Страница 2 из 11
Турецкий так ничего не сказал. Принял три таблетки аспирина и долго отмокал в ванной с морской солью. А нож аккуратно упаковал в пластиковый пакет и положил в портфель.
Утром Турецкий варил кофе. Медная турка на четыре чашки, подарок Славы Грязнова, руке Александра Борисовича была уже привычней, чем пистолет или клавиатура компьютера. Да и кофе был превосходный – «Карт нуар» в зернах, презент Грязнова, только уже младшего, Дениса. Аромат по кухне распространялся такой, что жена, изучавшая увлекательный психологический трактат Берна «Игры, в которые играют люди, и люди, которые играют в игры», книжку отложила и тревожно потянула носом.
– Знаешь, Ирка, – сказал Турецкий, – кажется, меня все больше увлекает кулинария. Выйду на пенсию, стану эдаким Ниро Вульфом – гурманом и гастрономом.
Пять минут назад Александр Борисович собственноручно вынул из тостера (подарок Кости Меркулова) аккуратные горячие хлебцы и мастерски намазал их вишневым джемом, поэтому у него были все основания так говорить.
– У Ниро Вульфа повар имелся, – откликнулась Ирина Генриховна. – Хотя, наверно, он бездельничал побольше твоего. По крайней мере, постоянно дома торчал.
– Он вообще не выходил, – уточнил Турецкий. – И дом у него был свой.
– И все загадки криминальные, плюя, разгадывал, – поддела жена. – Думаешь, в твоей Генпрокуратуре он бы не справился?
– Черта с два, – хмыкнул Турецкий.
– Почему?
– Во-первых, в двери бы не пролез.
– Ну, Саш, я же серьезно интересуюсь!
С некоторых пор Ирина Генриховна действительно проявляла к работе мужа недюжинный интерес. А не так давно Турецкий с изумлением обнаружил в домашнем компьютере файл под названием «диплом», а в нем заголовок: «Характерология делинквент-ного (преступного то есть; ну и термин изобрели!) поведения». Оказалось, блестящий музыкальный педагог Ирина Генриховна Турецкая учится на психологическом отделении Центра эффективных технологий обучения, занимающегося профессиональной переориентацией, и намерена в ближайшем будущем стать специалистом в области психологии преступников и преступлений!
Чего только в жизни не случается, и чаще всего случается так, что наибольшие сюрпризы преподносят самые близкие и, казалось бы, хорошо знакомые люди...
– И я не шучу, – сказал Турецкий. – В нашей работе столько бессмысленных телодвижений и бюрократической ерунды, что любой литературный сыщик съел бы собственную трубку и ушел в повара. Правда... – тут он подержал театральную паузу, – с другой стороны, без этой тягомотины совершенно невозможно работать.
Ирина удивленно посмотрела на него. Турецкий молчал. Последнее время ему доставляли удовольствие такие вот разговоры ни о чем с собственной женой. Кто бы мог подумать?
– Не понимаю, – призналась она.
– Сейчас объясню. Какая самая рутинная работа на свете?
– Разучивание гамм на рояле, – не без гордости ответила она.
– Так и знал, что ты это скажешь, – ухмыльнулся Турецкий. – А почему?
– Да ни почему. Жуткая тоска. С другой стороны, невозможно представить пианиста, который бы через это не проходил.
– Нет, ты все-таки ответь, – настаивал Турецкий, – в чем специфика этого занудства? И что оно дает?
– Ну хорошо. – Ирина ненадолго задумалась. – Тут, пожалуй, важно, что при разучивании гамм не только увеличивается гибкость пальцев, приобретается техника игры, но и устанавливаются зависимости между отдельными звукосочетаниями и мышечными сокращениями. Ферштейн?
– Более-менее. То же самое и в моей работе. Пользуясь полуфабрикатами – прецедентами и опытом, который, как известно, сын ошибок трудных, удается решать головоломки, на которые человеку неподготовленному, непрофессионалу, понадобились бы годы аналитической работы.
Ирина наморщила лоб:
– Здесь есть прямая причинно-следственная связь?
– Едва ли. Назовем это интуицией.
– То есть у тебя она на высоте? – спросила-резюмировала супруга, хитро глядя куда-то позади него.
– А то! – скромно констатировал Турецкий, не обращая внимания на плиту. – Мало примеров, что ли?
В этот момент у него убежал кофе.
По радио негромко играл джаз. Турецкий держал руки на руле и думал: «Безусловно, логика и здравый смысл – мои лучшие качества. Ну, по крайней мере, логика. А значит, я должен бы делать все, чтобы удовлетворить свое честолюбие. Не надо только требовать трезвого взгляда на жизнь от жены и дочери, и тогда я буду просто обречен на успех. В идеале. Но что такое успех в моем положении? Стать генеральным прокурором? Боже упаси. М-мм... Пожалуй, не стоит расставлять точки над „и“, в жизни есть и другие приятные вещи. Скажем, работа помощника генерального прокурора...»
Положа руку на сердце и другие жизненно важные органы, можно было признать, что не такая уж она и скучная, как это принято считать друзьями и знакомыми и как привык расписывать сам Александр Борисович. Если какая-то проблема упорно не желает решаться, иной раз можно позволить событиям идти своим чередом и тогда через некоторое время не без удивления обнаружить, что все уже, оказывается, устроилось наилучшим образом. Вот сейчас он, например, стоит в угнетающей пробке, вызванной, скорей всего, проездом какого-нибудь начальственного кортежа через Кутузовский проспект, и единственным внятным желанием является выхватить табельное оружие и разрядить обойму в воздух. Или не в воздух. Хорошо, что табельное оружие благополучно лежит в сейфе на работе, да-а...
Турецкий убрал музыку и поискал какие-нибудь новости. Приятный женский голос сообщил: «Половина наших соотечественников убеждены, что в стране уже созданы благоприятные условия для развития крупного бизнеса. Столько же россиян относятся к „акулам капитализма“ положительно. Правда, при этом многие люди уверены, что больших денег в России честно заработать невозможно. Такие парадоксы в оценке чужого богатства выявил последний опрос фонда „Общественное мнение“.
Александр Борисович хмыкнул и вернул джаз.
Пробка не рассасывалась. Турецкий на всякий случай позвонил на работу и предупредил, что опаздывает. Машины продвигались на пару метров и снова останавливались. Пробка.
Степень раздражительности водителя зависит от того, как он относится к окружающей обстановке. Раздражать может все: пробки, мигалки, нарушения правил другими. Турецкий считал, что нужно просто относиться ко всему этому, как к должному. (Другое дело, что не всегда удавалось.) Пробки и хамство – это нечто само собой разумеющееся. Главное – поставить цель: доехать от пункта А к пункту Б без всяких проблем. Не замечать хамов, относиться к ним, как к больным людям, которых можно только лечить. И придерживаться золотого правила «трех Д»: «Дай Дорогу Дураку».
Спустя полчаса он подъехал на Большую Дмитровку, припарковался, заглушил двигатель и вышел из машины, но тут, как водится, зазвонил мобильный. Звонок был какой-то глуховатый, даже далекий. Может, это не у него? Турецкий похлопал себя по карманам и телефона не нашел. Забыл дома? Нет, он же звонил на работу. Да где же телефон?! Турецкий со злостью захлопнул дверцу машины, и звонок стал еще тише – телефон лежал в бардачке. Турецкий открыл дверцу и забрался в кабину.
– Алло?
– Александр, ну где ты, в конце концов?! – Это был Меркулов. Верный друг, соратник и босс редко оставлял его в покое.
– Вообще-то я пытаюсь попасть на работу, – сдержанно ответил Турецкий.
– Вот и я о том же! Давай уже скорее. Тут тебя ждут.
– Кто?
– Сам увидишь, поторапливайся. Сразу ко мне.
Турецкий наконец выбрался из машины окончательно и кивнул проходившему мимо знакомому следователю. Тот приподнял брови – сделал малопонятный жест, словно предупреждал о какой-то опасности. Интересно, какая же опасность может грозить у здания Генпрокуратуры? Впрочем, после вчерашнего нападения у себя в подъезде он бы ничему не удивился. И кстати, хорошо, что Меркулов сразу вызвал его к себе: Турецкий хотел с ним поделиться этой историей.