Страница 20 из 25
Нам позвонили в четыре утра. Никто в доме не спал.
– Да, это… Вы уверены? – Мамин голос оставался неестественно спокойным, словно ее жизнь… словно наши жизни не изменились навсегда. – Нет, мы прилетим сами. Спасибо.
Закончив разговор, мама повернулась к нам и сообщила страшную новость. После чего рухнула на диван и закрыла лицо руками.
Услышав странный звук, я оглянулась и впервые в жизни увидела, как плачет папа.
«Я упустила последний шанс сказать сестре, как люблю ее. Надо было ей ответить».
ГРЕГГ ФОРТ
Я не могу показать вам фотографии Хейли: у меня их просто нет. Не важно – у вас и так уже достаточно фотографий моей дочери.
В отличие от Эбигейл, я редко фотографировал и снимал видео, не говоря уж про голограммы с квадрокоптеров и погружения в виртуальную реальность. У меня нет чутья готовиться к непредвиденному, нет дисциплины документировать важные моменты в жизни, нет умения правильно строить кадр. Однако все эти причины – не главные.
Мой отец, фотограф-любитель, гордился тем, что сам проявлял пленку и печатал снимки. Если бы вы пролистали пыльные альбомы, хранящиеся на чердаке, вы бы увидели множество постановочных фотографий, на которых я и мои сестры натянуто улыбаемся в объектив. Присмотритесь к снимкам моей сестры Сары. Обратите внимание, как она все время чуть отворачивается от фотоаппарата – так, что ее правая щека не видна.
Когда Саре было пять лет, она взобралась на табурет и опрокинула на себя кастрюлю с кипящей водой. Отец должен был следить за ней, но он отвлекся, споря по телефону с коллегой. Когда все закончилось, у Сары остался след из ожогов от правой щеки до бедра, похожий на реку застывшей лавы.
Вы не найдете в этих альбомах записей о шумных скандалах с криками между моими родителями, неуклюжего молчания, наступавшего за столом всякий раз, когда мать натыкалась на слово «красивая», того, как отец избегал смотреть Саре в глаза.
На тех немногих фотографиях, где лицо Сары видно полностью, ожогов нет – они тщательно заретушированы. Отец просто делал это, а остальные пристыженно молчали.
Хоть я терпеть не могу фотографии и прочие семейные реликвии, от них никуда не деться. Их показывают сослуживцы и родственники, и тебе не остается ничего другого, кроме как разглядывать их и кивать. Я вижу, какие усилия предпринимают изготовители устройств для запечатления воспоминаний, для того чтобы результат их работы был лучше жизни. Краски более сочные, из теней проступают детали, фильтры помогают создать любое желаемое настроение. Тебе ничего не нужно делать: телефон выбирает кадр так, что можно вообразить путешествие во времени; мгновение выбирается идеальное – когда все улыбаются. Кожа разглаживается, поры и прочие мелкие дефекты стираются. То, на что у моего отца уходил целый день, сейчас делается в одно мгновение, и гораздо лучше.
Неужели те, кто делает такие фотографии, считает их действительностью? Или цифровые изображения заняли место действительности у них в памяти? Вспоминая запечатленный момент, они восстанавливают то, что видели, или то, что состряпал для них фотоаппарат?
ЭБИГЕЙЛ ФОРТ
Во время перелета в Калифорнию, пока Грегг дремал, а Эмили смотрела в иллюминатор, я надела очки и погрузилась в альбомы с фотографиями Хейли. Я никак не думала, что займусь этим до того, как стану дряхлой развалиной, не способной запоминать новые впечатления. Ярость должна была прийти позже. Горе не оставило места для других чувств.
Фотоаппаратом, телефоном, квадрокоптером с видеокамерой всегда заведовала я. Я составляла ежегодные альбомы, монтировала видео с лучшими моментами отпуска, делала анимационные рождественские карточки, суммирующие достижения семьи за прошедший год.
Грегг и девочки ублажали мою прихоть, порой неохотно. Я никогда не сомневалась в том, что рано или поздно они примут мою точку зрения.
– Фотографии очень важны, – не переставала повторять я. – Человеческий мозг полон изъянов, со временем он становится похож на решето. Без фотографий многое из того, что мы хотим помнить, было бы забыто.
Пролетая через всю страну, я всхлипывала, переживая заново жизнь своего старшего ребенка.
ГРЕГГ ФОРТ
В чем-то Эбигейл была права.
Часто, очень часто я жалел о том, что у меня нет образов, которые помогли бы мне вспомнить. Я не могу представить точные черты лица Хейли в шесть месяцев, не могу восстановить ее костюм на День всех святых, когда ей было пять лет. Я даже не помню, какого точно оттенка синего цвета было платье, в котором она ходила на школьный выпускной вечер.
И, если учесть то, что произошло позже, ее фотографии для меня недоступны.
Я утешаю себя вот какой мыслью: как фотография или видео может запечатлеть родственную близость, непередаваемую субъективную перспективу и настроение моих глаз, эмоциональное содержание каждого мгновения, когда я чувствовал невозможную красоту души своего ребенка? Я не хочу, чтобы цифровые изображения, эрзац-отражения электронного взгляда, многократно отфильтрованные искусственным интеллектом, портили то, что я помню о нашей дочери.
Когда я думаю о Хейли, мне на ум приходит цепочка разрозненных воспоминаний.
Малышка, впервые обхватившая своими пальчиками мой большой палец; крохотная девочка, ползущая на четвереньках по полу, раздвигая, подобно ледоколу, кубики с буквами алфавита; четырехлетняя девчушка, протягивающая мне пакет с одноразовыми носовыми платками, – я дрожу от озноба, а она кладет свою холодную ладошку на мой горячий лоб.
Восьмилетняя Хейли дергает за веревочку, запуская сделанную из бутылки с газировкой ракету. Пенистая вода обливает нас с ног до головы, а она со смехом кричит: «Я стану первой балериной, которая станцует на Марсе!»
Девятилетняя Хейли заявляет мне, что больше не хочет, чтобы я читал ей перед сном. Мое сердце стискивает боль неминуемого взросления ребенка, а она смягчает свой удар, добавляя: «Может быть, когда-нибудь я тебе почитаю».
Десятилетняя Хейли упорно стоит на своем, поддержанная сестрой, и строго отчитывает нас с Эбигейл: «Я не верну вам ваши телефоны до тех пор, пока вы не дадите письменное обязательство впредь не пользоваться ими во время обеда!»
Пятнадцатилетняя Хейли резко жмет на тормоза, вызывая самый громкий визг покрышек, какой я когда-либо слышал; я сижу рядом, до боли стиснув побелевшие кулаки. «Пап, у тебя такой вид, как у меня на том аттракционе». Голос тщательно модулированный, небрежный. Она выставила передо мной руку, словно могла меня защитить, точно так же, как делал я с ней сотни раз.
И так далее, и так далее – выжимки из шести тысяч восьмисот семидесяти четырех дней, которые мы прожили вместе, подобно сломанным светящимся ракушкам, оставшимся на берегу, после того как схлынула волна повседневной жизни.
Когда мы прилетели в Калифорнию, Эбигейл попросила меня взглянуть на тело – я не смог.
Наверное, кто-то может сказать, что нет никакой разницы между тем, как мой отец пытался стереть шрамы своих ошибок в фотолаборатории, и моим отказом взглянуть на тело ребенка, которого я не смог защитить. У меня в голове крутились тысячи «я мог бы»… Я мог бы настоять на том, чтобы Хейли поступила в колледж рядом с домом; я мог бы отправить ее на курсы выживания в чрезвычайной ситуации; я мог бы настоять на том, чтобы она постоянно носила бронежилет. Выросло целое поколение тех, кто знает, как себя вести в том случае, если убийца-одиночка откроет стрельбу, так почему же я не сделал больше? Наверное, я никогда не понимал своего отца, не сочувствовал его ущербному, трусливому сердцу, пропитанному насквозь чувством вины, – до гибели Хейли.
Но в конечном счете я не захотел смотреть на ее тело, потому что стремился сохранить единственное, что осталось от нее: свои воспоминания.
Если бы я увидел ее тело, зазубренный кратер выходного пулевого отверстия, застывшие лавовые потоки спекшейся крови, обугленные края разорванной одежды, этот образ неминуемо затмил бы все то, что было прежде, одним мощным взрывом сжег бы дотла воспоминания о моей дочери, моем ребенке, оставив после себя только ненависть и отчаяние. Нет, безжизненное тело не имело ничего общего с Хейли, с ребенком, которого я хотел помнить. Я не мог допустить, чтобы одно мгновение стерло все существование Хейли, как не мог допустить, чтобы какие-то транзисторы и микросхемы управляли моей памятью.