Страница 6 из 20
Что это было? Зачем? Кирилл Разумовский оббивал наши с мамой пороги, прося за непутёвого отпрыска, который пошёл ещё и против его воли. К чему всё это было нужно Андрею, никто не мог понять. Я велел его пока подержать в Шлиссельбурге и не допрашивать, желая сделать это потом собственноручно.
Для мамы личной проблемой, близкой к трагедии, стала измена её бывшего любовника, бравого офицера, бравшего в Семилетнюю войну Берлин, человека, которому она безгранично доверяла, главы военной коллегии – генерал-аншефа Чернышёва. Захар Григорьевич оказался в центре заговора, а вместе с ним в мятеже участвовали и его два брата.
Мама категорически дистанцировалась от расследования дела Чернышёвых, и я её понимал – конечно, сложно изучать место в заговоре против тебя людей, которым ты полностью доверял, на чью преданность ты надеялся. Мне самому это было неприятно, ведь глава военной коллегии по моим планам должен был быть опорой армейских реформ, а брат его Иван был неплохим управителем флота нашего. Печально.
Чернышёвы были заточены в крепость, однако старший, Пётр, был болен, и я отправил его под домашний арест, где он и скончался, не дождавшись приговора. Я общался с ними, пытаясь понять причины измены столь близких трону людей. М-да, крайне неприятная была обязанность…
Пришлось заняться и делом бывшего генерал-кригскомиссара Глебова. Означенный персонаж был мною отодвинут от дел армейских, но об открытии нами его махинаций ему не сообщали – слишком уж интересны были его связи с иностранными дипломатами. Оказалось, что они есть, и в избытке.
За ним следили почти год. Аарон Лейбович привозил ему мешки с золотом, правда, его было значительно меньше, чем они договаривались – всё-таки основные поставки продовольствия в армию давно уже шли чрез меня, но Глебов особенно не давил. Мы хотели выяснить, куда он эти средства пристроит, но долго не могли понять. Пока люди Пономарёва не смогли заинтересовать в сотрудничестве камердинера английского посла, после чего мы выяснили, что именно посол был посредником в переводе средств генерал-кригскомиссара в английские банки.
Экий мерзавец, он уворованные деньги прятал за рубежом! Прямо знакомым духом будущей России на меня пахнуло! Но мы продолжили слежку и выяснили, что не только его средства уходили через посла – наш Глебов тоже был посредником. Он собирал деньги знакомых сановников, которые по положению своему не могли просто выехать за рубеж, и размещал их за границей. Целую сеть вскрыли. В крепость они попали одновременно с заговорщиками, но не вместе с ними – нечего наглых казнокрадов путать с мятежниками. Пока мы их принуждали вернуть выведенные средства домой, а суд – потом, не к спеху.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Братья Орловы приехали ко мне просить за Григория. Прибыли все вчетвером. Мама не хотела обсуждать судьбу своего бывшего фаворита категорически, передав эту функцию мне, заявив, что я могу делать с ним всё, что хочу – хоть казнить, хоть миловать. Так что аудиенцию я им давал единолично, и не в кабинете, а в тронном зале. Выстроились они в ряд, по ранжиру слева направо: Иван, Алексей, Фёдор и Владимир. Я начал первым и просто:
– Знаю, зачем явились! Знаю! За Гришеньку просить, братца своего! Знаю, что не он сам придумал в Москву мчаться – спасать, порядок наводить! Знаю! И о чём просить пришли тоже знаю – простить его! Так что – вот ответ вам мой! Конечно, прощу я его! Довольны? – на удивление голос подал не старший – Иван, а Алексей:
– Государь-батюшка, Павел Петрович! Не с этим мы приехали! Григорий слёзно молит не его простить, а тех гвардейцев, коих он на измену подбил, в блуд ввёл, вынудил от присяги отступить, а сам он готов ответить за предательство своё. Солдаты же грех свой искупили – с моровой язвой и бунтом бесстрашно сражались и победили, страх смертный преодолев! – вот здесь я, признаться, даже опешил.
– Вот оно как! Гвардейцев просит простить! – я встал с трона и начал в задумчивости расхаживать по зале. А братья стояли, молча, смотрели на меня, и в глазах я их не видел гнева, ненависти и даже мольбы, они смотрели спокойно и прямо. Я, конечно, давно решил простить Григория, но вот то, что он будет так заботиться о своих солдатах и готов будет пойти ради них на плаху… Это меня поразило, причём поразило приятно. Наконец, я остановился, посмотрел на них и сказал:
– Счастлив я за государство наше, кое сынов таких имеет как братья Орловы! – удивление отразилось на их лицах, но я не дал им времени, – Я горд тем, что стоите вы передо мной и просите не за брата своего, а за солдат его! Конечно, я прощу им, ибо подвиг их велик и славен. И солдат, и брата вашего, и вас самих прощу, ибо хоть вы сами в бунте участия не принимали, но и Григория не удержали от столь опрометчивых дел. Слушайте решение моё: брата вашего и солдат с ним пошедших прощаю, но освободить от наказания не могу! Ибо даст это надежду слишком многим, кои сию надежду получить не должны!
Поэтому велю брату вашему удалиться в поместья свои и там прибывать. Гвардейцы же тоже получат наказание по грехам и заслугам их, однако лишены чинов и имущества они не будут. Со службы никого не отпущу, а отправлю на должность туда, куда будет нужно для империи. Вас же, братьев Орловых, тоже от себя не отпускаю! Служить будете России, пока силы у вас есть!
Голос подал младший Орлов – Владимир: – Что же это выходит, Ваше Императорское Высочество, ты хочешь нас братом к себе привязать, в аманаты13 его берёшь?!
– Что?! – не выдержал я, сорвался я на крик, – К себе? Ты что, вина́ перепил, глупец! Тебе что, пятнадцать лет? А вы, что, также думаете? Вы что мальцы, которые чести не знают? Одну гнилую гордость в себе носите?! – Иван поднял глаза на меня и произнёс:
– Простите, Ваше Императорское Высочество, брата нашего молодшего! Молод он ещё, горяч и глуп беспримерно!
– Угу… Где же я таких орлов-то ещё найду! Нужны вы, все четверо нужны! Не столько мне, сколько отчизне нашей! Даже Гришенька ваш дело себе найти должен! Хоть картошку растить, хоть лошадок разводить, хоть стволы ружейные сверлить – пусть пока сам решает! Вот когда решит – пусть приходит, в аудиенции не откажу! – они поняли, что гнев мой иссяк, казнить я их не собираюсь, начали улыбаться. – Вы все четверо нужны! Люди вы умные, храбрые, образованные – не мне вы нужны – империи! Находиться в Петербурге велю. Мы с императрицей решим, куда вас отправить, где вы всего способнее служить России будете.
Те поклонились.
– Ступайте!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
В заговоре участвовало слишком много людей, пришлось напрячься даже для их размещения. Солдат, участвовавших в заговоре, содержали в казармах Петербурга, главарей и активных сторонников мятежа заключили в крепость. А вот основная масса участников из дворянского сословия просто находились в поместьях, ожидая решения власти.
Тяжело было читать дела заговорщиков, участвовать в допросах, говорить с их родственниками, пришедшими просить за них. Хорошо, что не на одного меня всё ложилось – мама тоже тащила свой воз. Плакала вечерами. Тяжело поверить, что люди, которым доверяешь, на которых возлагаешь надежды, могут предать, тяжело… Потёмкин рвался на части, участвуя в расследовании, занимаясь управлением и успокаивая маму. Сам я ему не давался, ему и так тяжело, а я просто должен всё это выдержать.
Но вот когда в заговор оказались вовлечены два старших сына Румянцева, а младший знал об этом, но не противился, вот здесь был удар. Если бы фельдмаршал присоединился к заговору, то ситуацию мы уже вряд ли удержали. Оказалось, всё висело на волоске, в то время как я был уверен, что всё просчитано. И мы действительно бы получили то, о чём мечтали наши враги.
Пришлось бросить дела и поехать на встречу к Румянцеву. Надо было расставить точки над i. Фельдмаршал сейчас мотался между Малороссией и Польшей – армия должна была демонстрировать полную готовность, чтобы отбить желание у наших западных соседей пощупать наше мягкое подбрюшье – Польшу. Встретились в Киеве.
13
Аманат – заложник (уст.)