Страница 18 из 38
На следующий день Аделирию отвезли к Делоне, и управляющий с облегчением возблагодарил Владычицу за шанс скрыть недогляд. И, уж конечно, предположения о том, что спустя неделю кто-то смог бы определить беременность кобылы, представлялись управляющему и самому Аурелию невероятными.
Сир Марсий, прочитав записку от де Трасси, обратился к Кассию:
– Ну, что думаешь?
Мужчина почесал в затылке:
– Через месяц можно будет с точностью сказать, а сейчас… Нет, не возьмусь, господин.
У Марсия не было месяца, чтобы убедиться в правоте Рене, однако сама вероятность правоты северянина потрясла. Подумав с минут десять, он отправил к Волчьему Логову Вернера и Хальца с сеном и тушей найлы, как просил Марой. Армана, собравшегося ехать с ними, Марсий осадил:
– На тебя охраны не наберёшься! Никаких выездов без моего личного сопровождения!
Юноша пожал плечами, не желая оспаривать решение родителя. Во время припозднившегося обеда предупредил, что хочет пораньше лечь спать. Его усталость разделял сир Марсий, поэтому отпустил сына, разрешив отменить тренировку и чтение книг. Элоиза озвучила своё желание побыть рядом с Рене, и ей так же никто не препятствовал.
После того как последствия взрыва были поверхностно устранены, Марсий рассчитался с рабочими и сам отправился отдыхать в спальню Элоизы. Госпожа Делоне второй день подряд казалась живой, настоящей. Помогая опускать вниз камни с помощью своей воздушной магии, она раскраснелась, и прядки её волос выбились у лица из строгой причёски, невольно заставляя супруга любоваться. А когда Майн сказал, что больного нельзя трогать, Марсий решил провести ночь в спальне, приготовленной для Рене. Супруга на это покачала головой:
– Что за глупости, Марсий. На моей кровати довольно места для двоих.
И эта песня – не слова! – внушили Делоне-старшему надежду на долгожданное примирение. Он мысленно поблагодарил северянина и собрался терпеливо ждать супругу, попросив Вернера сменить сирру Элоизу как можно скорее.
*****
Арман сделал всё по «рецепту» Мари: бросил порошок «Истины Ирминсуля» в кубок с горячей водой, подождал, пока жидкость вернёт своё прозрачное свойство, и выпил целиком, не ощущая ни вкуса, ни особого запаха. Разве что на языке появился вяжущее ощущение. Лёг одетым на нерасправленную постель и стал ждать.
Некоторое время ничего не происходило, из-за состояния покоя глаза сами собой закрылись, и он погрузился в знакомый сон, снившийся прошлой ночью.
В белом пространстве стояла кровать, похожая на его и покрытая ниспадающим бесконечным белым покрывалом, которое устилало собой всю поверхность пола. Множество полосок белоснежной вуали развевалось в пространстве, не скрывая одинокую фигуру, лежащую на кровати.
Она поднялась и пошла навстречу, босая, в своём легком платье из снежинок с ниспадающими мягкими локонами тёмных волос.
– Ты пришёл, родной мой! –подставила лицо под поцелуи, увивая руками его шею и позволяя касаться себя. – Я соскучилась, мой Иль! Мой Аргириус!
Он молча подхватил её на руки и отнёс к кровати, осторожно опустил на поверхность и лёг рядом, решив сначала налюбоваться ею.
– Ты взволнован. Что случилось? – спросила она, гладя его по щеке и вызывая этим незатейливым прикосновением мурашки на плечах.
– Я сегодня чуть не погиб…
– Ты не можешь погибнуть, пока я рядом…
– И поцеловал мужчину, думая, что это ты.
Она засмеялась, тихо и нежно:
– Глупенький, всё не то, чем кажется. Однажды ты поймёшь это.
Мириам замолчала, и её молчание в сопровождении блека глаз было красноречиво. Он потянулся к ней, задыхаясь от нежности и желания, лёгким нажатием на округлое плечо опрокинул на спину и перебрался наверх. Опираясь на локти, застыл над её лицом, вдыхая аромат цветущего дерева и оттягивая сладчайший миг прикосновения к приоткрытым губам. Когда терпеть стало невозможно, потянулся к ним.
– Я не хочу, чтобы они смотрели. Ты должен закрыть двери, – прозвучало расстроенное у его губ.
– Кто смотрит? – он невольно повернул голову направо.
Окружающее белое бесконечное пространство оформилось в комнату. На недалёком расстоянии друг от друга появилось две открытых двери. На их пороге стояли сирра Элоиза и Вернер, укоризненно глядя на любовников.
– Мама? Вернер? Что вы тут делаете?! – Арман изумлённо поднялся, со смущением оглядываясь на Мариэль, которая перекатилась на живот, чтобы лучше видеть гостей, и теперь подпирала голову ладошками.
– Чему я тебя учил? – Вернер не делал шаг вперёд. Говорил, оставаясь возле двери. – Только воздержание помогает юному магу накопить силу и не погибнуть от соблазнов. А ты побежал за первой задранной юбкой!
– Если ты не хочешь прислушиваться ко мне, послушай Вернера, – горько поддержала предыдущего оратора сирра Элоиза. – Я тебя предупреждала: эта девица тебя погубит!
Арман, стоя между кроватью и дверьми, обернулся назад. Стало неловко за слова, сказанные близкими людьми:
– Мариэль, не слушай их!
– Мы вложили в тебя все свои знания, свои силы и свою жизнь не для того, чтобы ты спустил свою жизнь на женщин! – продолжил Вернер.
– Ты меня убиваешь, сын! – жалобно вторила Элоиза, начиная плакать.
– С завтрашнего дня увеличиваем время тренировок: будем выбивать из себя похоть! Отец уже дал на это разрешение.
– Прогони её, сын, без неё будешь счастлив!
– Я жду!
– Мы ждём…
Жестокие слова и плач матери били в самое сердце, не щадя. В груди закололо, а взгляд затуманился. Страшно было оглянуться, но он сделал это и обомлел. Мариэль стояла у противоположной широко открытой двери, за которой виднелась пропасть.
– Они правы, – грустно сказала девушка, раскидывая руки и делая шаг назад. – Без меня ты будешь счастлив.
– Закрой её дверь, Арман, сынок! – Вернер перешёл на ласку. – Таких у тебя в Люмосе будут десятки, если ты захочешь.
– Надо же, в кои-то веки она права! Без неё в Лабассе станет светлее, – улыбнулась Элоиза сквозь слёзы.
Он разрывался, ибо любил одинаково и мать, и Вернера, а Мариэль… Она была тоже своя, родная.
– Ты никогда не сможешь сказать нужных слов, а я не могу ждать. Прощай! Я люблю тебя! – шаг, и Мари летит в пропасть, напоминая собой огромного белого энджела, распростёршего крылья-рукава.
– Нет! Пожалуйста! – он поворачивается к опустевшей двери, бежит к ней и прыгает в пропасть, но в следующее мгновение сон его возвращает перед госпожой Делоне и воспитателем.
Повторяет манёвр снова и снова, каждый раз силуэт птицы ближе к земле, а в дверных белых проёмах Вернер и матушка улыбаются всё радостней.
– Удобно, когда за тебя делают выбор, – глаза воспитателя смеются. – Мы рады, что ты остался с нами.
Ар, мужчина, который последний раз плакал лет в пять, когда упал с лестницы, снова плачет, схватившись за голову:
– Вы её убили! – в последний прыжок крестообразный силуэт бездвижно плыл по Лонии.
– Нет, сынок! Ты сам всё сделал, – качает головой Элоиза. – Ты – молодец!
– Я горжусь тобой, сынок! – соглашается Вернер. – Тебя ждёт прекрасное будущее.
– Вы издеваетесь? – слёзы на его глазах высыхают, пасуя перед гневом.
– Арман, мы тебя любим. И хотим, чтобы ты был счастлив.
Он оглядывается с тоской на дверь в никуда:
– Не хочу я такого счастья! Почему я не могу последовать за ней?
– Всё просто: она сказала нужные слова. Только с нужными словами можно сделать выбор, – спокойно объясняет Вернер.
Безнадёжность ситуации начинает доходить до него, появляется чувство, будто выхода из этой комнаты никогда не будет. Пока он не последует совету Мариэль, которой больше нет:
– Что они такое – эти ваши нужные слова? Где их найти?
– Заглянуть в своё сердце, в свои желания. Сказать об этом вслух, ибо непроизнесённые слова не имеют смысла, – матушка вздыхает. – Но тебе зачем это, милый?
Он бредёт к опустевшей кровати, на которой от Мариэль-Мириам осталось несколько лепестков вишнёвых соцветий.