Страница 14 из 26
– Чему радуешься? – Тут же спросил он.
Я хмыкнула и указала рукой на медведя.
– Как дите малое… Меня тоже так же из воды в детстве не могли вытащить.
Старик усмехнулся.
– Все живое в нашем мире создано по одному образу и подобию. – И указав не на крыльцо, предложил. – Сядь в теньке посиди пока. А я помогу Асхата закрыть. Не то мы твою лошадку и вправду сюда не заманим.
Я присела на крыльцо. Мне нестерпимо хотелось пить, а еще не мешало бы умыться холодной водой. Но, пока там принимал водные процедуры медведь, идти туда не очень хотелось. Он, конечно, почти ручной зверь, но все же зверь. А испытывать судьбу во второй раз за это утро, особого желания не возникало.
Вскоре двум мужчинам удалось «выудить» медведя из воды, и он неохотно отправился следом за Одином. А я кинулась к роднику. Встала на колени и опустила голову в ледяную воду, и так замерла в блаженстве на несколько секунд. Потом напилась вволю, прогоняя горьковатый привкус во рту, оставшийся после снадобья старика.
На крыльце меня уже поджидал Прон. Я присела рядом с ним, и задала вопрос, который меня сейчас интересовал больше всего:
– И как мы будем сейчас искать мою лошадь?
Старик в притворном удивлении приподнял свои лохматые брови:
– Мы…? Мы никак не будем. Ее сейчас Один приведет. – И с интересом стал разглядывать поляну перед домом, как будто увидел там что-то в высшей степени занимательное.
Я проследила его взгляд, но ничего, стоящего такого пристального внимания не заметила, и опять уставилась на Прона. А тот делал вид, что не замечает моего взгляда, поднялся с крыльца, подошел к молодой березке, которая росла рядом и к которой, совсем недавно, я привязывала Люську, и стал тихонечко что-то напевать, поглаживая белый ствол своей ладонью с узловатыми пальцами. Я прислушалась и смогла разобрать слова:
– Ты расти на радость всем, древо жизни,
Пусть обойдут тебя грозы и молнии,
Пусть достаточно будет тебе влаги и воздуха,
Чтоб росло ты и зеленело всегда…
Насколько я могла понять, это было старославянская песня-приговор, которую наши предки исполняли, обращаясь за живительной силой растения, чтобы излечить недуги. Я сидела и слушала, как старик снова и снова повторяет эти строки, а в голове моей роились тысячи вопросов, которые я хотела бы ему задать. А ведь он действительно настоящий лекарь, и мне было чему у него поучиться. Только вот, вряд ли он возьмет меня в ученики. Тем более, что один у него уже, похоже, был. Один вышел из-за угла дома, и, не глядя ни на меня, ни на старика, прямиком отправился к опушке леса. Я принялась с любопытством за ним наблюдать. Мне было интересно, где и как он будет искать мою кобылу. У меня была тайная надежда, что умница-Люська должна прийти прямиком в родную конюшню. О том, как буду до базы добираться я, пока не думала. Расстраивало только одно. Лекарства для Кольки остались в седельной сумке, притороченной к седлу лошади. А значит, до того, как я начну лечить парня, времени уйдет намного больше, чем я представляла себе. Погруженная в свои тревожные мысли, я перестала обращать внимания на Одина. И совершенно напрасно.
Он остановился на краю леса, сложил ладони рупором и издал какой-то гортанный крик, похожий на лошадиное ржание, только намного ниже тоном. Звук, подхваченный эхом, разнесся по всей поляне. Появилось такое ощущение, что здесь пасется целый табун лошадей, и все они начали ржать. Звук пометался по лугу, отражаясь от стоявших деревьев и замер на низкой ноте. А через несколько секунд, из леса послышалось ответное ржание. Вскоре, на поляну выскочила Люська, с бешено вращающимися глазами, с пеной на удилах, вся в мыле. Один издал еще какой-то звук, который я не взялась бы описать кроме как, успокаивающий свист. Кобыла подошла к мужчине, и отфыркиваясь встала с ним рядом, испуганно дрожа всей кожей. Он погладил лошадку по шее, что -то при этом приговаривая, а затем, взял повод в руку и направился к нам.
Я переводила удивленный, если не сказать, ошарашенный взгляд с приближающегося Одина на старика, не в силах произнести ничего более вразумительного, кроме как, «ни хрена себе!». Вроде бы, приличной женщине не к лицу подобные выражения, но мне на это было сейчас просто наплевать. На мой удивленный и вопросительный взгляд, Прон ответил с коротким смешком.
– Один с любым зверем разговаривать умеет. Талант у парня…
Конечно, «парнем» назвать Одина у меня вряд ли язык повернулся бы, но, возможно, с высоты своего возраста Прон вполне мог о нем так говорить. Тогда и я для него была просто «девочкой». Я все еще продолжала таращится на Одина, когда он подвел Люську ко мне и протянул поводья, не произнося при этом ни слова. Я с большим трудом выдавила из себя «спасибо», приняла повод и принялась ее водить по поляне, чтобы она немного остыла. Потом позволила ей напиться из ручья, и вскочила в седло. И тут у «парня» прорезался голос. Хмуро глядя на меня, он произнес:
– Не советую тебе сейчас ее понукать. Пусть идет, как сама захочет. Ей пришлось набегаться, да и страха натерпелась, бедная. – Голос звучал немного хрипло, будто, у него в горле пересохло.
Я с изумлением уставилась на него. Он что, думает я изверг какой, примусь лошадь кнутом стегать, погоняя? Не найдя, что я толкового могу ему ответить, я еще раз пробормотала «спасибо», и направила кобылку в сторону тропы. На самой кромке леса, я не выдержала и оглянулась. Прона нигде не было видно, а Один стоял и смотрел нам с Люськой вслед. И только тут я поняла. Именно его я видела тогда, ночью в черемуховых кустах возле базы.
Всю обратную дорогу до дома я вспоминала свое посещение избы знахаря. В голове была невообразимая куча-мала из вопросов и догадок. Кто такой это Один? Он сын старика? Или его ученик? Почему Саныч ничего мне о нем не рассказал. И медведь Асхат тоже был загадкой. Не могу сказать, что мне часто приходилось встречаться с медведями, но немного я знала об этом звере. Медведи по своей сути не агрессивны, но, чтобы такой взрослый медведь стал тебе другом… Это очень сомнительно, и возможно только в одном случае: если человек воспитал его с детства.
За всеми этими размышлениями, я не заметила, как добралась до базы. Люська-умница довезла меня безо всяких приключений. Впрочем, нам с ней приключений на сегодня было вполне достаточно. Я решила, что не стоит рассказывать мужикам обо всем, что случилось у дома деда Прона. Андрей помогал Василичу на кухне. Колол дрова и таскал воду. Завидев меня, оба бросили свои дела и кинулись ко мне. Василич молча оглядел меня беглым взглядом с ног до головы и, убедившись, что я цела и невредима, удовлетворенно крякнул. Он прекрасно знал, что я терпеть не могу отвечать на бесконечные вопросы о собственном самочувствии или о том, как мои дела. Тем более, что все было вполне очевидным. Я задала вопрос, который волновал меня больше всего:
– Как там Колька?
Андрей с Василичем переглянулись, и после молчаливого соглашения, заговорил Андрей.
– Вроде бы жара нет. Но, нога его мне не нравится. Я его с полчаса назад твоим отваром напоил. Луковицы отвязали. А так… – Он пожал плечами. – Вроде бы все не так плохо. Ты привезла лекарства?
Я молча кивнула. Достала свою добычу из седельной сумки, попросила Андрея обиходить Люську, а Василича – поставить кастрюльку для отвара. И сразу прошла в свою избушку, поглядеть, как там Колька. Несчастный парнишка спал, как убитый. Нога, лежавшая поверх одеяла, была опухшей и особого оптимизма мне не внушала. Но я очень надеялась, что снадобья Прона помогут парню быстро встать на ноги.
Глава 9
Детство у Олежки было счастливым. Он был поздним ребенком, очень долгожданным, и родители в нем души не чаяли, хотя и не особо баловали. Мать была филологом, читала лекции в университете, потом как-то увлеклась этнографией. Не смотря на возраст, закончила заочно исторический факультет. И теперь моталась по экспедициям, изучая культуру народов Урала. А отец был геологом, тоже, едва снег стаивал, уезжал в экспедицию и до следующих снегов Олежка его не видел. Пока был маленький его на все лето к себе забирала бабушка Анфиса в деревню. Вот где ему было раздолье! Бабушка была малограмотная, но сказок, былин, древних сказаний знала великое множество. Так что, у Олежки тут тоже была своя экспедиция по этнографии, почти, как у мамы. Ему нравилось засыпать, уютно свернувшись на бабушкиной кровати, провалившись в мягкую, из гусиного пуха, перину, под ее неторопливый, словно журчащий ручеек, голос. И он сначала плыл в этом мире ее рассказов, как в волнах тумана. Затем, глаза незаметно закрывались, он проваливался в сон, словно попадал в другой мир. В нем огромные ели клонили свои головы к земле под напором Борея… С их ветвей свисали до земли, как седые бороды древних старцев, старые мхи, и раскачивались в такт порывам ветра. Грозовые облака наползали одно на другое. И раздавались мощные, раскатистые удары грома! Это грозный Бог Перун выезжал на своей колеснице, и метал огненные стрелы свои в злого змея, укравшего жену бога. Начиналась битва! И проливалась кровь змея на измученную землю горячими каплями летнего дождя, на последние камни ушедшей Гипербореи. Какие тайны еще хранят эти скалы, эти горы и бескрайние леса? Какую память они сберегают? Что скрывается за этими, как бескрайние океанские просторы, туманами? Возродятся ли дни былой славы…? Только Боги знают… Затихает вдали за горизонтом звук битвы. Удаляется в чертоги небесная колесница яростного Бога… И Олежка, подхваченный буйными порывами ветра, уносился вслед за огненной колесницей, и засыпал глубоко и спокойно с блаженной улыбкой на губах.