Страница 21 из 105
Небо также изменилось. Прежде оно было чистым, а теперь его скрывали серебристые облака. Но обычные облака должны располагаться более-менее параллельно по отношению к земле, а эти стояли вертикально и были мелкими и светящимися, так что, скорее походили на огромную бисерную занавесь или громадную хрустальную люстру. Из-за них свет приобретал любопытный серебристый оттенок.
Некоторые из четвероногих созданий посмотрели на него с интересом, даже подошли, чтобы поглядеть поближе. Найлу они были не менее любопытны — он полагал, что это были какие-то разновидности духов природы, вроде людей-хамелеонов. Вскоре вокруг него собралось их не меньше дюжины. Один, казавшийся мельче и моложе остальных, потянулся к нему, чтобы дотронуться своей необычайно длинной кистью. Другие издали что-то вроде предостерегающего шипения, и существо отдернуло руку. Но мгновение спустя к нему потянулся второй и испытующе потыкал Найла длинным скрюченным указательным пальцем, тыльная сторона которого обросла седыми волосами. Найл не шевелился, улыбаясь, чтобы показать, что он их не боится, и еще некоторые протянули руки и потрогали его.
Казалось, больше всего их занимало его лицо, голые руки и ноги. При чудовищной длине их конечностей им было одинаково легко дотянуться и до его ступней и до головы. Он заметил, что их руки были очень холодны и в их касаниях было что-то удивительно успокаивающее.
Вскоре они все принялись тормошить его, словно собаку, поглаживая его руки, плечи, спину и даже бедра. Он нашел, что это необычайно приятно, и по ощущениям похоже на массаж, который ему делали женщины-служанки после того, как он принимал ванну. Его охватывало теплое дремотное чувство, которое странным образом напомнило ему удовольствие, которое он пережил, когда держал принцессу Мерлью в своих объятиях.
Внезапно он вздрогнул от крика, полного злобы, и бледные создания виновато отпрянули. По направлению к ним шагал человек, в котором он инстинктивно признал женщину. Длинные темно-каштановые волосы спускались ниже пояса, одета она была в бурый балахон, почти достающий до земли. Но на ее лице не было ни глаз, ни носа — только рот по центру с длинными чувственными красными губами.
Она произнесла неестественным гортанным голосом:
— Что ты здесь делаешь?
Найл меньше всего ожидал, что к нему обратятся на его собственном языке, который он слышал в первый раз с тех пор, как покинул дворец.
Он нервно произнес:
— Я… я не знаю.
Разумеется, это было правдой. Но ей это объяснение явно показалось нелепым.
— Не знаешь?
Она наклонилась так, что ее лицо почти соприкоснулось с лицом Найла. Ее дыхание было столь же приятным, как легкий ветерок, который их обдувал. Но даже при этом его смущал вид этого голого лица, где на месте глаз и носа была лишь гладкая кожа и рот, искривленный в гримасе злобного высокомерия. Ее следующий вопрос его ошарашил:
— Ты умеешь летать?
— Не думаю, — неуверенно ответил Найл.
— Тогда тебя следует съесть.
Найл перевел взгляд на лица вокруг него и внезапно понял, что она говорила вполне серьезно. Большинство белых созданий уже отодвинули волосы ото ртов, и их заостренные желтоватые зубы безошибочно выдавали в них хищников. Они поедом ели его глазами, и некоторые уже облизывались, у одного даже потекла слюна. Найл потрясенно осознал, что этими осторожными поглаживаниями они хотели убаюкать его до состояния безучастного непротивления, чтобы он добровольно отдался к ним в зубы. И еще больше его испугало то, что он, похоже, был близок к тому, чтобы это сделать.
Женщина нетерпеливо произнесла:
— Уберите его отсюда!
Она, казалось, обращалась к кому-то за плечом Найла. Раньше, чем он успел обернуться, чтобы посмотреть, кто это, его обхватили за пояс и вздернули в воздух с такой скоростью, что он не успел испугаться. Над ним захлопали огромные крылья, за пояс его удерживали огромные лапы, странным образом похожие на человеческие пальцы. Он взглянул вверх — это было не просто, поскольку его тело располагалось почти горизонтально — и вместо оперенной груди, которую ожидал увидеть, он разглядел серое чешуйчатое тело, как у рептилии, и тупую морду, похожую на черепашью. Кожистые крылья скорее напоминали летучую мышь, чем птицу.
Оторвавшись от земли с головокружительной скоростью, он увидел внизу город, который уменьшался, пока его не скрыла завеса серебристых облаков.
В следующий момент он проснулся в пещере людей-хамелеонов. Казалось, никто не заметил его пробуждения, или же на него попросту никто не обратил внимания. Несколько минут спустя он понял, что это было проявлением вежливости. Они давали ему время поразмыслить над пережитым. Это было совершенно непохоже на пробуждение от обычного сна, которое походило на возвращение из мира грез к реальности. Здесь же он словно перешел от одной реальности к другой. Сон казался более настоящим, чем окружающий мир. Но о чем это говорило? Что означал этот город полосатых конусов? Когда он был ребенком, его дед Джомар часто говорил о снах и их истолковании — он верил, что сны полны разнообразных знамений. Но сон Найла казался мешаниной всякой ерунды, не несущей никакого смысла.
Он испытал жестокое разочарование. Какой смысл был в обладании разумом, если он был не в состоянии даже разгадать этот сон? Затем он устыдился своего раздражения. Безмятежность его спутников послужила ему упреком. Он усилием воли погрузился в такое же состояние терпеливого покоя, и попробовал вновь оживить в памяти свой сон.
Он закрыл глаза и постарался зрительно воссоздать полосатую равнину с коническими строениями. Сперва она оставалась лишь зрительным образом, похожим на размытую нерезкую картинку. Но он понимал, что это было следствием того, что он использует разум вместо способности, позволявшей воссоздавать реальность. Для этого требовалась большая расслабленность, чем для попыток оживить память. Затем внезапно у него получилось: он оказался на полосатой равнине, над которой растекался приятный аромат карамели.
Но было одно отличие: на сей раз он осознавал, что это было его воспоминанием, и, следовательно, он имел над ним безраздельную власть. Стоило ему понять это, как ему стало ясно происхождение этого сна.
Приятный запах был запахом сахарной ваты с детского праздника. А лужи жидкости на покрытии были разноцветными напитками с той же вечеринки. Что до зеленых и желтых полос, теперь он сообразил, что они напоминали ему о мятных карамельках, которые были в почете у детей из города жуков-бомбардиров. Некий творец снов у него в мозгу смешал эти элементы в фантазии о карамельно-полосатом городе. Таким образом, в этом сне выражалась его тоска по неискушенности детства. Но почему здания не приближались, когда он шел к ним?
Секундное раздумье привело его к ответу. Потому что он инстинктивно понимал, что ностальгия по утраченной невинности была неутолима. Он понял это, когда призвал способности взрослого — концентрацию и силу воли — чтобы достичь желанной цели. Но этим он добился лишь того, что его поглотила тьма во внутренности циркового тента…
А что думать о следующей части сна — созданиях с седыми волосами и глазами на выкате, которые внушили ему чувство защищенности лишь для того, чтобы съесть его? И что с этой женщиной без глаз и носа?
Он проделал те же действия, что и прежде: призвал зрительный образ серой мостовой и призрачных созданий с длинными волосами, затем погрузился в более глубокое расслабление. В этом, как он понял, и заключалась сущность этой техники: расслабление помогало запустить некую способность, которая делала воспоминание реалистичным. На сей раз он убедился, что творец сновидений даже не потрудился прорисовать дома детально; они были только намечены, словно художник нарисовал набросок, который решил закончить попозже.
Найл даже заметил кое-что, на что не обратил внимание, когда видел сон: откуда-то из-под земли доносился высокий жужжащий шум.
Белые призраки начали его ласкать, поглаживая его обнаженную плоть, пока его не охватила сладостная сонливость. Стоило ему расслабиться до состояния экстатического блаженства, как раздался крик, и к ним направилась женщина в буром одеянии. На сей раз, Найл наблюдал за белыми призраками и заметил, как они отодвигали длинные волосы, обнажая рты с заостренными зубами.