День саранчи

— Нужно быть маленьким и незаметным, — процитировал Ренат.

— Так точно. Маленьким и незаметным. И тогда лешие и колдуны сами приведут тебя в свое логово. Сказка про Машу и медведя.

— Вся разница в том, что медведь, насколько я помню ваши русские сказки, девочку нес все-таки не из деревни в логово, а как раз из логова в деревню.

— Ну ладно, не ворчи. Суть дела от направления движения все-таки не меняется.

— Очень женская точка зрения. Но я, с моим неразворотливым мужским умишком, могу привести мильон примеров, когда меняется, и даже очень.

— Разговорчики, товарищ прапорщик!

Разговоры действительно пришлось оставить, потому что собаки сошли с грунтовки и углубились в лес. Шли они достаточно споро, и если на утоптанной и наезженной дороге Ренату с Ириной не нужно было слишком трудить ноги, чтобы за ними поспевать, то на пересеченной местности преимущества четвероногого способа передвижения перед двуногим начали довольно быстро оказываться.

Изрядно мешала и необходимость постоянно держаться вместе.

— Вот уже, действительно, скованные одной цепью, — отдувался на бегу Ренат. — И зачем это наши предки научились ходить на двух ногах?

— Из чистого любопытства, — отозвалась Ирина. — Все пытались повнимательнее рассмотреть, что там происходит впереди по курсу. А в передних лапах волокли то, чем впереди идущего ударить.

— И насчет передних лап — это они тоже зря. — Ренат перед выходом по-джентльменски взвалил на себя все самое тяжелое из «общего» багажа, и в итоге его ноша весила теперь раза в два больше, чем рубцовская. — Сидел бы сейчас себе на ветке и трескал бананы, вместо того, чтобы гоняться по лесу с полной выкладкой за компанией свихнувшихся дворняг.

Минут через двадцать такого марафона они окончательно потеряли собак из вида.

— И что теперь? — спросил Ренат.

— А ничего теперь. Все то же самое. Мне не обязательно их видеть, чтобы «вести».

— Так какого же лешего...

— Но особо отрываться нам тоже не стоит. Я веду не столько их, сколько источник поля. Но если они уйдут слишком далеко, я не смогу достаточно четко идентифицировать направление, в котором он движутся, и то, из которого исходят команды.

Они прошли заросли колючего кустарника, в которых, как выяснилось, было достаточно проходов. «На кабанов, что ли, рассчитано? — удивился про себя Ренат. — Только кабанов нам тут не хватало».

Потом началась знакомая Ирине заболоченная территория. Собаки уводили их за собой все глубже и глубже, но двигаться стали теперь несколько менее проворно — так что минут через пятнадцать они с Ренатом смогли увидеть за деревьями спины и хвосты собачьего арьергарда. Стая вытянулась в цепочку и шла какой- то невидимой человеческому глазу тропой между подозрительно густой травой и не менее подозрительными мшаниками по бокам. Грасовцы старались не отставать и идти точно там, где только что ступали собачьи лапы.

— Как нам с проводниками-то подвезло, — шепнула, обернувшись, Ирина Ренату.

— Что-то больно уж гладко все у нас пока получается. Не нравится мне, когда с самого начала все получается слишком гладко.

— Да ты пессимист.

— Реалист я Иришка, реалист. Лезем к черту в зубы, и ведет нас туда собачья свора.

— Ладно, поживем — увидим.

— Ни против первого, ни против второго ничего не имею, — подытожил Ренат.

Еще километра через три сплошной заболоченной низины появились небольшие холмики, поросшие ельником и березняком. Затем снова начались болота, на этот раз уже настоящая топь, в которой словно нарочно оставлены были длинные хрящеватые «грядки» с чахлым осинником по хребту, и довольно просторные острова, этими грядками между собой соединенные. Здесь для того чтобы не ухнуть с головой, особого проводника не требовалось.

Но вот для того чтобы выдержать нужное направление...

Собаки не кружили, и если отклонялись от прямого курса, то потом неизменно на него возвращались. Ирина вспомнила, что еще в английских тренировочных лагерях инструктор, маленький пружинистый ирландец с длинным шрамом через весь лоб, говорил им, что в джунглях и горах прямая — отнюдь не самое кратчайшее расстояние между двумя точками.

А потом случилось нечто странное. Собаки вывели их на небольшой островок, стоявший, очевидно уже у самого края топи и весь по контуру обросший камышом, — и внезапно бросились врассыпную, мигом растворившись в камышовых зарослях.

Ирина успела зафиксировать последний импульс, последнее отданное стае приказание. Он исходил откуда-то спереди, из небольшой дубравы, к которой вела очередная хрящеватая грядка, чьи очертания четко угадывались сквозь камыш.

— Ренат, — обернулась она, — тот, кто их вел, сейчас метрах в ста пятидесяти от нас. Прямо по курсу. Он — или она — видеть нас не может и не должен. И, судя по всему, стоит или сидит на месте. Астом он делать не умеет и с подопечными своими связывается на несколько другом уровне — так что мне трудно на него воздействовать непосредственно, не видя его и не чувствуя. Вот если бы был прямой, направленный на нас импульс, тогда бы я, конечно...

Но импульса нет.

— А если мы подойдем ближе?

— Тогда другое дело. Витька же я усыпила. И с этим — или с этой — тоже справлюсь легко. Попробую перевести под свой контроль. А там — покопаюсь у него в голове, и будем решать, что делать дальше.

— Значит, вперед!

Они быстрым шагом перемахнули остров, уже не соблюдая особой осторожности. Где-то невдалеке в камышах возились отставшие псы, жужжали несметные комариные полчища, как и положено, не обращавшие на них никакого внимания.

Ирина вдруг обратила внимание на то, что они уже давно идут по сплошной грибной поляне, причем грибы все — как на подбор: одни и те же аккуратные, кругленькие, странного фиолетового оттенка грибочки, которые, когда на них наступишь, выпускают облачко густого фиолетово-черного невесомого порошка. И что ноги вплоть до самых коленей у них уже покрыты этим порошком. И что в голове у нее как-то странно шумит...

Она обернулась к Ренату и увидела, что тот, с видом совершенно обалдевшим, смотрит на собственные, вытянутые перед собой руки.

— Ренат, — позвала она.

— Иришка, — вяло откликнулся тот, — я ничего не вижу. Представляешь, рук своих не вижу. Я никогда бы не...

И тут глаза у него сами собой закрылись, и он упал на землю. Ирина сделала шаг назад, вытянула руки перед собой, пытаясь нащупать Рената в быстро сгущающихся сумерках— она еще никогда не видела, чтобы сумерки сгущались настолько быстро. Но Ренат куда-то пропал, а перед глазами все плыло, и тьма со всех сторон все наползала и наползала, быстро смыкаясь к центру. Ирина еще успела поставить постоянный астом — чтобы их, потерявших сознание, не заели болотные твари—и отключилась окончательно.

Еще не успев как следует очнуться, она уже почувствовала чье-то присутствие.

Это был человек, причем человек, наделенный определенными психическими навыками — не вполне астоматическими, поскольку создать связного сообщения в поле он явно был не в состоянии и даже не в состоянии был определить в нем свой собственный образ и присутствовал лишь в виде некоего смутно- сизого облака, запятнавшего собой один из углов наведенного Ириной постоянного астоматического поля. Но он был и обладал несомненной силой даже и в таком, неясном и неявном виде. Сила его заключалась в умении оказывать давление на других — давление сугубо эмоциональное, вплоть до, вероятнее всего, умения перевести человека — или животное — под свой контроль. Это явно был не один из детей — у тех контакт с животными строился в большей степени на обратной связи и на обоюдной зависимости — пусть тоже по большей части чисто эмоциональной. Здесь же никакой заинтересованности- в объекте давления не предполагалось изначально. Здесь было голое желание подчинить и попользоваться. «Вот так мы и встретились, господин Колесник», — подумала Ирина (на всякий случай не обычным человеческим способом), а вдруг он все-таки уловит эмоциональную составляющую мысли? — а написав эту фразу в окружающей ее темноте большими фосфоресцирующими буквами. Если мыслеобразами не владеет — не только не прочтет, но и не почувствует.