Страница 20 из 31
Все засмеялись, особенно девчонки. Вика тоже хохочет, успокоиться не может. Тут я закричал:
– Да ну, надоела эта музыка! Давайте что-нибудь повеселее поставим! – Я прямо весь вспотел от этой нервотрёпки. Вдруг – тишина. Это Вика маг выключила:
– Сейчас я буду читать стихи!
Никто ничего не поймёт:
– А зачем?
– Да ну, танцевать хочу!
– Наверно, Мишке поздравление в стихах. Валяй, Лукоянова…
– Раньше, что ли, не могла?
– Пусть читает.
– Только свет погаси. В темноте ты лучше выглядишь. – Это Эдькина морда смеётся во все свои сто зубов глупости.
Вика губу закусила. Но голову гордо вскинула:
– «Предчувствуя тебя, года проходят мимо, всё в облике одном предчувствую тебя, весь горизонт в огне и ясен нестерпимо и молча жду, тоскуя и любя…» и так далее…
Все молчат. Не знают, как реагировать. И тут Эдька, как нарочно, опять высовывается:
– Ну, Мишка, я тебя поздравляю! Это тебя, значит, она ждёт, тоскуя и любя?..
И тут первый раз в жизни на меня что-то накатило… Бешенство, что ли?.. Нестерпимо и ясно захотелось врезать по этим самым зубам. Эдька аж отшатнулся от меня:
– Да ты что, ты что, шуток не понимаешь?! Да ну вас всех!.. Чокнутые какие-то… – Он взял со стола свою дурацкую бутылку и с чувством собственного достоинства направился к двери…
А я пошёл на кухню. Там, в темноте, стояла Вика и на запотевшем окне что-то писала пальцем. Какое-то слово. Когда я вошёл, она его стёрла ладошкой. Я успел разобрать только несколько букв что-то вроде «…андр». Александр?
Повернулась ко мне:
– Знаешь, Мишка, я больше ни в кого не влюблюсь никогда!
– Ладно, – говорю, – пойдём тогда, потанцуем…
Булгаков Александр Николаевич
Родился в 1911 году в г. Феодосия.
С 1953 года жил в Казани.
Публиковаться начал в журналах «Смена», «Огонёк», «Наш современник».
Автор книг: «Угол поворота» (1958); «Трасса поднимается в горы» (1964); «Будем жить» (1965); «Северный ветер» (1971).
Член Союза писателей СССР с 1961 года.
Умер в 1978 году.
Трасса поднимается в горы
(Отрывок)
Лыска, поджарая золотистая кобыла в белых «гамашах» с лысиной на хитрой морде, тряхнула головой, фыркнула и решительно остановилась.
Инженер Кущевой ободрительно почмокал, дёрнул повод, ударил лошадь пятками. Кобыла стояла. Она дошла как раз до конца рыхлой, только что отсыпанной гравелистой дороги. Дальше расстилались нежно-зелёные мхи, бугрились, похожие на огромные грибы, болотные кочки, поблёскивала ржавая застоявшаяся вода. Через всё это тянулась широкая, продранная тракторами, борозда. Шлёпать по ней Лыска не собиралась.
Остановился весь караван.
Первую вьючную лошадь держал за повод высокий, плечистый, но ещё по-юношески худой, голенастый Алёша Садовников. Он с опаской поглядывал на злую морду Лыски и пытался спрятать лицо от её хвоста: кобыла, отгоняя слепней, то и дело задевала его.
Вторую лошадь держал Степан Антонович Галанов. Правда, Антоновичем его называют не часто, больше попросту Стёпой. Он с той же стройки, что и Алёша, но на стройку пришёл не из десятилетки, как Садовников, а из ремесленного. Он вырос в деревне и лошадей ничуть не боится.
Поодаль остановились две девушки.
Одетая в пунцовый лыжный костюм, Настя Кириллова – невысокая, очень подвижная, с весёлыми глазами цвета крепкого чая. На ногах Насти стоптанные красные босоножки, а на голове лихо сдвинутая назад детская панамка.
Вторая девушка – Оля Ефимова. И она в лыжном костюме, но помоднее, с множеством молний, а на ногах у неё сапоги. Голова Оли не покрыта, и в лучах солнца рыжеватые волосы отдают медью. Лицо коричневое от загара, нос мягкий, ребячий. Она окончила в Москве геодезические курсы и теперь с новыми товарищами пробирается на 169-й пикет строить мост и дорогу.
– Что же вы стали, Валерий Петрович! – крикнула она инженеру. – А ещё кубанский казак называется! Да вы ударьте вашу скотинку!
Кущевой недовольно огляделся, вокруг расстилалось болото, кое-где росли кустики багульника, и лишь вдалеке синел лес: ни одной палки. Кущевой дёрнул повод и принялся молотить бока Лыски пятками.
Кобыла фыркала, трясла головой, но с места не двигалась.
– Что же, мы тут зимовать собираемся?! – возмутилась Ольга. – Алексей, помоги же!..
Садовников осторожно пихнул кобылу, получил хвостом по лицу и с растерянным видом отстранился.
Кущевой решительно спешился, шагнул в торфяную грязь и сердито потянул за повод.
Караван двинулся.
Коричневые, сшитые на заказ из первых в жизни подъёмных, сапоги инженера раскисли и побурели. Сквозь шёлковую рубаху его нещадно жалили комары, а голову палило солнце. За спиной слышалось сердитое фырканье лошадей, всплески да изредка унылые реплики спутников.
Кущевой был сердит. Сердит на себя – не сумел переупрямить какую-то паршивую кобылу. Сердит на природу – где же они, пресловутые красоты Дальнего Востока? Но больше всего сердит на «начальство». «Начальство» представлялось ему чем-то неподвижным, тяжёлым, холодным, вроде каменной бабы на древнем кургане. Ему нет дела до страстей человеческих, и оно безжалостно гонит через болото куда-то в тайгу его, Кущевого.
В дорожный институт Кущевой поступил, как казалось ему, по призванию. Интересно прокладывать через поля и леса широкие ленты автострад, видеть, как по твоей дороге мчатся автомашины. На третьем курсе Кущевого увлекла гидротехника. Манили гигантские стройки на виду у целой страны, сложность работ, применение новейших машин. Но дорожники не строят гидроузлов, и Кущевой выбрал мосты: всё-таки ближе к воде. Он сам попросился на Дальний Восток. Только пройдя суровую школу, можно стать настоящим инженером. Но что он попадёт в такую непролазную глушь, в такую «дыру», Кущевой, конечно, не думал.
Он зло дёрнул повод и зашагал быстрее.
Воздух наполнился одуряющим запахом. Караван шёл через заросли багульника. Лес впереди обозначался чётче. Над деревьями показался синеватый дымок.
– Должно быть, там и есть этот самый пикет? – спросил Алексей.
– Вероятно, – откликнулся Кущевой. – Весёленькое местечко!
Неожиданно из багульника поднялся мускулистый парень в полосатой тельняшке. Он приложил руку ко лбу, оглядел караван, и на его круглом лице с проказливыми голубыми глазами появилось восхищённое выражение.
– Вот это да!.. Целый пионерский отряд!
– Вы не со сто шестьдесят девятого пикета? – спросил Кущевой.
– Оттуда, – парень раскланялся с девушками. – Анатолий Борискин, экскаваторщик высшего класса… А вы что, здесь пионерский лагерь поставите? Валяйте! У нас хорошо: мошки, комары да гадюки разных калибров…
Кущевой строго сказал, что назначен на пикет старшим прорабом.
– Что же теперь будет?! Ведь у нас уже прораб товарищ Ваханкин… Сергей Герасимыч. Кончай спать, полундра! Начальство приехало!
Из зарослей поднялся пожилой человек, одетый, несмотря на жару, в тёплый китель и суконные штаны.
– Я и не думал спать. Просто прилёг на минутку и слушаю: с кем это ты шуточки шутишь. Решил, с кем-нибудь из наших, а ты вон чего! – Ваханкин бросил на Анатолия сердитый взгляд, поздоровался с Кущевым и предложил: – Позвольте, я вас провожу. Тут тропочка есть. По ней покороче.
Дорогой он рассказывал:
– У нас на пикете пока нечего делать: ни материалов, ни машин. А народ необходимо занять, иначе разбалуются. Вот мы производим заготовку дикоросов: ягодки такие есть, голубицей называются. Может, встречали?
– Голубицу я знаю, а вот что на пикете нечего делать – не знал. Мне говорили, что это очень важный и срочный объект.
– Как же, как же! Важнейший! Вон бугорок на каравай хлеба походит – то карьер, там экскаватор стоит. Завезли его тому назад месяца два, когда ещё марь не больно растаяла. Собрали в ударном порядке, доложили кому следует, а грузить-то ему не на что. Вот бригада и ходит по ягодки… А то прислали – штукатуров. Так ведь у нас на пикете всего-то один домишко, наподобие собачьей конурки. Я с супругой там проживаю. А остальное – палатки. Ну, ясное дело, и штукатуры ходят по ягодки.