Завещание Петра

На Пролетарской не было прохожих, но Виталий подходил к дому, покачиваясь порой так сильно, что придерживался за знакомый заборчик. Ему нужно было мотивированно прижаться к стене, заворачивая во двор пятиэтажки, чтобы «наружка», предположительно обитавшая в одной из припаркованных во дворе машин, не увидела его за бетонной плитой, которая вертикально стояла слева от подъезда. В то же время сторонний наблюдатель, случись он в четвертом часу ночи, не должен был испытать подозрения при виде крадущегося вдоль стены бугая. Пусть он испытает какое-нибудь другое чувство. Придерживаясь за стену, Ларькин на «подкашивающихся» ногах обогнул угол здания. Благополучно добрался до первого подъезда. Плита, правда, была украшена огромными дырами разного диаметра, но фигуру Ларькина она вполне могла заретушировать, особенно ночью. А кому какое дело до постороннего мужика, «на рогах» заползающего в первый подъезд, если твой клиент живет в четвертом и уже полночи спокойно спит?

Узнав, сколько снотворного запихал Ларькин в котлету, Лариса на прощанье отругала его, сказав, что положи он на 40% больше — и пёс от такого веса уже наверняка не очнулся бы. Но Виталий ведь не мог заранее знать, какого размера зверь ему встретится. Ко всеобщему благополучию, дворняжка оказалась живучей и темпераментной — когда капитан укладывал пса в его родную будку, тот уже пытался пошевелиться.

Замок на двери в подвал был типовой. Очень похожий на тот, который встретился Ларькину при выходе на крышу. Неудивительно, что к нему подошла та же самая отмычка. Набор отмычек брал в каждую поездку майор, а Виталий запасался электроникой. Этот замок капитан прикопал в куче мусора, пройдя примерно половину подвала — ему суждено было стать единственным следом ларькинского ночного похода. Выйдя из подвала в своём подъезде, он обнаружил третий замок — родной брат первых двух, — висящий на виду возле двери. Местное ЖЭУ, как видно, не отличалось богатым воображением. Виталий запер дверь и тихо поднялся по лестнице. Дверь квартиры была не заперта и открывалась бесшумно, а в том, что контрольные датчики на ней отсутствуют, они с Борисовым убедились перед выходом. Лестничная площадка и квартира напротив тоже были «чистыми». Самоволку можно было считать благополучно завершившейся. Коридор тускло освещался горевшей в ванной лампочкой. Никого не увидев, Виталий на секунду отвлекся, запирая дверь, а повернувшись... не то чтобы вздрогнул, но слегка оторопел, встретившись взглядом с майором. Борисов стоял в двух шагах от него и смотрел вопросительно, интересуясь результатами похода.

Москва. 4 апреля 1999 года. 2.10.

Илья Большаков сидел за пультом «Вампира» и лениво наблюдал за несколькими экранами. На одном из них струилась змейка записанных при помощи осциллографа звуковых колебаний, на другом —мелькали, появляясь и исчезая, тексты на русском и английском языках; на третьем светились рамки окон и значки машинных кодов. В принципе эти экраны должны были стоять на трёх разных рабочих местах, а выполняемые Большаковым действия можно было делать и по очереди. Но такой уж у него был стиль работы —понемножку того, понемножку этого... Чтобы не переключаться постоянно с одной программы на другую или с одного режима на другой, Илья с помощью Ахмерова сконструировал себе такое рабочее место, которое отвечало особенностям его творческой натуры. Помимо трех компьютерных мониторов здесь же было установлено несколько мониторов, дублирующих те, что стояли в «сторожке». При необходимости ГРАС мог охраняться одним-единственным человеком. Чаще всего —так уж жизнь сложилась —этим человеком оказывался Илья.

Но сейчас он не столько охранял штаб, сколько занимался отлаживанием компьютерной программы, позволявшей ему записывать голосами других людей сочиненные им самим диалоги. В компьютер были заложены несколько десятков записей разговоров Борисова, Ларькина, Ахмерова и самого Ильи. Программа обработала и изучила тембры и частоты голосов, и теперь Большаков мог заставить электронных Ренатов и Виталиев произносить такие слова и фразы, которых обладатели голосов не только не произносили, но о которых и не додумались бы. Дело было, в общем, немудрящее, такие программы появились уже несколько лет назад. Всё, что делал Илья, — доводил до ума дебильную зарубежную программу так, чтобы она правильно расставляла ударения во всех словах и чтобы работать с ней было удобно лично ему. Во время работы он пару раз вожделенно посмотрел на стоявшую неподалеку бутылку своего любимого темного «Толстяка», которым решил вознаградить себя за труды.

Вскоре первый этап был закончен. Илья, не вставая, дотянулся до бутылки, откупорил её, наполнил специально предназначенную для таких целей красивую хрустальную кружку и, по-кошачьи блаженно жмурясь, отхлебнул пивка. Ублажив себя таким образом, он потянулся к клавиатуре и некоторое время развлекался, заставляя машину рассказывать похабнейшие анекдоты голосом Ларькина, прочитать отрывок из «Дианетики» голосом Рената, а также исполнить несколько стихов Ахматовой голосом майора. Некоторые номера этого концерта Большакову так понравились, что бункер огласился его ядовитым смехом.

Он прикончил одну бутылку «Толстяка» и поставил на виду вторую, разрешив себе непременно расправиться с ней сразу после окончания работы. Затем Большаков начал собственно работу — поглядывая в лежавшие перед ним бумажки и книжки, он быстро набрал и записал полдесятка диалогов с участием Борисова, Ларькина и себя самого. После этого старлей включил маленький микрофон, встал и начал записывать звуки двигающегося стула, падающей на стол авторучки, шаги и тому подобное. Засим он вернулся в кресло и принялся расставлять эти звуки в сочиненных диалогах, аккуратным движением мыши удлиняя или, наоборот, сокращая паузы между фразами и звуками, регулируя громкость и тембр.

Большаков уже отшлифовал три из намеченных на сегодня пяти кусочков никогда не существовавшей акустической реальности, когда краем глаза заметил движение на одном из охранных мониторов. Он присмотрелся: по дорожке из прессованной гранитной крошки к особняку двигался прапорщик Ахмеров с большой сумкой в руке. Не отрывая взгляда от экранов, Илья нажал одну из многочисленных кнопок на охранном пульте и продолжил свои труды. Минут через десять в коридоре послышались, приближаясь, звуки музыки, защелкал цифровой замок, дверь открылась и в «бункер» вошел, пританцовывая, Ренат.

Подражая моде, бытовавшей некогда у американских негров, он придерживал на плече огромный неуклюжий магнитофон, изрыгавший ритмичные звуки. Пел любимый Ахмеровым Coolio. Ренат, продолжая танцевать, захлопнул ногой дверь и направился к столику возле большаковского кресла. Он добавил к стоявшей там бутылке ещё две, вынув их из принесенного полиэтиленового пакета. Звякнувший пакет он пристроил у стены и в танце сделал широкий полукруг по комнате вокруг «Вампира».

Большаков следил за ним с иронией. Дождавшись, когда мелодия закончится, он спросил:

— У тебя от этого рэпа не болит?..

— Что — не болит? — не понял Ренат.

— Рэпа, — повторил Илья и для ясности постучал пальцем по голове.

— А-а... Да нет, мне нравится! Хорошая музыка, — улыбнулся прапорщик, убавив звук.

—Дорогой мичман, у меня есть для вас запись покруче... —таинственным голосом сказал Большаков и заставил компьютер воспроизвести голосом Ахмерова отрывок из «Дианетики». Ренат внимательно выслушал эту небольшую лекцию и сказал очень серьезно:

— О чем речь, более-менее ясно... Я только не понял, кто этот мужик е таким неприятным голосом.

Он снял с плеча магнитофон, поставил его на пол, вернулся к столику и, открыв одну из принесенных бутылок, угостился.

— Как твоя Зина?

— А-атлищщна! — гордо сказал Ахмеров.

— А Любочка?

— Ощщень хорошшо!

—А Катенька?

— Щщудесна!

— Блин, как ты умудряешься?

—Замещщательна!

— Слушай, так что мы будем делать с телекамерой?

Ренат совсем выключил магнитофон, но продолжал двигаться по комнате в некоем подобии танца, просто выделываясь от избытка жизненных сил.