Прямой контакт

Бедный Мага, которого не стал спасать Борисов, отделался двумя сломанными ребрами и сотрясением мозга, Он попросту «влетел», а скорее всего его просто подставили. Колоритный рыжебородый аварец Мурад прикинул, что если не удается напрямую контролировать икорный промысел в Астраханской области, то можно делать это и по-хитрому, то есть как бы неофициально. Главное, раньше приехать, а рыбакам-то все равно, кому продавать, — лишь бы деньги платили.

Лакцев особенно щедрыми покупателями назвать было нельзя, они были прижимистыми и расчетливыми. Где лакец прошел — там еврею делать нечего. Эту прописную истину Мурад уяснил ещё в детстве и решил, что поскольку он не еврей, то как раз здесь он и сможет проскочить. Мурад стал платить за икру побольше, чем лакцы, — мелочь, а народу приятно, — и рыбаки начали охотнее продавать товар ему, а не Ризвану. Главное, чтобы всё было тихо, без шума, как говорится, и пыли.

Сам Мурад в таких «икряных рейдах», естественно, не участвовал, поручая дело кому-нибудь из своих орлов. Чаще других ездил Мага. Во-первых, он был не аварцем, а даргинцем, и Мурад, очень щепетильный в вопросах клановой чести, считал, что на такие не очень приятные дела гуманнее и правильнее посылать не своих, кровных, а чужих. Хотя Мага и был для Мурада, по крайней мере на словах, родным братом, в Митяево и близлежащие села ездил только он. Ведь ради общего дела чем не пожертвуешь? Во-вторых, Мага, как и все даргинцы — с точки зрения Мурада, — по натуре был торгашом, расчетливым и немного трусливым; боец из него все равно не получался. Так вот, чтобы талант не пропадал...

На этот раз Маге не повезло. Но... ещё неизвестно, чем могла бы кончиться эта встреча с Ризваном и его орлами. Мог и совсем не вернуться из поездки. Нашли бы недели через две исклеванный птицами труп. Свою часть истории он рассказал, стараясь дышать как можно реже из-за сильной боли в груди. Он радовался уже тому, что хотя бы медицинскую помощь ему вовремя оказали.

— Главное, не волнуйтесь, — сказал Маге гэбистский врач. — Все болезни в этом мире от нервов. Ребра сами срастутся, а чтобы голова не болела и не тошнило — вот рецепт. Можно, конечно, и таблетки попить, но лучше всё-таки внутримышечно. А вообще — жить будете.

— Почему же вы сразу нас не поставили в известность о своем приезде? — недовольно спросил Борисова местный чекист, тоже майор ФСБ. И не дождавшись ответа, сказал: — Всё-то вы, москвичи, секретничаете, всё мудрите. И вляпываетесь на каждом шагу в местное дерьмо. Нельзя вам теперь в Митяево. Этот абрек не посмотрит, чекист или не чекист, он за своего бойца, наверняка родственника, мстить вам будет. Что мне с вами, взвод спецназа посылать?

— Меня охранять не надо, — сдержанно произнес Борисов. — А вот лишняя шумиха в той деревне нам, действительно, ни к чему.

Он решил остаться в Астрахани, чтобы не привлекать ненужного внимания к Виталию. Другого разумного выхода не было.

Митяево, 7 июня 1998 года.

Рыба у Ларькина ловилась плохо: не то, чтобы очень большая, а даже рыбка просто приличных размеров не хотела клевать на синтетическую блесну. За два часа Виталий выловил только двух небольших щурят. В конце концов, леска зацепилась за какую-то корягу и никак не распутывалась, как Ларькин ни бился. В воду лезть не очень хотелось, но леску и блесну было жалко, к тому же такой ничтожный улов ударял по рыбачьему самолюбию Виталия, и он со вздохом разделся и нырнул.

Леска оказалась каким-то непонятным образом обмотанной вокруг довольно большой деревяшки. Ларькин совсем измучился, пытаясь размотать леску прямо под водой, и наконец решил вытащить эту деревяшку на берег. Деревяшка оказалась обломком, по всей видимости, какого-то корабля или лодки, с аккуратно написанными на нём полустершимися буквами «РНЫЙ». Необычного в этой штуковине было то, что по краям она была как будто оплавлена, что, по мнению Ларькина, с деревом происходить не могло в принципе. Виталий крутил странную деревяшку в руках, пытаясь распутать леску, и размышлял, как могла оплавиться эта штуковина и что такое «РНЫЙ». Версий, особенно по поводу последнего, у него было великое множество: горный, черный, верный, примерный, камерный, пожарный... Распутав наконец леску, Ларькин отложил деревяшку в сторону, решив, что неплохо было бы прихватить её с собой в качестве, так сказать, натурального экспоната.

Виталий снова забросил спиннинг и стал медитировать, глядя на воду...

Где-то неподалеку раздался шорох. Виталий прислушался: из густых зарослей явно доносился какой-то приглушенный шепот. Нельзя сказать, что Ларькин испугался, однако ему стало как-то не по себе. Остров-то непростой; Виталий, конечно, рассчитывал на встречу с чудесами, но к такому нежданному контакту он не был готов. Он поднялся и медленно, на цыпочках, пошел к тому месту, откуда доносились шорохи.

Какой-то человек вполне земной наружности сидел, прислонившись спиной к дереву и закрыв глаза. Можно было подумать, что он спит — настолько безмятежно-просветленным было выражение его лица. Но губы странного человека что-то быстро шептали, и Виталий сначала подумал, что у того не всё в порядке с головой. Ларькин несколько минут наблюдал за ним, вслушиваясь в тихий шепот, и наконец понял, что человек молится.

Под ногами у Ларькина что-то хрустнуло, человек открыл глаза и испуганно уставился на Виталия:

— Ты кто?

Первым желанием Ларькина было дать на такой каверзный вопрос универсальный ответ — «конь в пальто», но, видя неподдельный ужас в глазах у Пятницы (так Виталий сразу же мысленно окрестил незнакомца), Ларькин смягчился и как можно более спокойно ответил:

— Хомо сапиенс. Человек, то есть разумный. Зовут Виталием.

— А че ты тут делаешь? — спросил Пятница.

— Рыбу ловлю.

Пятница, похоже, успокоился; глаза его как-то сразу потускнели, на лице появилось безразличное выражение. Он поднялся и, повернувшись к Ларькину спиной, быстро пошел к берегу.

— Ты куда? — Виталий даже несколько опешил от такого поспешного бегства. Только, понимаешь, Пятницу себе нашел, а он уйти хочет.

Пятница, не оборачиваясь, что-то пробормотал, но скорости не снизил. Ларькин, недоуменно пожав плечами, последовал за ним. Пятница дошел до берега и направился к своей лодке.

— Может, порыбачим вместе? — Виталий старался выглядеть как можно более дружелюбным.

Пятница снова смущенно пробормотал что-то непонятное и оттолкнул лодку от берега...

Вот так парень-паренек... и не низок, не высок. Что не высок — это точно: метр шестьдесят — красный ему размер. Интересно, что его так напугало? Может, он принял Ларькина за бандита какого-нибудь? Эх, говорил Борисов: одевайся поинтеллигентнее. Ларькин посмотрел на свое отражение в воде: двухметровый почти молодец с не узкими, мягко говоря, плечами. Интеллигентность только в глазах. Но ведь это ещё разглядеть нужно... Ларькин ещё раз с грустью во взоре посмотрел на удаляющуюся лодку Пятницы, вздохнул и отправился дальше в одиночестве удить рыбу.

Андрюха появился, как и обещал, в семь часов. Ларькин к этому времени уже поджидал его, сложив все свое имущество, среди которого было и ведерко с рыбой, в одну кучку.

— Ну, что? Как улов? — В голосе Андрюхи слышалась плохо скрываемая издевка, и потаенные его мысли запросто угадывались за нарочито равнодушным выражением лица. Мол, всё с тобой, мужик, понятно. Рыбу ты здесь ловил. Конечно. А в сумочке вот этой увесистой куртка твоя лежит. Так и будем думать.

Ларькин продемонстрировал Андрюхе ведерко с рыбой.

— На уху хватит. А то третий день на Волге, а ухи ещё не пробовал.

Виталий перенес свое имущество в лодку, и они отчалили.

— Слушай, а ко мне сегодня гости приходили. — Ларькин проговорил это, вглядываясь в Андрюхино лицо и стараясь уловить его реакцию на сказанное.

— Да ну? — довольно равнодушно отреагировал Андрюха. — И кто же это был?