Страница 2 из 12
Район, прилегавший к собору, считался самым престижным – там селились в основном зажиточные самарчане.
Прежний родительский дом у Нади Гриднёвой располагался по улице Дворянской, а когда на Надю и тогда ещё её здравствующего мужа свалилось миллионное состояние текстильного магната, они выкупили дом и два участка у соседей и стали на вновь приобретённой земле строить хоромы.
Внушительный трёхэтажный особняк, площадью не меньше восьмисот квадратных метров, строился по особому проекту два года, и закончили его уже после того, как Кости Олейничева не стало.
Надя не захотела одна переселяться в этот дом и отдала его родителям – теперь в нём жили Адриан Михайлович и Таисия Евграфовна. Дом же Моршанцевых был поскромнее и располагался на той же улице, но фасадом выходил на Алексеевскую площадь. У них он был двухэтажный, и они его делили с тремя другими хозяевами.
***
Экипажи проехали через всю Предтеченскую улицу и остановились на Алексеевской площади.
– Спасибо за компанию, господа! – произнёс Моршанцев и, прикоснувшись губами к руке Гриднёвой, добавил, – Надюша, с твоего разрешения я вечерком всё-таки навещу тебя. Чай для меня ведь в вашем доме найдётся?
Надя покосилась на обоих Соколовских.
– Евгений, давай лучше завтра. Я с дороги уставшая и хочу сегодня отдохнуть…
– Ну, как скажешь… – получив «от ворот поворот» немного обиделся Моршанцев, однако слащавая улыбка так и не покинула его лощёное лицо. Он неплохо научился скрывать эмоции.
Когда экипажи отъехали, Надя, как бы оправдываясь перед Николаем, произнесла:
– И откуда он взялся?! А вообще-то это друг детства. Будучи детьми, мы с ним часто вместе играли. Мы знакомы с пяти лет. Вот и сейчас он такой же немного бесцеремонный, но, в общем-то, безобидный.
После этих слов Надя так посмотрела на Николая, что ничего и не надо было больше ей говорить. Она всё сказала своим взглядом.
Вскоре они остановились перед домом Гриднёвых.
***
Белоснежный фасад его украшали колонны и несколько балконов, он походил даже не на городской дом, а на просторную усадьбу какого-нибудь графа, тем более его окружал немаленький сад со скамейками, тремя беседками и даже колоннадой, украшенной фонтаном.
Николай помог Наде выбраться из экипажа и взял её саквояж. Калитка, встроенная в ворота, открылась, и из неё чуть ли не выбежал возбуждённый отец Нади.
– Дочурочка моя ты дорогая! Ну, наконец-то, ты приехала, радость наша! Слава богу, жива-здорова! А как мы с Таей тебя ждали – дни считали в последнее время!
И Адриан Михайлович заплакал от радости. За его спиной показалась Таисия Евграфовна. Тут же вокруг них кружились и радостно повизгивали молодые немецкие овчарки. Надя обняла маму и стала её гладить по волосам.
– Ну, успокойтесь мои миленькие! Всё хорошо! Вот я и дома! Чего же понапрасну слёзы-то лить?!
– Мы от счастья их льём, – ответил Надин отец.
– Ты насколько приехала? – спросила Надю Таисия Евграфовна.
– На четыре-пять недели.
– А что так мало? В прошлый раз ты у нас почти два месяца прожила.
– Дела, мама.
– Ну, хотя бы месяца полтора побудь с нами?
– Мамочка, не могу.
– Э-эх, э-эх, о-о-о-ох, – сокрушённо повздыхала Таисия Евфграфовна. – А кто с тобой? – прищурила она подслеповато глаза. – Я не разберу…
– А я, кажется, узнаю! – Адриан Михайлович поздоровался с Николаем. – Вы же младший сын Георгия Соколовского? Вы, получается, вместе с нашей Надей ехали от самого Омска?
– Да! – Николай протянул Наде её саквояж.
Она, сделав вид, что оступилась, опёрлась на его плечо и, прильнув к его уху, вкрадчиво прошептала:
– Вечером обязательно приходи ко мне. Я тебя буду ждать.
***
Экипажи тронулись.
Надя помахала вслед рукой. Андрей ей тоже ответил, а затем, откинувшись на сиденье, покачал головой:
– Э-эх, хорошая для тебя партия, брат. Я рад за тебя!
– Ты о Наде?
– Ну а о ком же ещё?
– Ты так считаешь?
– Она на тебя глаз положила, когда ты ещё учился в кадетском корпусе. Я же это помню. Я думал, ты её внимание оценишь, но твой друг, царство ему небесное, оказался проворнее и умнея тебя. Надеюсь, сейчас у тебя с ней всё уже завязывается по серьёзному?
– Давай об этом не будем, – после некоторой заминки произнёс Николай. – Я ещё сам не разобрался в себе.
– Хорошо! – согласился Андрей. – Только скажу ещё пару слов на правах старшего брата. Я имею на это право. Я же не слепой и вижу, что вы любовники. И эта девушка тебя искренне любит. Не дури ей голову понапрасну! И, если не захочешь выстраивать с ней серьёзных отношений, так прямо и скажи. Она не заслуживает обмана и фальши!
Дальше они какое-то время ехали молча.
Наконец, Николай не выдержал и спросил:
– Как там отец?
– Скоро ты его увидишь.
– А мама?
– У них всё хорошо! Правда, отец в последнее время что-то захандрил. А вообще наберись терпения, я уверен, что они тебя ждут и сейчас наверняка уже вышли на улицу.
Через несколько минут все четыре экипажа подъехали к дому Соколовских. И действительно, у ворот их встречали сам Георгий Иннокентьевич и его супруга.
Георгий Иннокентьевич, полковник в отставке, был очень крупным и крепким мужчиной. Он заметно прихрамывал, и из-за этого ему приходилось опираться на трость. Розовеющий шрам проходил у него от виска до правой щеки и заканчивался у подбородка (след от турецкого ятагана, который едва не раскрошил ему череп в Болгарскую кампанию). У него было широкое лицо, пышные усы и старомодные бакенбарды. И хотя он давно уже не носил военную форму, но по выправке и манере себя держать в нём сразу же угадывалась офицерская косточка. Соколовскому-старшему было полных шестьдесят пять лет.
– Здравствуй, отец! – Николай выскочил из экипажа и, словно перед командиром, вытянулся в струнку и отдал честь.
Николай навсегда запомнил слова отца, которые он как-то произнёс: «Больше всего я боюсь в этой жизни, что ты, Николай или твой брат, можете опозорить нашу фамилию. Если это случится, то я этого не переживу! И поэтому вы никогда не должны забывать, что давали присягу, что вы – офицеры! Вы- русские офицеры! И самое главное для вас – офицерская честь! Она дороже всего, и даже жизни!»
Георгий Иннокентьевич, увидев младшего сына, довольно крякнул, придирчиво и очень строго его оглядел, а затем, не найдя к чему придраться, махнул рукой:
– Молодец! Выправка, какая и должна быть! И побрит, и выглядишь, как полагается настоящему военному! Во-о-озмужал!
После этого Соколовский-старший уже не сдержался и, притянув к себе сына, крепко обнял его.
Не успел Николай разжать отцовские объятия, как тут же попал в материнские. Мария Фёдоровна не могла дождаться, когда же дойдёт её очередь обнимать родимую кровинушку. Мария Фёдоровна была почти на двадцать лет младше мужа, но боялась Соколовского-старшего и была ему послушна во всём.
Когда первые эмоции от встречи немного улеглись, Соколовский представил отцу попутчиков, которые тоже сошли с экипажей.
***
Первым поздоровался Чудинов-старший. Николай сказал отцу, что это один из самых известных семипалатинских предпринимателей и что он по торговым делам направляется на Нижегородскую ярмарку. Затем был представлен Суриков. Георгий Иннокентьевич извинился, что не подготовился к визиту гостей и что дом занят перебравшимися к нему из Варшавы детьми и супругой старшего сына, и предложил семипалатинцам предоставить в их распоряжение флигель.
Чудинов-старший и Суриков тут же начали в ответ извиняться за невольное неудобство, которое они доставили хозяевам, и пожелали остановиться в какой-нибудь самарской гостинице, чтобы никак не стеснять Соколовских, но поручик уговорил попутчиков никуда не уезжать и остаться у его родителей:
– Господа, Пётр Ефимович, Алексей, да куда же вы собрались?! Оставайтесь! У нас и вам место найдётся! В конце концов, я поселюсь во флигеле сам, а вы остановитесь в приготовленной для меня комнате! Не обижайте меня!