Страница 2 из 11
– Простите, – снова шепчет Тори. Она остается одна, суета вокруг обходит ее стороной, и девушка просто не знает, куда себя деть, куда идти. Чьи-то заботливые руки накидывают на ее плечи покрывало, защищающее ее от нещадного света софитов, и увлекают вслед за режиссером.
– Все отлично, все хорошо! – воркует кто-то рядом. Потрясенная Тори видит рядом с собой костюмера. Тот не такой хороший притворщик, как Крис. Он тоже на грани взрыва, но, в отличие от Криса, он не злится на нее. Напротив – ее он поглаживает по плечу, призывая успокоиться.
– Пойдем, снимем все это, – воркует он. – Где там твои штанишки? Сейчас, сейчас…
В кабинете режиссера духами пахнет удушающе, и еще сильнее – алкоголем. В углу, поспешно сметенные, лежат осколки расколовшегося флакона, на столе – отполовиненная бутылка виски, неряшливые пятна на бумагах, на столешне.
Сбросив чудовищные туфли, шевеля примятыми натруженными пальчиками, Тори едва не воет от облегчения и счастья и ныряет за ширму. Ее серенькая, потертая униформа висит там, на вешалке, и Тори безвольно позволяет костюмеру распустить на ее спине молнию на корсете, после чего вздыхает свободно, полной грудью и ощущает себя почти на седьмом небе от счастья.
– Испорчено, – гневно выдыхает костюмер, стащив, наконец, с Тори дизайнерскую вещь. – Посмотри, что стало!.. Посмотри, посмотри! Ты залила его духами, пьяная корова, и все растянулось! Это теперь можно натянуть на пугало и выставить на кукурузном поле!
Он с ненавистью запускает жестким куском кожи на диван, прикрытый какой-то бесформенной кучей меха, и тот внезапно зашевелился, распространяя еще более сильный запах алкоголя и духов. Из-под роскошной меховой накидки, надетой совсем не по погоде, появилась взлохмаченная голова женщины. Ее лицо было мертвенно-бледно, одутловато, глаза – мутны и бессмысленны.
– Это всего лишь тряпка, – рявкнула женщина, спихивая с себя испорченный корсет. С усилием она поднялась, кое-как уселась, отирая ладонью мокрые губы, и режиссер, устало потирая виски, опустился за свой стол, рассматривая пролитый алкоголь. Наверное, тут разыгралась целая драма, когда модель не смогла втиснуться в узкий корсет и попыталась растянуть его, смягчив кожу алкоголем, залив ее духами и виски. Но и этот трюк у нее не вышел.
– Олив, Олив, – протянул он, рассматривая пошатывающуюся женщину, ее растрепанные тонкие светлые волосы, больше похожие на нечесаную паклю. – Оливия Риверхорс… Какое было имя, какой талант, какое блестящее прошлое – и какое дно теперь. М-да… Ты понимаешь, что это был твой последний шанс вернуться? Твой последний шанс напомнить о себе всему миру, и ты его просрала, – голос режиссера загрохотал, – тупая ты алкоголичка! Посмотри, на кого ты похожа! Посмотри!..
– Мне надо было расслабиться после перелета, – пробубнила женщина злобно, с ненавистью таращась на него. – Кто тебя заставлял снимать сегодня?
– Деньги, – выдохнул режиссер с такой силой, что, казалось, нетрезвая женщина покачнулась от силы сказанных им слов. – Ты разве не поняла, тупая ты пьяная срань – ты больше никто?! Тебя никто не будет ждать, ради тебя никто не станет откладывать съемку, и Крис Браун – это слишком жирный кусок, который тебе кинули в кружку нищего из огромного великодушия! Он сделал тебе одолжение, Олив! В память о былой дружбе! Он согласился сниматься с твоей проспиртованной жирной тушей, чтоб ты могла отложить себе хоть грош на старость, которая настигнет тебя уже через пять лет, Олив! И что, где твоя благодарность?! Ты же обещала, что будешь в форме?! Ты клялась, что отработаешь по высшему разряду! Толстая ты корова! Наступает день съемок, и что же!? На тебя не налезает ни одна вещь, и ты не в состоянии просто стоять на ногах! А сама ты так ничтожна, – казалось, режиссер готов был плюнуть в одутловатое лицо женщины, – что тебя можно заменить первой попавшейся смазливой девицей, черт тебя подери! Тори, или как там тебя! Иди сюда!
– В Калифорнии я буду в норме, – бормочет Оливия, но режиссер брезгливо отмахивается от нее.
– Не будет никакой Калифорнии для тебя, Олив, – сухо отвечает он, прикуривая. – Рекламу мы сегодня отсняли, и вышло отлично. Отлично, Олив. А в Калифорнии мы найдем, кого позвать вместо тебя. Найдем.
Тори несмело выползает из-за ширмы.
В ее длинных каштановых волосах, свитых в косу, все еще поблескивают серебряные частички фольги, приклеившиеся на лак, на хорошеньком личике словно застыла неживая, но яркая и прекрасная маска – сценический макияж девушка так и не оттерла.
– Наша уборщица, – с издевкой произнес режиссер, чуть кивнув на Тори. Одним росчерком он поставил роспись в чековой книжке, нервно вырвал страницу и протянул девушке. – Уборщица лучше тебя, Олив. Держи, девочка, ты это заслужила. Я реально тебе благодарен. Здесь тысяча. Будь в моих силах, я дал бы и миллион.
Тори несмело шагнула к столу, дрожащей рукой взяла чек. Тысяча! За пару часов работы! Определенно, тесный корсет того стоил… как и объятья Криса.
Она вспомнила его ладонь, бережно касающуюся чувствительной кожи на внутренней стороне ее бедра, словно невзначай, и Тори кидает в жар. На плече огнем и негой загорается место, куда Крис куснул ее – она слышала его вздох, его негромкий звериный рык, его нетерпение, свидетельствующее о страсти… Игра или на миг, но настоящее желание овладело им? Как хотелось бы, чтобы это было правдой!
Тори было двадцать шесть, она работала подсобным рабочим на съемочной площадке, и она была влюблена в Криса Брауна.
Для Тори он был Богом, высокий красавец-актер с тонким профилем и пронзительным взглядом темных глаз. Стремительно взошедшая звезда, покорившая весь мир шоу-бизнеса обаятельной улыбкой. Красавчик, окутанный тайной. Интернет пестрил его фотографиями – со съемок, с отдыха, – но личная жизнь Криса была окутана тайной. Не было информации ни об увлечениях, ни о друзьях. Ни о чем – только яркая вывеска, витрина, за которой была тайна, покрытая мраком.
Умом Тори понимала, что ведет себя глупо, что влюбляться в красивую обертку – это все равно, что пылать страстью к призраку; понимала, что после полученного образования работать уборщицей – это просто дно, но… эта работа позволяла ей находиться рядом с кумиром, и хоть раз в день, но видеть его настоящую улыбку.
Настоящего Криса.
Засыпая каждый вечер в своей крохотной съемной квартире, рассматривая сквозь ресницы постер с Крисом, прикрепленный на стену, она молилась непонятно кому, взывала к высшим силам, чтобы те дали ей шанс прикоснуться к нему, побыть рядом, совсем близко, и ее мечта вдруг сбылась. Так что отчасти Тори была благодарна Оливии, так кстати решившей напиться перед съемками.
**********
Глава 2. Черная страсть
Крис ворвался в кабинет режиссера без стука, словно буря. На его красивом, дрожащем от злости лице застыло неприятное, брезгливое и яростное выражение. Испуганной Тори показалось даже, что мужчина стал выше ростом, заполнил собой все небольшое помещение, и она скользнула за ширму, прячась от его гнева. А Криса, кажется, раздражало все, он кипел от возмущения, и потому на нее – на Тори, – никакого внимания не обратил.
– Какого черта! – заорал он, яростно стискивая кулаки.
Даже сейчас, в гневе, Крис был хорош. Красив, как никогда. Несмотря на элегантный костюм, надетый на него, он был похож на варвара, на дикаря, готового к бою. Похоже, ворот дорогой сорочки он растерзал, оторвав к чертям пуговицы, и видна была его вздымающаяся грудь.
Тори, подглядывая в щелку, готова была поклясться, что эти чувства – живые, настоящие, неистовые, – глянцевые журналы заплатили бы больше, чем за гладкий гламурный образ. За горящий взгляд, за непроглядную черноту выразительных глаз, за напряженные плечи и перекатывающиеся на руках мускулы, за нервно сдернутый галстук, который он яростно накручивал на ладони, словно хотел использовать его как удавку…
Глядя, как его пальцы белеют, перетянутые дорогой шелковой вещью, Тори внезапно испытала легкое возбуждение. То, как Крис притягивал ее к себе за этот чертов ошейник, его сбивчивое дыхание, его подрагивающие ноздри – словно он учуял запах крови… Он, вне всякого сомнения, профессионал, и желание причинить боль, выпить чужую жизнь он мог просто изображать. Но глядя на него сейчас, тайком, Тори готова была поклясться, что сидя у него на коленях, она ощущала ту же яростную животную силу, что сейчас исходила от исступленного, распаленного гневом мужчины. Она ощутила себя жертвой и испугалась на самом деле. Ей показалось, что он не может собой владеть и после чувствительного укуса последует еще что-то, пугающее, невероятное.