День саранчи

Закон, по которому они здесь жили, был основан на учении, называемом биолектикой, словом, производным от биологии и диалектики. Колесник ни разу не сказал прямо, что автором этого учения является он сам, но потому, как он говорил и как себя вел, становилось ясно, что автором был именно он. С точки зрения биолектики, человечество, сделав ставку на научно-технический прогресс, связанный с культом потребления и наживы, сбилось с торной дороги эволюции и поставило среду, в которой сформировалось и выросло — природу на грань уничтожения. Даже биологическая природа самого человека давно уже спит, а если и пробуждается, то в уродливых и неестественных формах. Первой задачей каждого из членов стаи было пробудить в себе биологическую природу в ее гармоническом, исконном виде, совместимом с естественной средой обитания, с биоценозом.

Для этого Колесник разработал ряд уникальных препаратов, состоящих исключительно из естественных природных компонентов — настои трав и грибов, отвары, цветочная пыльца и так далее. Подпитка шла и естественная, помимо всяких препаратов — через пищу, через воду, особенно болотную, в которой тоже было огромное количество биологически активных веществ; через воздух, через контакт с животными и растениями.

Объяснения Колесника скорее напоминали проповедь — растянутые, ритмически организованные, навевающие приятное полудремотное состояние. После них оставалась не связанная логически выстроенная картина, а куда более полное и всеобъемлющее ощущение правильности всего происходящего здесь, в этих лесах и болотах, ощущение, замешанное на постоянном чувстве тихой радости. Радости, которая проистекала от самой возможности быть здесь и от возможности быть причастным к большому общему делу.

С этим общим делом — воистину большим, огромным, рассчитанным на изменение истории человечества во всемирном масштабе — Витек только начал разбираться, только начал что-то важное для себя понимать, когда в первый раз впал в спячку. Сперва он несколько дней ходил квелый и отчего-то очень много ел. Валя понимающе поглядывала на него и работой особенно не перегружала. А потом он просто понял, что нужно найти моховую перину поудобней, лечь на нее и поспать подольше. Он отправился к Лене с Ксаной, туда, где было много мха. Выбрал место под большим раскидистым дубом, как в первый день, и лег. А как только лег, сразу провалился в глубокий колодец сна.

Глава 4

Обратно решено было ехать на поезде — прямо на место событий, сперва до Гомеля по железной дороге, а затем до Волока на вертолете или на машине — смотря что дадут. Всего одни сутки Сивцов и Семашко пробыли в столице России, а в середине следующего дня они уже помогали грасовцам грузить коробки с аппаратурой на Белорусском вокзале.

Коробок было всего пять, и они просторно разместились на полках одного из двух полностью закупленных купе. Аппаратуру мужчины, переглянувшись, единодушно поручили охранять Ирине, а сами заняли соседнее купе.

— А кто же будет охранять меня? — капризно спросила лейтенант Рубцова. Ее вместе с аппаратурой вызвался охранять Ренат, и ему не было в этом отказано, но позже выяснилось, что Ирина имела в виду черноглазого красавца Сивцова. Вначале Володьке польстило ее внимание. Потом он сообразил, что она, очевидно выполняет задание начальства. Разговор шел все больше о предстоящем деле, все о причинах да следствиях. Прощупывает, приличнее не скажешь. Это был, кстати, неплохой повод для сближения — ведь Ирина могла рассчитывать, что если она будет благосклоннее, то он будет разговорчивее. Но мешало присутствие прапорщика. А потом Сивцов понял, что и присутствие прапорщика не случайно, что его разыгрывают вслепую, пытаются расколоть, как мальчика.

Он насторожился, даже хотел обидеться и замолчать. Настолько его зацепила симпатичная агентка, что он, оказалось, способен на вполне личные чувства. Но Володька почему-то не смог не только обидеться, но и прекратить разговор, и когда Ирина вновь заговорила о том, как ещё можно объяснить поведение животных, он вдруг выложил свою, сокровенную версию, которую до сих пор держал в тайне:

— Ерунда это все — мутации, радиация. Это специально выведенные и натасканные насекомые, доставленные в контейнерах натовскими диверсантами. Как когда-то пакеты с колорадскими жуками плыли по Балтийскому морю, так теперь это. Только сейчас через границу легче стало переправлять, особенно с юга, из Украины. Вот мы и прошляпили. Бомбить Минск, как Белград, они пока не могут — решили другим способом нас извести.

— У вас есть какие-нибудь доказательства? — очень серьезно спросила Рубцова.

— Нет, — хмуро ответил Сивцов. — Но мы их найдем. Надо только хорошенько поискать.

Ахмеров так и задремал на соседней полке под их разговоры. А они все шушукались, периодически выходя покурить. Володька неожиданно для себя рассказал Ирине о своем недавнем — позднем и недолгом — браке, который разрушился, не продлившись и двух месяцев. Жена не выдержала сивцовского крутого характера. Ну стукнул он ее разок, сама напросилась, так что с того? Можно подумать, конец света. Капитан сам не мог понять, зачем он все это рассказывает.

Но за всю дорогу Сивцов так и не осмелился по-мужски проявить инициативу. Раздраженный и недовольный своей откровенностью и нерешительностью, он ушел спать в соседнее купе. Там заканчивали свой научный спор Грибов и Семашко. Оказалось, оба специализировались в биохимии, и им было о чем поговорить, кроме как просто «за жизнь». Когда они наконец угомонились и уснули, Володька еще долго ворочался, невольно прислушиваясь. Но в соседнем купе было тихо.

Сивцову было невдомек, что Рубцова управляла его эмоциональным состоянием во время разговора, как кранами с горячей и холодной водой, то возбуждая интерес к своей персоне, то перебивая его импульсами страха и робости. Она просто-напросто тренировалась, раньше ей не доводилось играть чувствами мужчины такого склада и темперамента. Любопытство Ирины было похоже на интерес гонщика к новой машине: как она слушается руля, насколько удобна коробка передач и надежны тормоза. Рубцова уснула, довольная, что ей удалось справиться с Сивцовым и, в каком-то смысле, с собой. Потому что, как известно любой ведьме, ничто так не возбуждает, как процесс управления дикими, необузданными силами мужской души.

На следующий день поезд прибыл в Гомель. Ящики уложили в тележку, с которыми ездят, развозя по вагонам почту и грузы, электрокары, и одна из таких тихоходных машин повлекла тележку в сторону пассажирского депо. Там поклажа переместилась в полугрузовой, напоминающий катафалк, автобус, который доставил их на взлетно-посадочную площадку для вертолетов, расположенную на территории большой воинской части. Вместительный воздушный грузовик забрал все: грасовцев, их груз и провожатых, плюс снаряжение, которое приготовлено было в Гомеле для отправки в Волок.

...Над головой стрекотали винты, а внизу проплывали желтые прямоугольники полей и пушистые зеленые клочки лесов. Затем участки леса сомкнулись, закрыв землю цельным плотным покрывалом. Кое-где его прорезали ровные прямые строчки дорог. Через два часа линия горизонта немного наклонилась вправо, вертолет сделал полукруг и пошел на посадку. Приземлился он не возле промелькнувшей внизу деревни, а в стороне, прямо на грунтовой дороге.

Здесь была довольно широкая, пятьдесят на пятьдесят метров, площадка с покрытием из сцепленных друг с другом металлических дырчатых полос, применяемых для этой цели в авиации. По обе стороны от площадки продолжалась грунтовка. Вдоль нее, наполовину скрываясь в зарослях, длинной полоской стояли окрашенные в защитный цвет грузовые автомобили с какими-то специализированными будками вместо кузовов. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это были автомобили аэродромного обслуживания, десятки лет простоявшие в расформированных ныне воинских частях. Техника, установленная на них, давным-давно устарела и была разворована, вероятно, еще при Брежневе. Впоследствии грузовикам подновили ходовую часть и стали использовать их как вагончики для житья в лагерях на воинских сборах. Сейчас часть машин была загружена снаряжением, в остальных обитали спецназовцы.