Хозяин

Вначале, когда некоторые из соседей еще проявляли к нему интерес, в глухоте винили какую-то странную болезнь. Испугавшись заразы, привыкли его обходить, Лука сам нашел себе занятие уборщика и прислуги епископа, ему также давали несложные задания носильщика, например, принести хворост, но обычно он сам старался не попадаться никому на глаза.

Так шла жизнь, и как-то, подметая подвалы епископата, он обратил внимание на растительный орнамент, выпукло обрамлявший прямоугольный кусок стены. Ведя пальцем по причудливым завиткам узора, он нажал на какой-то цветок.

Глава 9

Длинный темный подвал епископата освещался чередой потолочных ламп. Но уже давно что-то нарушилось в их механизме, свет загорался изредка, да и то ненадолго. Но в такие моменты вся цепочка ламп начинала мигать бледным желтоватым светом, потом вдруг ярко вспыхивала — и гасла. Через верхние окошки, прорубленные в стенах, немного дневного света просачивалось вниз, и Лука скоро привык работать в полутьме. Здесь было сумеречно и тихо, лишь мухи сонно и недовольно загудели в воздухе, когда после случайного нажатия на цветочный завиток, тонко заскрипев, часть стены отодвинулась, образовав проход в темноту скрытого помещения, ярко осветившегося, едва Лука вошел внутрь.

Это и был вход в его библиотеку, сохранившую тайные и забытые знания давно ушедшей эпохи. Кто ее сохранил, для чего и почему никто не нашел путь сюда за столетия буйной ненависти — ответа на эти вопросы он так и не узнал никогда.

Вначале хранилище привлекало его только тайной. Она стала его убежищем, где Лука мог спрятаться от ненавистного ему города. Книги он читал, но большая часть из прочитанного оставалась непонятной. Вернее, непонятным было все. Там описывались иные люди, описывалась иная жизнь, существовавшая по другим законам. Однако же, пусть и непонятное, чтение его забавляло. Он читал много и запоминал все, хоть и не понимая прочитанного.

До поры до времени.

Полгода назад с ним случилось нечто, вначале испугавшее его до глубины души. Все произошло во сне. Так же, как и сегодня, Лука проснулся от кошмара. Но в отличие от нынешнего тот кошмар был реален. Он совершенно ясно понял, что кто-то чужой поселился в его голове. И этот чужой пытался взять управление его телом и сознанием в свои руки.

Чувство беспомощности, впервые испытанное им, когда собственное тело перестает быть твоим, привело Луку в такой ужас, паника, овладевшая им, была настолько ужасной, что каким-то чудовищным усилием воли он сумел изгнать чужака.

Не совсем. Тот отступил, спрятавшись в закоулках подсознания, надежно запертый там крепнувшей волей Луки. Если бы не приступ ужаса, который помог спутать планы захватчика, его неожиданное появление, вероятно, помогло бы пришельцу. Но теперь Лука знал о нем и, значит, был вооружен.

С тех самых пор Луке пришлось смириться с соседством чужака в собственном теле. Несколько раз ему пришлось отражать новые атаки незнакомца. Но эти попытки захватить власть были каждый раз слабее. В конце концов совсем ослабевший пришелец оставил попытки захвата власти, как-то успокоился и прижился.

Кто это был? И зачем явился к нему? Ответа не мог дать никто. Зато можно было предполагать. И Лука как-то вдруг понял, что все неспроста. Что рассказы матери, воспринимаемые им как грезы несчастной женщины, пытавшейся скрасить жизнь уродцу-сыну, дать ему мечту и смысл в его убогом существовании, были, возможно, основаны на чем-то реальном. Возможно, думал Лука, этот пришелец и есть посланец отца, не нашедший силы передать сыну разборчивую весть? А может быть, сам Хозяин увлекся простой из простых, бедной из бедных, а теперь вспомнил о своем забытом сыне? Мечты увлекали, они возносили к небесам, и тем больнее было пробуждаться от очередного пинка или другого оскорбления, на которое нельзя было ответить.

Было теперь иной раз непереносимо мириться с оскорблениями, веря в собственную исключительность, в избранность свою, в то, что самим рождением предназначен он для великих целей. Он еще более возненавидел Сан-Себастьян, горожан, свою безрадостную жизнь. И в который раз поклялся когда-нибудь сполна воздать своим мучителям.

Зато стали сниться новые сны, которые Лука так же не понимал, как прежде не понимал прочитанные книги. А они стали вдруг понятны. Теперь вообще многое прояснилось в его голове. Он объяснял это влиянием пришельца, который, осознав свою беспомощность, неожиданно стал делиться с Лукой своими знаниями.

Теперь-то Лука оценил доставшееся ему несколько лет назад сокровище. Библиотека была этим сокровищем. Кроме книг, здесь было много полок с какими-то блестящими штуками, непонятного назначения. Теперь Лука как-то сразу догадался, что это и есть электронные носители информации, о которых он прежде читал. Впрочем, воспользоваться ими он так и не смог. Его это особенно не занимало. Хватало обычных книг.

Он вдруг стал понимать, что является, наверное, одним из немногих на Земле людей, имеющих ясное представление о давно исчезнувшей жизни, о знаниях тех, прошлых, эпох, о могуществе людей, но и бессилии их и ничтожестве, ибо лишить потомков всех принадлежащих им по праву благ могли лишь слабые и жалкие люди.

Продолжали также сниться сны, словно бы иллюстрации к прочитанным древним книгам. Там были неведомые города, высокие каменные дома, множество летающих и быстро двигающих машин, словом, все то, что было когда-то в прошлом и что пытался навеять ему во сне таинственный и, кажется, уже прирученный захватчик.

Сейчас, спускаясь в подвал, он испытывал радость от мысли, что скоро тайная плита хоть ненадолго, но надежно скроет его от событий сегодняшнего утра, принесшего столько волнений и загадок. Он до сих пор так и не пришел к выводу, что стоит за непонятным появлением лесных, а также этого странного пилигрима по имени Эдвард, представленного как охотника за чужими судьбами. Потом это появление лесной орды, наскоро испугавших всех войной.

Все непонятное страшит, а если это имеет отношение к тебе лично, то страшит вдвойне.

Привыкнув быть тенью епископа, Лука многое знал и многое видел в реальной жизни. Тревоги высшего духовенства Церкви были ему знакомы. Церковь, раздираемая конфессиями, находилась в большой опасности. Лесные мутанты тоже провозглашали себя рабами Спасителя, но их вера была святотатством, богомерзкой ересью, той каплей горечи, которая уничтожает сладость бочки меда. Терпеть подобное было нельзя. С лесными необходимо было бороться еще и потому, что их вера могла разъесть изнутри все тело Христовой Церкви.