День саранчи

— Так, — не рассмеявшись, сказал Борисов. — Все?

— Все.

— А если серьезно?

— Да и так все ясно, Юрий Николаевич. В каком-то смысле. Судя по всему, дело наше. Надо ехать, разбираться. И заниматься этим придется не мне.

— Да я тебя в Новгородскую губернию неделю отпрашивал, а тут как-никак другое государство. Могут не пустить.

— Сами с Виталием поедете?

— Нет. У меня здесь есть дела. Пусть едут Ренат с Ириной. Рубцовой нужно опыта набираться.

— Правильно. К тому же, у нее с комарами хорошо получается. В смысле, без них, Она же умеет как-то от них защищаться по методике снежных людей. Вот и пускай. А по Белоруссии я спец небольшой, — Большаков оттолкнулся ногами от пола, прокатился в кресле по комнате, как в тележке. — Первое воспоминание о белорусах осталось с седьмого класса. У нас в селе вечная нехватка учителей была. Вот, помнится, училка по русскому языку ушла в декретный отпуск и возвращаться из него не собиралась. Дите, корова, все такое. Присылали бог знает кого, никто дольше двух месяцев не держался. В числе прочих была и эта, из Белоруссии, Наталья Александровна. Эх мы ее и мучили. Хорошая тетка, молодая, только ударения в словах иногда путала. А мы ее всем классом с наслаждением поправляли. До того зашугали, что, когда она читала как- то раз Некрасова: «то бурлаки идут бечевой» — сказала, как положено, бурлаки. А там авторское ударение на втором слоге.

— А вы ее, конечно же, опять поправили? — спросил майор.

— А как же! С большим удовольствием, — подтвердил Илюша.

— Фашисты, — покачал головой Юрий Николаевич. — Зверье. Правильно говорят, что дети ближе к природе.

Они на такое скотство порой способны, что ни один взрослый не додумается. По делу, значит, нет больше соображений?

— Вы ж знаете, Юрий Николаевич, я в генетике не очень-то, — развел руками Большаков. — У меня на эту тему только одно есть соображение, насчет снежных людей.

Борисов смотрел на него вопросительно и с подозрением:

-Ну?

— Помните, Виталик говорил, что при скрещивании йети с земными женщинами на свет появляются дауны? Так вот, я знаю, почему так происходит. У йети есть лишняя «й-хромосома».

— Про лишнюю хромосому я слышал. Но почему она — «й»? От слова «йети», что ли?

— От другого слова, товарищ майор. У нормального мужика, знаете, есть «икс»-хромосома, есть «игрек», а у этих вот еще одна, третья.

— Так я и думал, — Борисов покивал головой и повертел пальцем у виска. — Больной.

Илья задумчиво потер лоб:

— Да, сыровата шутка. Надо будет отшлифовать и опробовать на Виталике.

Глава 3

— А ты кто такая? — не слишком вежливо поинтересовался Витек. В девочке этой было что-то странное, что-то не совсем так, как положено — даже если отвлечься от этой ее собаки, которая вела себя совсем уже неправильно. Так, как будто она была вовсе и не собака. Так, словно она вот-вот заговорит. Но показывать вид, что он чего-то опасается, Витек отучился еще в уфимском детском доме. Чем более независимо ты себя держишь, тем уважительнее отнесутся к тебе окружающие. Каким покажешься, таким тебя и примут. А если дашь слабину, если хотя бы намекнешь, что чего-то боишься — в особенности в тех случаях, когда действительно есть чего бояться, — тогда пиши пропало. Вот тогда тебе действительно будет чего бояться. Атак, глядишь, проскочим. Глядишь, за своего примут.

— Я Валя, — просто сказала девочка. — Валя Одинцова.

Час от часу не легче. С одним Валентином он недавно уже познакомился, и вот на тебе — оказался хрен знает где — и он же знает каким образом. Валентин, твою мать, и Валентина. И пса, небось, тоже как-нибудь в рифму зовут.

— А пес? — спросил Витек, сам не зная, почему спросил именно про пса. Так, разговор поддержать.

— А это Князь, — сказала Валя. — Это твой пес. Это ты. Я тебе его привела.

В голове у Витька все смешалось. Видел он по-прежнему очень странно — ни резкость приближения, ни радужная пелена по краям никуда не ушли. Не ушла и вторая, жучиная точка зрения: жук сидел сейчас на дубе и, тихо пошевеливая усиками, наблюдал всю эту сцену с высоты. Значит, точно не сон. Значит, я теперь всегда так буду. По крайней мере, какое-то время.

— Что значит — мой? — снова спросил Витек, чувствуя себя полным идиотом. — Что значит — это я? Что значит — ты мне его привела?

— Я, твоя напарница, Витя. Витя Королев, — начала объяснять девочка.

Так, подумал Витек, она уже знает меня по имени. Вряд ли я ей представился в бессознательном состоянии. Значит, Колесник сказал.

— Тебя Колесник послал?

— Почему послал? Я сама пришла. Мы же напарники. Только я здесь дольше, я больше знаю. А ты пока даже сам с собой не знаком. Вот я тебе Князя привела и жука. С жуком ты уже познакомился, теперь знакомься с Князем.

Витек наконец сел. Рубашка на спине и штаны на заднице действительно отмокли в никуда, но его это, как ни странно, совсем не беспокоило. Не мешало. И было даже приятно. Он заметил, что и на Валиных штанах — нечто вроде комбинезона, светло-брезентового цвета: может быть, просто выгорели — были большие влажные пятна. На коленях, потом от колен и ниже. И курточка на ней тоже была не везде сухая.

— Как это — ты привела жука? — спросил Витек.

— Очень просто. Сказала ему, чтобы шел домой. А дом у него — это ты.

Так, подумал Витек. У кого-то из нас точно едет крыша. А может быть, и у обоих.

. — Я понимаю, — сказала Валя, — тебе пока трудно во всем этом разобраться. Но это ничего. Ты разберешься. Иначе Колесник бы тебя сюда не привез.

— Князь! — обернулась она к желтому псу. — Ну что ты елозишь. Никто про тебя не забыл. Ну ладно, иди, все в порядке, иди домой — иди!

Пес двинулся с места, наклонил голову почти к самой земле и пошел к Витьку. Витек приподнялся и сел на корточки. Потом вытянул перед собой руку. Князь поднял голову, и вот тут-то Витек и встретился с ним глазами. И поплыл. Потому что мало ему было двух точек зрения, своей и жучиной. Теперь он видел сразу тремя парами глаз — добавились еще и карие внимательные глаза Князя. Было от чего ошалеть. Он видел, в цвете и с радужной дымкой по краям, подходящую к нему собаку и девочку, которая стоит у собаки за спиной. Он видел, в зеленовато-сером каком-то свете, себя самого, сидящего на коленях и, кажется, даже чуял свой запах — словно издалека, но необычайно четко. И он же сидя в скольких-то там метрах над землей, видел всю эту сцену сверху. Но самым поразительным было чувство, которое он при этом испытывал. Чувство невероятной радости. Радости оттого, что вот они, наконец-то, все встретились: Витек, Князь и жук. И так это было хорошо, так правильно, что Витек просто задохнулся от восторга и завилял хвостом.

«Так, стоп — пронеслось у него в голове. — Каким еще таким хвостом?» Но вопрос был лишний, потому что каким же еще, как не хвостом Князя. Потому что теперь это, собачье тело, тоже стало частью Витька, и он чувствовал, как подается у него под лапами мягкая лесная почва, и слышал уйму звуков, осмысленных звуков, которых раньше он не слышал и не понимал. И чуял уйму столь же осмысленных запахов. Потом он овладел еще одним телом, твердым и одновременно легким: телом, наделенным способностью летать. Тогда он взлетел, описал широкую дугу и приземлился сам к себе на плечо — на человеческое свое плечо. А потом положил человеческую руку на свой же собачий загривок. И наконец, сумел сфокусировать все свои глаза на Вале — и увидеть ее всю. Вали тоже было три. Рядом с ней, там, где только что стоял Князь, сидела теперь матерая серая волчица. А на дубовый сук над ее головой буквально только что опустился ворон, большой и черный, с хищно загнутым клювом. И они, все втроем, смотрели на Витька.

— Это Кира, — указала на волчицу Валя. — Но, если ты назовешь ее моим именем, она тоже поймет и откликнется. То есть пойму и откликнусь я — ты ведь понял уже, да? А это — Хугин. Тоже я. Мои глаза наверху. Как у тебя — жук.