Хочу тебя себе

Меня же распирает от нехватки информации. Ну и ещё кое от чего рядом с ней аж раздувает, лопает и переполняет… Но это потом, главное — узнать о сестре. Вот только как? Не пытать же Лену, в самом деле. Да и как её допрашивать? При взгляде на Ленку на ум приходит только одно: мучительные и долгие ласки между широко раскинутых ножек. Терзать её языком и пальцами, заставлять стонать, а потом не давать кончать, пока не скажет всё как есть. До тех пор, пока не выдаст все явки и пароли.

Закрываю глаза и выдыхаю. Успокоиться, угомониться… Вести себя нормально. Уже натворил херни, пора брать себя в руки. Но выходит с трудом, всё-таки не зря к нам её брата приставили. Я ведь тот ещё маньяк, аж руки чешутся.

Воздух в лесу чистый, наполненный своеобразными ароматами. Пахучий, пряный, густой. Это лучшее лекарство от любых дурных мыслей.

Вот только самоанализ и медитация шишками ни фига не помогают, всё тело пылает в огне желания, и даже недавний огнестрел не может отвлечь от необходимости поцеловать её. Лена манит меня, привораживает и это довольно сильная проблема. Собственно, вся интимная тема меня основательно беспокоит. Особенно под вечер, когда Воронцова гремит тазами, проводя банные процедуры. Она наверняка раздевается, снимает бельё, по её бархатистой коже бежит шелковистая пена…

Кроме руки, меня больше ничего особо не тревожит, я здоровый как бык и терпеть не привык. А тут поблизости та девушка, что толкает нарушить все христианские заповеди сразу. Но, кроме того что Ленка сама по себе не горит желанием удовлетворить мои эротический фантазии, есть ещё этот Иван. Её отвратительный, чересчур исполнительный, набожный и правильный двоюродный брат. Круглосуточно бдящий нас обоих. Вчера, например, он улёгся у двери в её каморку и, когда я попытался приблизиться, сурово преградил мне путь… Бугай конченый. В другой период отшвырнул бы, да и всё. Но Ленке не понравится. Драку с ним она не оценит и не простит, да и рука ещё не в том состоянии. А как же хочется её ласки! Просто корёжит от вожделения.

Но сейчас мы в лесу, и брат выходит на крыльцо. Усаживается на пень и наблюдает. Выперся, гнида, в одной майке, совсем козлу не холодно. Его руки и грудь обильно покрыты чёрной порослью, отчего он напоминает гориллу.

Ленка молчит и старается замаскировать тачку. Я отодвигаю её в сторону и по-мужски принимаюсь за дело. Спортивная подготовка у меня хорошая и, чтобы ломать крупные сучья, вполне хватает одной руки. Справлюсь сам. Пусть отдыхает, слушает первых птиц и нюхает воздух. Однако, кроме секса, адски хочется курить. Ветеринар запретил, зараза. Сказал, это хреново скажется на заживлении. Если продолжит ломать с той же силой, придётся в город смотаться, но это опасно, да и тачку могут заметить. И рукой одной я руль долго не продержу.

Становится ветрено. А у девочки голова непокрыта.

— Иди в дом, сам тут всё доделаю, у тебя нос красный.

— Тогда пойду ветки уберу от окна, всю ночь тарабанили, и залезу на крышу, там что-то капает.

— Не вздумай. Я тебе не разрешаю. Когда рука полностью заживёт, я всё там починю, у Ивана есть инструменты. Кстати, — обращаюсь к просиживающему штаны охраннику, — там за домом, со стороны Леночкиной спальни, капает с крыши, — приподымаю руку, — я пока не смогу туда забраться. Может, поможешь сестре двоюродной?

— Я здесь не для этого, — демонстративно шуршит листами газеты.

— А на фига ты здесь?

— Хрен твой в узде держать!

Рванув к нему с маленьким топориком в руке, натыкаюсь на холодный строгий взгляд Хелен. Моё решение расколоть горилле череп не находит отклик в её душе. Она ставит руку мне на грудь, останавливая, и смотрит исподлобья. Сверлит, почти дырявит глазами насквозь.

— Угомонись и веди себя прилично. Я аккуратно слазаю и посмотрю, что там надо сделать, чинить будешь ты! Как рука отпустит.

Её прикосновение ладонью в распахнутой на груди куртке обжигает как жар пламени. И я концентрируюсь только на ней, на этой сладкой малышке, вычеркнув из сознания всю остальную планету. Сама виновата, пыталась остановить и подошла слишком близко, а я как спичка. Мне рядом с ней много не надо. Она ругается, шевелит пухлыми губами, что-то говорит, а я даже не понимаю, что конкретно. Тупею вкрай, ну как обычно. Опоила чем-то ведьма, однозначно.

Швыряю топор, хватаю её здоровой рукой за талию, притягиваю к себе и со стоном удовольствия впиваюсь губами в сладкий рот. Сразу же запускаю язык до самой глотки, жёстко вылизывая, сминая и прикусывая. Никогда. Ни одну бабу. Я не хотел так сильно. Охренеть, ну какая же Леночка вкусная, обожаю с ней целоваться.

Глава 19

Дерёмся мы с гориллой недолго, больше в грязи качаемся, потому что удерживать такого бугая на расстоянии одной да ещё больной рукой оказывается куда тяжелее, чем я думал. В итоге мы одновременно валимся на землю и крутимся, кряхтим и стонем, пытаясь задушить друг друга. Был бы здоров, в окрошку бы его порубил. А так морщусь, кривлюсь, зубы стискиваю, а он, сука, на рану давит, и кирдык, всё преимущество в топку. Словно блокирует.

— Ещё раз тронешь мою сестру, и я тебя кастрирую! Опыт имеется! — орёт так, что уши глохнут, будто этого здоровенного ублюдка режут по живому.

— Иван-царевич, мать твою, вот не поверишь, — сплёвываю, кидаясь на него по новой, — я даже знать не хочу, о чём ты говоришь и что это за опыт такой. У нас с Леной взаимное притяжение. — Пытаюсь выдавить ему глаз и оторвать ухо, но попутно нажираюсь песка, набрав полный рот грязи. — Отправляйся, Ванюшка, пожалуйста, на ферму! И скажи своему папе, чтобы не волновался! Лена мне перевязку сделает. Она в надёжных руках! Со мной она не пропадёт!

— С тобой она останется порченой и пузатой матерью-одиночкой! Леночка у нас чистая и невинная девочка, и ей не нужен петушиный жлоб вроде тебя.

— Да?! Чистая? — Получаю локтем в челюсть. Вот это неприятно, приходится работать ртом, чтобы убедиться, что нет перелома. — А где вы, Ванюша, были раньше, когда она с олигархом-бандюганом кожаные диваны протирала в клубах?! Когда он её лапал и на коленях держал. И всё это с женатым, между прочим, бандюганом. И именно из-за всего этого она теперь вынуждена в лесу прятаться!

Мы продолжаем кататься по земле и орать, пытаясь побороть друг друга.

— Да из-за тебя же она и вынуждена скрываться между берёзок! Если бы ты к ней не лез и лапы не тянул, её парень не разозлился бы!

— Парень?! Парень!? Ты сейчас серьёзно?! Там старый пердун, а не парень! — У меня почти что пар валит из ушей от возмущения.

Я, значит, для неё плох, а Попов прям красавчик. Ну конечно. Куда уж мне!? Я сам уже не понимаю, вроде только попользовать девку хотел, а сейчас прям за живое задело.

— Папа сказал, что всё у Ленки было хорошо, пока ты не стал на неё кидаться! Озабоченный, однояйцевый дебил!

— Вот не надо! Никакой я не одно…

Снова прилетает в челюсть. Вгрызаюсь в его плечо. Он визжит как свинушка. Раздаётся оглушительный, бешеный рёв, смешанный со стонами.

— Ваня, дорогой, папа тебе гнусно врал! — Для пущего эффекта я трясу башкой.

— Ты мне не нравишься, понятно?!

— Я обеспеченный, моложе Попова, да я не женат! — Меня аж разрывает. — Чем я хуже, Иван?! Почему ты не даешь нам уединиться?

Как ни странно, это приводит его в чувство. Он сразу перестаёт орать, уставившись на меня. А я, резанув взглядом по округе, ищу Лену. И, застряв под гигантской тушей, выше поднимаю голову, продираю глаза от песка. Дальше сердце непривычно замирает. Вижу картину того, как Хелен, забравшись на крышу по хлипкой лестнице, теряет её и повисает на водосточной трубе. В прямом смысле. Она визжит и болтает ногами.

Ну такая, блдь, деловая, просто сил нет. Испугавшись за неё и почувствовав второе дыхание, я буквально отбрасываю от себя мешок с… Ивана. И за секунду как бешеный буйвол с рычанием и пыхтением добираюсь до нашей халупы. То есть дома. И, подставив руки, ловлю эту скалолазку-неудачницу. Хватаю как раз в тот самый момент, когда она, ойкнув, отпускает металл и со свистом летит вниз.