Страница 12 из 20
– Здравствуйте, мистер Ларсен, – приветствовала Джой. – Входите.
Она отступила, пропуская его в кухню. Отец велел обязательно пропускать других вперед, потому что Джой – девочка и грешница. «Никогда не лезь вперед. Уступай это право другим. Грешникам вроде тебя место в конце. Гордыня предшествует падению».
– Добрый день, Роберт. Как ты? – Мама широко улыбнулась.
Она тоже любила визиты мистера Ларсена.
– Я отличник, Гвен, спасибо большое.
Мама каждый раз одаривала дочь коротким взглядом, точно предостерегала не поправлять мистера Ларсена.
Сколько себя помнила Джой, после обмена приветствиями мистер Ларсен доставал плитку шоколада и клал ее на стол. Затем направлялся в большую комнату со словами:
– Сделаю быстренький межогородный звонок.
При этом позвякивал в кармане монетами – показывал, что в уплату за звонок положит деньги в банку.
И, сколько себя помнила Джой, она хихикала, услышав «межогородный» вместо «междугородный».
Дальше, чтобы «не мешать мистеру Ларсену», мама удалялась в мастерскую и отсылала Джой на улицу.
Сегодня, когда мистер Ларсен исчез в большой комнате, а Джой с мамой покинули кухню, откуда-то из темных глубин разума вдруг всплыла мысль.
– Мама, почему мистер Ларсен звонит по нашему телефону, ведь у них есть свой?
– Откуда мне знать? Советую не совать нос в чужие дела. Ступай.
Трактор мистера Ларсена, как обычно, стоял за оградой. Джой раньше думала – хорошо, значит, мистеру Ларсену не пришлось идти издалека ради срочного телефонного разговора. Однако теперь понимала, что эти звонки не были срочными, ведь мистер Ларсен всегда делал их в одно и то же время – и всегда имел наготове шоколад и монеты.
Спустя двадцать минут Джой уже сидела в кухне и улыбалась мистеру Ларсену, разворачивающему шоколадку.
– Шоколаду, Гвен? Деточка?
Он отломил ряд от плитки, протянул маме, затем отломил еще один – для Джой.
Никто, кроме мистера Ларсена, не давал ей шоколада – нежного, молочного и вкусного. Джой легонько прикусила передними зубами между вторым и третьим квадратиком, оставила шоколад на языке – пусть тает помедленнее, подольше.
Мистер Ларсен с мамой пили чай и беседовали – о дожде, о том, что «инсоляция» взвинтила цены до небес, и как теперь зарабатывать на хлеб порядочному фермеру, просто «уму недостижимо». Мистер Ларсен рассказал о корове Кевина Стоуна, которая в начале недели утонула в пруду. Видимо, захотела попить, упала и увязла в грязи. Или увязла в грязи, а затем упала. Очередность неважна. Джой знала – это не первая корова в окру́ге, увязшая и погибшая в пруду.
Ей нравились эти дружеские разговоры, потому что мистер Ларсен был добрым и потому что во время его визитов отец работал на пастбище. Жаль только, Марк помогал отцу и не ел шоколад. Впрочем, сегодня Джой не думала о Марке – ей не давал покоя вопрос, почему мистер Ларсен пользуется их телефоном и кому звонит. Неужели занимается чем-то грешным? Например, делает ставки на лошадиные скачки? Или планирует ограбить банк? Джой обсудит это с Рут.
Когда шоколадка закончилась, мистер Ларсен встал, посмотрел маме в глаза и произнес:
– Спасибо, Гвен. Большое тебе спасибо.
– На здоровье, Роберт, – ответила мама с улыбкой.
Затем кивнула дочери – мол, убери со стола. Мистер Ларсен большой красной ладонью сгреб обертку и фольгу, сунул в карман брюк. Посуду Джой отнесла в раковину.
– Увидимся в среду, Гвен. – Мистер Ларсен направился к задней двери. – С тобой тоже, деточка, ты ведь на каникулах…
Джой, как обычно, проводила его и сказала у выхода:
– Спасибо за шоколад, мистер Ларсен.
Он посмотрел на нее так же, как перед тем на маму. Кивнул.
– Мне это в сладость. Рад, что тебе понравилось, деточка.
Джой наблюдала, как гость забирается в трактор и уезжает.
Она поспешила назад в кухню, помогать маме с Рождественской выпечкой. Джой радовалась тому, что липкие черные угри тонут в нежном коричневом шоколаде, и предвкушала новую порцию лакомства в среду.
Глава 11
Джой и Джордж
Февраль 1983 года
В комнате стоит затхлый запах; его источают оранжевые одеяла, напитавшиеся от тела предсмертным духом. Полумрак напоминает о том дне, когда я спряталась в этой спальне и увидела на кровати змею. Я снова здесь, не один десяток лет спустя, стою на пороге и категорически отказываюсь бояться. Усталый вентилятор в углу гоняет по комнате горячий воздух; отец лежит в кровати, смотрит в никуда.
– А, это ты… Не очень-то спешила.
Голос слабый, остальное не изменилось.
– Прости, я… пришлось закончить кое-какие дела на работе. Приехала, как только смогла.
«С какой стати я оправдываюсь?!»
– Что сегодня за день?
– Вторник, папа.
– Работаешь по выходным?
– Нет. Ну, бывает. Я…
Все. Хватит. Нечего со мной так разговаривать. Я уже не ребенок. Поеду в мотель в Блэкханте, поживу там, пока отец не умрет. Заправлюсь горючим из сорокачетырехгаллонной бочки в сарае – и поеду.
– Воды. – Отец закашливается, машет рукой в сторону столика. На нем – ярко-желтая детская чашка-непроливайка с двумя большими пластмассовыми ручками и крышкой с носиком.
Пожалуй, воды я подать могу. Это не уступка.
– Хорошо, папа.
– Быстрее… – шипит он.
Вкладываю чашку ему в руки. Они напоминают куриные лапки: тонкие кости и узловатые вены под полупрозрачной кожей.
Пока отец пьет, я размышляю – унизительно ли ему чувствовать собственную слабость? Рут права, его больше нечего бояться. Однако сердце никак не может успокоиться, а в животе просыпаются угри.
– Мне нужно обезболивающее, Гвен.
Вики тоже права. Отец оторван от реальности, принимает меня за маму. Что говорила Вики? «Вовремя, иначе ему грозит невыносимая боль».
– Рано, папа. Часа через полтора.
– Ты что, доктор, Гвен? Дай таблетки.
– Я – Джой, папа.
– Давай уже таблетки!
В кухне сверяю часы с таблицами Вики. Говорю Рут:
– Еще не меньше часа. Как быть?
– Дай лекарство, – она пожимает плечами.
– Мы ведь нарушим расписание. Вики дала таблеток всего на неделю. А если начнутся боли каждые три часа? Или чаще?
– Господи, Джой, тогда дадим очередную дозу. Если ему больно, мы даем обезболивающее. Чего тут сложного?
– В расписании сказано – до двух часов новая доза не нужна.
– Предпочитаешь, чтобы он корчился от боли и вот так стонал? Доводил нас до одурения?
Стоны из спальни звучат громче.
– Ладно, ладно…
Высыпаю из пузырька две голубые таблетки, отмечаю крестиком в расписании прием лекарства в два часа и возвращаюсь в спальню. Вкладываю таблетки в раскрытую ладонь отца, наблюдаю за тем, как он соскребает их губами и делает глоток из чашки.
Надо же, как все просто…
Он указывает на «Блэкхант газет», валяющуюся на полу. Я ее поднимаю – газета двухнедельной давности.
– Почитай мне что-нибудь.
Раскрываю страницу с некрологами и следующие пять минут читаю их вслух. Отец качает головой, если не узнаёт имени покойного, и поднимает указательный палец, когда хочет услышать объявление целиком. Временами немного печалится.
Некрологи заканчиваются, отец говорит:
– Хорошо, иди.
Я встаю и вдруг понимаю, что вновь веду себя, как двенадцатилетняя девочка. Не собираюсь я уходить по приказу! У меня к отцу вопросы. О том, что он сделал со своими детьми. Ну и, конечно, нужно разобраться с историей Венди Боскомб.
– Минутку. Я хочу спросить…
– Рут, – умоляюще перебивает отец.
Я злюсь, но, если честно, чувствую себя польщенной – ведь он перепутал меня с идеальной Рут. Отец тычет в пустую непроливайку.
– Принеси «Пассионы».
– Извини, папа, ее нет.
– Значит, купи.
– Утром я съезжу в город и заодно куплю нормальной еды.
Похоже, я все-таки остаюсь.
– Вот еще… Я хочу «Пассиону» сейчас.
На то, чтобы доехать до города, приобрести все необходимое и вернуться, уйдет три часа. Ну уж нет.