Я сама тебя выбрала

Мое горло было сжато крепкой мужской ладонью, не сильно, больше для устрашения, нежели для покушения на мою несчастную жизнь.

— Какую игру ты со мной затеяла? — цедит он сквозь зубы, когда его лицо находится совсем-совсем близко.

— Это не игра, Волков, это я настоящая, — я в ответ тоже хватаю его за горло и притягиваю ещё ближе. А он и не сопротивляется.

— Маленькая стерва, — шепчет он.

— Тебе я прощаю эти слова и принимаю, как комплимент, — он почти меня целует, но при этом, не давая мне самой сделать это. Дразнит, сволочь.

— Ты ведь думаешь, что это я тебя отправил в больницу? — хм, а как он догадался? — А если я сейчас сожму пальцы крепче?

— Ты не сделаешь этого, — провожу кончиком языка по его губам, чувствую, как он напрягся. — Ты хочешь меня до чёртиков, Волков. И пока это желание не иссякло, ты никогда не сожмешь пальцы, но и не отпустишь, — уже сквозь зубы, полушепотом, потому что возбуждение мое достигает самого пика. Хватка его ослабевает, а в этот момент в палате появляется Валерий Сергеевич.

— Смотрю, у тебя поток посетителей не иссякает?

— Я сама удивляюсь, что столько людей беспокоится обо мне.

— Отдыхать нужно, Рима, отдыхать.

— Да, я пожалуй, пойду, — улыбается уголком губ Даниил, пожимая руку врачу. Причем на меня смотрит с неким превосходством, словно это он выиграл бой. Нет, Волков, на этот раз победа за мной, но убеждать в обратном я тебя не собираюсь. Только вот в чем загвоздка, кто в итоге окажется победителем в этой борьбе характеров? Я уже была у его ног, и мне там понравилось.

Он почувствовал, что она изменила к нему свое отношение. Ведь неспроста она не пускала его к себе. Волков тысячу раз прокручивал в голове сценарий этого случая и все больше убеждался, что оставлять Риму живой преступник не собирался. Опоздай он хоть на минуту, последствия могли быть необратимыми. И что самое поганое, убийцу он не смог разглядеть, охваченный животным страхом. Нет, не за себя. Он видел, как Рима медленно оседала, схватившись за бок, и как смотрела на него. В этом взгляде читалось все, и разочарование, и любовь, и обида, и непонимание. И лишь потом он догадался, когда была проведена операция, когда она пришла в себя, что скорее всего, Рима обвиняет его в случившемся. Она перестала ему доверять. От этого становилось невыносимо больно, внутри все ныло, но вот доказывать ей обратное он не торопился, обидевшись как ребенок. Ещё эти сны…

Марина… Она снилась ему каждую ночь. Просто стояла на подоконнике в своей сорочке и смотрела, как он к ней приближается. А как только он пытался схватить ее за руку, шагала вниз. Наверное, сейчас он был зациклен больше на себе, умирая от тоски по прошлому и обиды в настоящем. Рука тянулась к бутылке ни раз за это время, но он умело себя одергивал, вспоминая о Жене, а потом о Риме, которая в данный момент лежала в больнице. А ещё больше его раздражало, что вокруг нее крутится этот непонятный мужик. И его легко пускали к ней в палату, где он задерживался на неприлично долгое время для посетителя. А себе он боялся признаться, что его просто одолевает ревность.

И все же нашел предлог появиться у нее, использовав для этого ребенка. На войне все средства хороши. Хотя кто говорил о войне? Но это она самая и была, только вот к враждующей стороне его тянуло как магнитом, несмотря на то, что в голове у Волкова сейчас был полный бедлам. Он хотел ее, но не просто тело, он хотел обладать ею всей. И в какой-то мере чувствовал себя маньяком, наслаждаясь тем, как она сопротивляется.

И опять Марина, которую он пытался остановить. И снова он сидит на кровати, схватившись за голову. Что не так с ним?

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ, КОГДА НЕТ ВЫБОРА

Мама упаковывала мои нехитрые пожитки, что мне понадобились в больнице за эти две недели. Кажется, она прижилась у Серафимы Андреевны, но вот с Аринкой у них до сих пор были натянутые отношения, как бы наша родительница не старалась. А старалась она изо всех сил, при чем зять единственный и неповторимый взял ее к себе в отель старшей горничной, возложив на плечи Маргариты Андреевны ответственность за порядок в гостинице. Как утверждал сам Ромка, теща со своими стараниями гоняет своих подчинённых как цербер. Гордится, что нашел себе такого помощника в нелёгком деле, отчего иногда ему пилит мозг моя сестра.

— Мне кажется, из всех вас самая адекватная это Серафима Андреевна, — вздыхал он как-то у моей кровати.

— А ты не знаешь, как успокоить свою жену? К стене прижал, юбку задрал… Я не думаю, что она сильно будет сопротивляться. По крайней мере, когда мы в детстве ругались, я ее подмазывала только телячьими нежностями.

— Кстати, хороший совет! Главное, самому раньше не сорваться.

— Ну, это и будет твой самоконтроль своеобразный, — пожала я плечами. А приятно было делиться руководством по пользованию моей сестры. Там ещё было много интересных функций, о которых Барышников даже не догадывался. Шесть лет совместной жизни это не такой уж и срок большой, у них всё ещё впереди.

А вот у меня, кажется, снова были проблемы с Волковым из-за его тупой ревности, существование которой он отрицал. Баран упертый… Фух, главное, при нем так не сказать, потому что все, что касается рогов он принимал очень болезненно. Не могли мы пока найти общий язык, ограничиваясь небольшими «погрызками» по телефону, и нечастых его визитов, так как он полностью погрузился в работу, пока я игнорировала его, и теперь оттуда его тельце было вытащить тяжело. Это как наркомана оторвать от очередной дозы. Он полностью растворялся в работе. При чем, я тоже ревновала, что я не могу стать его работой. Вот так как два нормальных идиота трепали друг другу нервы.

И только я вхожу в дом Барышниковых, где как всегда галдят племянники, в глаза сразу же бросается заголовок местной газеты о том, что в городе орудует серийный убийца. Найдена повешенная на собственном чулке ещё одна девушка. От сути происходящего, по коже побежали мурашки. А ведь учитель до сих пор под следствием.

— Черт, Митя, ты в курсе? — набрала я своего питерского опера.

— В курсе! Сам на труп вчера выезжал. Если честно, вообще понять не могу по какому принципу он их выбирает, несмотря на то, что разный почерк, я уверен, что человек один.

— Ты можешь мне привезти всё, что накопал?

— Рим, Может не надо тебе лезть?

— Нет, у меня хватает мозгоклюев вокруг, не увеличивай их количество.

— Хорошо, через полчаса буду.

Роясь в бумагах, я подавляла в себе желание треснуть ему, так как мою теорию о связи этих двух серий он отрицал.

— В школу ходил?

— Одиннадцать классов окончил, — даже обиделся он.

— Митяй, ты дурак? Я про первую серию спрашиваю. Должны были остаться выпускные фото. Я пока в больнице лежала, подумала, что сделать это мог обиженный одноклассник.

— Разговаривал с учителями, говорят, в классе не было конфликтов. Все дружили, буллинга не было.

— Да быть такого не может. В любом классе, каким бы идеальным он не был, есть тот на ком отрывается вся масса. Зачем «первому парню на деревне», которому девки давали, едва она на них взглянет, расправляться с ними? Причём… Мы не учли ещё один факт, тогда пропали и еще двое парней.

— Парней? А это какое к нам отношение имеет?

— Вот именно, так и не скажешь, что имеет, но один из них тоже был одноклассником этих девочек, а этот Коржин, что сидит и брат выпускника были лучшими друзьями.

— Причём Коржин встречался с одной из этих девочек, Верой Крапивиной, — загорелись глаза пониманием у Митьки.

— Ага! Совершенно верно. Ее-то и нашли сильно изуродованой, поэтому сразу же первой версией было, что убийца это Коржин. — Кстати, мать, девушек было четверо. Четыре лучшие подруги, причём троих из них убили, а четвертая уехал от греха подальше.

— А имя у неё есть?

— Есть, — Митька достал фото с счастливыми лицами выпускников, где маркером были помечены убитые девочки. — Вот она! Вилентия Мокшина.