День саранчи

Капитан Владимир Сивцов, в недавнем прошлом командир взвода специального назначения «Русь», а ныне чиновник службы безопасности и, в сложившейся ситуации, представитель правительства Республики Беларусь, больше привык к неприхотливой, грубой и практичной одежде. Такой, чтобы впитывала пот, не сковывала движений и чтоб помять было не жалко. Парадную форму он не любил. Тем более — сегодняшний роскошный, на заказ шитый пиджак и брюки, в которых страшно было садиться.

По этой причине лицо капитана искажала неприятная гримаса, а крупные и ровные цыганские зубы обнажались в устрашающем оскале, который Сивцов демонстрировал окружающему миру в трудные для себя минуты жизни. Глаза у него были темно-карие, почти черные, короткие волнистые черные волосы, да и в лице помимо смуглой кожи было много характерных черт, говоривших о цыганском происхождении.

Кандидат биологических наук Иван Семашко тоже не привык к официальным встречам. Он также чувствовал себя неловко. Жесткий воротник натирал вспотевшую шею, и Иван с тоской вспоминал старую хлопчатобумажную рубашку, которую он надевал под лабораторный халат. У него волосы тоже были курчавыми, но гораздо светлее и длиннее, чем у Сивцова. Вид, как и полагается ученому, слегка рассеянный, во взгляде причудливым образом смешались невозмутимое спокойствие и такое же непреходящее удивление.

В Москву их пригласили, как было сказано, «для консультации». Непонятным оставалось, кто кого будет консультировать, белорусы москвичей или наоборот. Скорее всего, наоборот, поскольку речь шла о событиях, происходящих в приграничных с Украиной районах Беларуси. Вероятно, непостоянный и взбалмошный «большой брат» имел сказать по поводу этих событий что-нибудь важное.

Осложняло ситуацию то, что руководитель их маленькой делегации депутат парламента Сергей Иванюк вынужден был в последний момент отказаться от поездки и остаться в Минске. Обострилась не прекращавшаяся в верхних эшелонах власти закулисная политическая борьба, да и последние резкие заявления Президента дали о себе знать. Руководство, поколебавшись, назначило старшим Сивцова, лететь пришлось вдвоем.

Сомнения вызывал характер Владимира Денисовича (больше привыкшего к обращению «Володька»), главным образом, его приверженность к силовым методам решения всех вопросов. Очевидно давало о себе знать детство, проведенное в спортивной школе. Спортивная юность не только отточила его фигуру: узкая талия, широкие мускулистые плечи, атлетическая грудь, которую не мог замаскировать никакой пиджак, — но и помогла окончательно сформироваться культу силы в его душе. Человек, не способный за себя постоять, по мнению Сивцова, был недостоин не то что уважения, но и права на существование. Он просто обязан был уступить место под солнцем сильному и беспощадному.

Напарник-биолог вызывал у Володьки не презрение, а скорее сожаление. Мужик он был здоровый и высокий, выше самого капитана, передвигался хорошо: уверенно и по-кошачьи мягко, но какой-то был весь распущенный, несобранный, неокультуренный физически. Заниматься Иван занимался, но, с точки зрения Сивцова, ерундой: историческим фехтованием. Конечно, в этом виде спорта были свои интересные приемчики, которыми запросто можно противнику кости сломать, но уж очень путь извилистый, блажь все это... Переубедить Володьку было трудно, его аргументами были результаты многолетних занятий штангой, классической борьбой, дзюдо и боевым самбо. В общей сложности спорту он отдал больше двадцати лет из недавно исполнившихся тридцати пяти.

В самолете они с Иваном почти не разговаривали, несмотря на то, что сидели рядом. О чем мог говорить с Володькой Сивцовым биолог— поклонник Толкиена и Стругацких, знаток античной поэзии и современной зарубежной драмы, получивший среди знакомых прозвище Руматы Эсторского? Они были друг для друга пришельцами из разных миров, каждый со своей устоявшейся системой ценностей, почти зеркально противоположной взглядам другого.

Общее порученце давало достаточно пищи для размышлений, но обсуждать его большого смысла не имело. Слишком разным был у них подход к событиям, из ряда вон выходящим. Семашко полагал, что явление необходимо сперва изучить. Сивцов предпочитал сразу загнать событие в тот ряд, откуда оно вышло, а потом уже разбираться. Точек соприкосновения и здесь не находилось.

Хлопотное дело было связано с теми районами на юге Беларуси, которые больше всего пострадали от Чернобыльской аварии. Минуло пятнадцать лет после той ужасной весны, по нескольку раз проводилась дезактивация в населенных пунктах и в доступных участках местности, кое-где сняли и захоронили поглубже верхний слой почвы... Да только все леса и болота Беларуси не дезактивируешь. До сих пор большие участки леса вдоль рек Горынь и Уборть были ограждены колючей проволокой, на которой висели грозные предупреждения. Штормовой ветер и весенние половодья разносили из этих зон радиоактивные изотопы: пятнадцать лет — слишком небольшой срок, чтобы излучение многих из них, например, стронция-90 или цезия-137, всерьез ослабло. И теперь еще в полях можно было встретить неприметный кустик или деревце, вблизи которых счетчик вдруг оживал и показывал запредельные величины, хотя в пятидесяти шагах от них можно было находиться без опасности для жизни.

Большинство оцепленных районов были плохо исследованы из-за своей труднопроходимости: заболоченные или удаленные участки леса. О том, что там творилось, ходили страшные байки: о деревьях со светящейся в кромешной тьме листвой, о радиоактивных полянах, где ягоды клюквы вымахивали размером с яблоко, об огромных диких пчелах-мутантах, нежизнеспособных двух- и трехголовых змеях и шестилапых зайцах. Источником этих слухов служили местные жители, нет-нет, да и забредавшие в опасную зону. Находились и безумцы — любители опасностей, приезжавшие сюда издалека в поисках неизвестно каких приключений. Их ловили, объясняли в доступной форме, чем они рискуют, шастая по зараженной местности, но находились новые. Не поставишь же за каждым деревом по часовому.

Совсем недавно, нынешним летом, зоны радиоактивного заражения напомнили о себе по-новому. Стали странно вести себя обычные животные, собирающиеся в сообщества и стаи: крысы, одичавшие собаки, пчелы и другие насекомые. Поведение их стало странным и необычно агрессивным по отношению к человеку, вплоть до открытого нападения. Специально организованная комиссия при Президенте Белоруссии изучила эти немногочисленные пока, но многообещающие факты и едва только собралась принять волевое решение, как поступило приглашение в Москву.

У встречавшего их в аэропорту субъекта половина лица была закрыта темными очками. Назвался он тоже неразборчиво, однако Сивцов уловил-таки отчество: «Габдуллаевич» — и определил в нем татарина. Габдуллаевич проводил их до черной «Волги», помог устроиться и кивнул шоферу: «Поехали». В салоне было прохладно;1-машина была оборудована кондиционером, однако по пути в ней гости успели так пропотеть, что представлять себе, как они будут вставать и отклеивать брюки от седалища, было все равно неприятно.

Миновав Кольцевую дорогу, «Волга» взяла курс на центр столицы. Их везли явно не к Белому дому. Как выяснилось позже, и не в Кремль. Москвичи решили по- свойски побеседовать с белорусской делегацией прямо на Лубянке.

Генерал ФСБ Владимир Константинович Яковлев был невысокого роста, крепкий и широкий в плечах мужчина, в повадках его угадывались долгие и усердные занятия борьбой. Кроме него и встречавшего их в аэропорту татарина, в кабинете находился еще один человек: рослый верзила под стать Шварценеггеру, одетый в штатское. Генерал представил его так:

— Капитан Грибов, ваш коллега.

У Владимира Сивцова и Ивана Семашко были очень разные и далёкие друг от друга виды деятельности, что оставалось только гадать, чей же именно коллега означенный Грибов: оперативного работника госбезопасности или ученого-биолога? Если судить по комплекции, то все-таки первое.