а в доме была только холодная вода. Нас с сестрой Тиной так распирало от счастья, что мы тут же принялись скакать по родительской кровати. Всё выглядело новым и красивым.

Но вообще-то дом, как я уже сказала, не был таким уж большим. Родители, моя старшая сестра Тина и я спали в одной комнате. В другой расположились сёстры Анна-Лиса и Улла-Бритт. Брату Свену-Арне досталась отдельная комната. Всего в доме было три спальни.

В нашей большой семье у всех двойные имена. В то время так было принято. Я – Гун-Мари, Тина – Инга-Стина, остальные – Свен-Арне, Улла-Бритт и Анна-Лиса. Мою подружку звали Эва-Карин. Когда мы с Тиной подросли, то избавились от второго имени. Но в детстве ко мне все обращались как к Гун-Мари, даже в школе. Или же называли Гунсан, Майсан или просто Гун. Позже я сама решила, что хочу, чтобы меня звали Мари.

Свен-Арне родился в 1942-м, Анна-Лиса – в 1945-м, Улла-Бритт – в 1947-м. Все они намного старше нас с Тиной: мы появились на свет в 1955-м и 1958-м. Тина была поздним ребёнком и привыкла, что к ней относились как к самой младшей в семье. Когда родилась я, она радовалась: у неё самой появилась младшая сестрёнка. Но позже всё изменилось. Мы много времени проводили вместе и так сдружились, что до сих пор очень близки. Когда я училась в начальной школе, старшие братья и сёстры уехали из дома, так что мы с Тиной остались единственными детьми в доме.

До переезда в Эстра-Юнгбю мы жили в небольшом местечке в Эсшё. Там-то я и родилась в 1958-м. Наш отец Йоста владел хозяйством, но параллельно занимался ещё и фермой деда – немощного вдовца. А потом случились паводки и неурожайные годы. Йосте понадобился кредит. Для этого двое его родственников выступили поручителями. Становилось всё труднее. В итоге родня выплатила залог, и тут начались разногласия. Банкротство сильно ударило по нашей семье. Свен-Арне вспоминает, как забирали коров, а Улла-Бритт – как молоток ударял по столу каждый раз, когда продавалась какая-то часть дома.

Этого я совсем не помню.

Нам пришлось снять тесный домишко, в котором постоянно гуляли сквозняки и не было горячей воды. Там я провела первые годы жизни. Я часто мёрзла. Когда отец увидел, что мои пальцы настолько заледенели, что у меня не получается вырезать бумажных кукол, то твёрдо решил: нам нужно новое жильё.

Так мы оказались в Эстра-Юнгбю. Свен-Арне и Анна-Лиса уже выросли, начали работать и стали помогать семье.

Мы снова обрели надежду на светлое будущее. Отец устроился сельским почтальоном и иногда позволял мне развозить почту вместе с ним. Как же я это обожала! Мы пели в дороге, и я помню, что всегда стояла в машине. Я была такой любопытной, хотела увидеть всё – весь мир. Если я не пела, то болтала без умолку Меня даже прозвали болтушкой. А ещё в детстве я совсем не могла сидеть на месте. Всегда бегала играть на улицу и уже ранней весной коричневела на солнце, как имбирное печенье.

Я просто фонтанировала энергией. «Чем бы заняться? Что бы поделать?» – ныла я. Отец всегда отвечал одинаково:

– Пробегись вокруг дома.

– Сделано! Что теперь?

– Пробегись ещё разок.

Папа Йоста превосходно пел. В точности как Юсси Бьёрлинг[18]. Музыка была смыслом его жизни. Он умел играть на нескольких инструментах. Если бы обстоятельства сложились иначе, он мог бы стать оперным певцом. Но, думаю, он и не мечтал о том, чтобы взлететь так высоко.

Все девочки в нашей семье тоже пели. Пением не интересовались только мама Инес и мой брат Свен-Арне. Но Свен-Арне по большей части просто стеснялся.

Порой мы приставали к маме. Было забавно подтрунивать над ней:

– Давай, мама, спой что-нибудь, а мы послушаем.

– Там-тиридам, – отвечала она. – Вот, спела.

Но все мои сёстры пели. Для нашей семьи музыка значила необычайно много. Отцу всегда хотелось играть и петь, а мы, дети, подпевали. А ещё он нас научил танцевать старинный шведский народный танец хамбу и шотиш.

Мы часто бывали в церкви и пели в хоре. Тамошнего кантора звали Бенгт-Йоран Йоранссон. Он был невероятно талантлив, и мы ходили в его детский хор. Когда моя сестра Улла-Бритт в 1970 году выходила замуж за датчанина Йеспера, Бенгт-Йоран разучил со мной и Тиной оду «К радости» Бетховена. Говорят, у всех присутствовавших на свадьбе глаза были на мокром месте. Неудивительно.

Я была жаворонком и всегда просыпалась спозаранку. Будила сестру Тину, лёжа в постели и громко напевая какую-нибудь песню. Я называла это оперным пением. Громкие арии. Тину это ужасно бесило.

18

Юсси Бьёрлинг – шведский оперный певец. – Прим. пер.