Страница 57 из 85
Я сижу рядом с Марио в открытой кабине, Марк с Татьянойустроились на груде брезентов в кузове и безуспешно пытались заснуть. Машину безжалостно подбрасывает на каждой кочке, жестянки с маслом, скверно закреплённые на своих местах, громыхали, сталкиваясь, и приходилось быть начеку, чтобы они, сорвавшись с места, не прищемили пассажирам ноги или руки. «Фиат» неторопливо катит на запал, волоча за собой густой шлейф пыли и песка, я слушаю флотские байки Марио, скашиваю время от времени глаза в итальянскую штабную карту прибрежного района Киренаики, да выискиваю — по большей части безуспешно, — ориентиры в окружающем унылом пейзаже.
Песок, солончаки и каменистые россыпи, море между холмами — и вездесущая пыль. До Бенгази осталось триста пять километров... триста четыре… триста три…
Пуля пробила брезентовый тент и мерзко вжикнула над самым ухом. Марио, втянув голову в плечи, крутил баранку, объезжая разбросанные то тут, то там по твёрдой глинистой почве булыжники. Стоит врезаться в такой колесом на полном ходу — и всё, прощай подвеска! Всадникам же, вернее их лошадям, каменистые россыпи не помеха — они раскинулись широким ловчим полумесяцем и неслись карьером, охватывая грузовик с флангов.
Мимо, конечно. Бербер неслышно заорал, разевая заросшую бородой щербатую пасть, и с одной руки, навскидку, выпалил по грузовику из винтовки. И, в отличие от меня попал — пуля с глухим треском пробила доски кузова в опасной близости от моей головы
— Порко мадонна, брось ты свою пукалку! — заорал Марио и так крутанул руль, что я едва не вылетел из машины на землю. Он извернулся, не отпуская баранки, пошарил рукой за водительским сиденьем, и извлёк оттуда короткий карабин и связку узких длинных подсумков.
— Вот, держи, эта получше будет. Разберёшься?
— Как нибудь!
Я шлёпнулся обратно на сиденье и сгрёб карабин. Нет, не карабин — итальянский пистолет-пулемёт «Беретта» модель 1918 с откидным штыком и верхним расположением магазина. А вот и сами магазины — слегка изогнутые рожки рассованы по подсумкам, в каждом масляно поблёскивают короткие толстенькие «маслята» На глаз калибр девять миллиметров, но не привычные, «парабеллумовские», а немного другие — с пулей, срезанной на кончике. Сколько их в каждом рожке — двадцать пять, тридцать? Плевать, потом подсчитаем…
Ударом ладони я вогнал рожок в горловину приёмника, передёрнул торчащую вправо рукоять затвора. Перехватил пистолет-пулемёт за цевьё, повернулся на сиденье, уперев ногу в подножку (если сейчас Марио дёрнет рулём — точно, вылечу, как пробка!) и повёл стволом на корпус впереди летящего бешеным карьером бербера.
Детище итальянских оружейников забилось в руках, как живое, горячие гильзы посыпались из окошка гильзоотбойника снизу, чувствительно обжигая голые колени — готовясь в поездке, мы, все трое, не преминули обзавестись короткими штанами итальянского военного образца. Гордый сын пустыни, напоровшись на мою очередь, споткнулся на полном скаку, перелетел через гриву своего коня, роняя винтовку — и с разгону грохнулся в пыль. Остальные преследователи заорали, заулюлюкали, завыли, осыпая «Фиат» пулями.
Вот это другое дело, теперь повоюем всерьёз! Я встал коленями на сиденье, ухватился за борт и перелез в кузов грузовика, угодив по дороге подошвой ботинка Марио в ухо — на что он отреагировал привычной уже «порко путано миа!» Бесцеремонно отодвинул Татьяну от заднего борта (она пыталась протестовать, но встретившись со мной глазами, мигом умолкла), я пристроил поудобнее «Беретту» для стрельбы с упора, задержал дыхание и открыл огонь по преследователям, как учили на стрельбище суровые инструктора-ГПУшники — экономными, в три-четыре патрона, очередями.
…Как там пели наши злейшие друзья-британцы ещё при Омдурмане?
«Whatever happens, we have got
The Maxim Gun, and they have not!..»[1]
Я перевернул труп. Три пули угодили разбойнику в грудь, оставив на белоснежной накидке большие расплывающиеся багровые пятна с тёмными дырочками. Конь его стоял рядом, шагах в семи. Увидав, как обходятся с телом любимого хозяина, он перебрал передними ногами, заложил уши и злобно, визгливо заржал. Я на всякий случай посторонился — так, чтобы тело оказалось между мной и конём. А то кто их знает, этих берберских скотов — ещё бросятся, зубы-то вон какие…
Я успел расстрелять четыре полных рожка и выбил из сёдел четверых, прежде чем уцелевшие преследователи развернули коней и пустились в отступ. Марио затормозил, и задним ходом подвёл «Фиат» к последнему из убитых. Сейчас он присел возле трупа на корточки и, неразборчиво ругаясь по-итальянски, пытался отцепить от пояса трупа кривую саблю в богатых, выложенных золотом и перламутром ножнах.
— Дорогая вещь… пробормотал он, справившись, наконец, с узорчатой позолоченной пряжкой. — Продадим саблю в Бенгази. Итальянские офицеры обожают подобные сувениры и хорошо за них платят, а мы в последнее время сильно поиздержались…
— Похоже, вожак этой банды. — сказал я. Убитый, и правда, не был похож на рядового головореза: густая снежно-белая борода с усами, густые, тоже белые, брови, обветренное, морщинистое лицо цвета потемневшего красного дерева — ни дать, ни взять, образ ветхозаветного патриарха, а не предводителя разбойничьей шайки.
— Какие же это бандиты? — возмутилась Татьяна, расслышавшая мои слова. — Это совсем даже наоборот, ливийские повстанцы из революционной организации "Санусия"! Они, чтоб ты знал, сражаются, против банд колонизаторов, грабящих и угнетающих их страну!