Семя скошенных трав

Я с размаху грохнулся с высот научной работы на грешную землю. Оставалось только сопоставить факты. Растущее напряжение, подковёрную возню, крайне недобрый тон ВИДа и сетевой прессы… просто глаза открылись! Мы с Ромой тогда переглянулись и поняли: будет беда.

— Свяжись с Серебряным, — сказал я. — И предупреди тюленей: пусть присматривают за приматами. За всеми. Я сейчас ни за кого не поручусь, даже за себя. Начинается очень паршивое время.

Он не стал спорить. Кажется, чуял предательство, как дурной запах.

Спросил, когда уже собирался уходить:

— Вень, а тебе что-нибудь говорит фамилия Смеляков?

Я пожал плечами.

А Рома пробормотал:

— Это пилот у нас на мысе Ветров. И где-то я его видел. С другим именем… может, с другим лицом… но…

— Попробуй выяснить, — сказал я. — Но мне кажется, что мы опоздали уже.

Он рассеянно кивнул.

Я оказался прав: ничего выяснить он не успел.

Время вдруг дьявольски ускорилось, так, что его перестало хватать на самые неотложные дела. На следующий день я узнал, что Рома умер от инфаркта.

Комконовец. В сорок три. С наносистемой, поддерживающей медицинский контроль. Инфаркт.

Бабе Мане из Распердяева это расскажите.

Рому убили — и, заметая следы, не отдали тело комконовским экспертам. Кремировали мгновенно. Мы получили пепел, по которому было уже ничего не прочесть.

Рома стал первым нашим убитым в этой войне. Мы с Гудвином знали, что война начнётся, за несколько дней до её начала — и до тоски ничего не могли сделать. Когда я предупреждал Океан Второй, чувствовал себя одним из тех перебежчиков и резидентов в ещё памятном сорок первом году позапрошлого века, которые пытались что-то предотвратить, не зная, где будет нанесён удар. Что я мог сказать! «Будьте, ради Хэталь, настороже»?

Они были настороже. Не помогло.

Я успел отослать на Шед Эйо — надеялся спасти, но убил. Её лицо до сих пор приходит в снах, но я понимаю, что смерть Эйо — не моя вина. Против нас играла судьба.

Хтиада домой не полетел.

— Вэн, — сказал он, — ты же знаешь, я работаю с обитателями экстремально больших глубин. Где я возьму дома или на Океане Втором такой материал? У вас же уникальный океан! Я ещё чуть-чуть закончу…

— Сейчас не время, — сказал я. — Давай ты переждёшь шторм дома?

Он мне улыбнулся:

— Ещё пара погружений — и всё. Дома систематизирую.

То, что случилось дальше, до сих пор не укладывается в моей голове. Просто в обычный день, ближе к обеду, ко мне пришёл юный этнограф Бэрей, паж Гудвина — и его лицо с ноздрями, закрытыми намертво, напоминало серое стекло.

Он молча положил на мой стол чип с шедийской камеры слежения.

Я понял, что просматривать надо срочно и что этот чип, видимо, чья-то промашка. Включил проектор.

Бэрей перемотал запись — и мы просмотрели беззвучную драму.

Судя по таймеру, всё произошло с четверть часа назад.

Камера стояла в лаборатории Хтиады, над его рабочим столом. Он сам у стеллажа с образцами рассматривал какой-то препарат. Оглянулся. В лабораторию вошёл Витя Томилин, один из кураторов Шеда. Хтиада рассеянно улыбнулся, что-то сказал и поднял стёкла с препаратом; в этот момент Томилин вытащил пистолет и выстрелил Хтиаде в лоб.

Вся сцена уложилась в несколько секунд. Даже минуты не прошло.

Хтиада падал дольше, чем всё это случилось.

У меня случился такой же шок, как и у Бэрея, — и так же перехватило дыхание. В голове крутилось, что существо безобиднее Хтиады надо поискать, что он гениальный океанолог, чудовищная потеря для нашей общей науки, что он — мой друг и редкий шедми, не чувствующий к людям неприязни, и как же Витька…

Я подумал, что был прав, когда велел шедми не доверять никому из людей. Среди людей — избыток предателей.

Между тем в лабораторию зашёл Лидин, тоже наш. Они с Томилиным раскрыли мешок для биологических отходов и упаковали в него тело Хтиады. Томилин вызвал магнитный кар для внутренних грузов, они вдвоём закинули мешок с телом на его площадку, кар медленно выплыл из лаборатории, Томилин вышел следом, Лидин задержался на минуту. Торопливо пролистал личную директорию Хтиады за последние дни, что-то скопировал — и стёр оставшиеся записи. Потом, словно спохватился: взглянул на камеру. Изображение погасло.

Я посмотрел на Бэрея.

— Кому сказать об этом? — спросил Бэрей потрясённо: ребёнок, на глазах у которого друзья расстреляли старшего брата. — Они должны умереть. За это они должны умереть.

— Должны, — сказал я. — Но сперва нам надо позаботиться о себе. Иначе ты, храбрый белёк, будешь следующим. И не спорь. Я уговаривал Хтиаду улететь, он не послушался. И вспомни, что надо дышать.

Бэрей не посмел спорить. Я взял его за руку и потащил к Майорову. По дороге связался с Михасем — он сказал, что «щщас будет», и с Саидом — он сказал, что его отец умер в больнице несколько часов назад, извинился и сбросил вызов, не дослушав.

Я вломился к Вадиму, ощущая происходящее, как затянувшийся кошмар.

Гудвин великолепно держал себя в руках и думал очень быстро.

— Так, — сказал он, когда погасла голограмма. — Это ведь уже второй наш резидент, да? Ох… Ладно. Венечка, ты летишь на Нги.

На миг я потерял дар речи, а вернув его, тут же возмутился.

— Сейчас?! Зачем?!

— Я тебе командировку оформлю. По твоим старым отчётам. А наши мальчики в Кши-На прикроют. Предположим, ты струсил и сбежал. Никто из тех не удивится: такие чувства им очень понятны. Я попытаюсь перекинуть тебя на Океан Второй. Хорошо бы — с Михасем и Саидом… где они, кстати?

— Михась сейчас будет, — сказал я. — Вот-вот. Что-то задержался. А у Саида отец умер только что…

— Вы, все трое — покойники, — сказал Гудвин. — Если впрямь начнётся заварушка с Шедом, если… эти всё-таки осмелятся, то вы окажетесь на Земле очень не ко двору. Вы же потенциальные предатели. Поэтому надо скоренько показать спецам, что вы безопасные. Трусы — безопасны. Ну свалили по командировкам в свои отсталые мирки…

Мой коммуникатор мигнул и пискнул. Я встал так, чтобы на голограмме отобразилось окно в сад, а не рабочий стол Вадима, и принял вызов с незнакомого номера.

Увидел ЧСмедика, пожилого мужика с усталым напряжённым лицом, а за ним — покрытие кольцевого шоссе и размазанные ветром облака.

Прежде чем я успел что-то сказать, он спросил:

— Вы родственник Михаила Игнатьевича Перерепенко? Номер вашего коммутатора был записан на его водительских правах.

Меня сперва прошил мороз, а потом кинуло в жар.

— Что с ним?

— Влетел под грузовую фуру на развязке. Мне жаль…

Он отвёл руку в сторону — и я увидел эргомоб Михася, разбитый вдребезги. Его передней части уже не существовало, от неё остались только осколки пластика и искорёженное кресло, пропитанное кровью.

Михась водил профессионально. Лучше нас всех. Он умел управляться с любым созданием разума, которое быстро ездит, он был специализированный эксперт по транспорту — и с шедийским дисколётом бы справился, не говоря уж о такой тихоходной, простой и будничной штуке, как эргомоб.

Но нельзя же было устроить здоровому тридцатилетнему парню, каждые два месяца подтверждавшему на медкомиссии пилотский допуск, сердечный приступ! И тело забрать не выйдет: Рома был одинок, у Михася — Алёна, дети…

Я скинул вызов. Мне хотелось выть.

Мы — чужие. Нам не доверяют. С нами — по закону военного времени.

Вадим дал мне отдышаться. Бэрей стоял рядом с ним, прижав его ладонь к своему лицу, — «мне плохо, Старший, мне больно!» — и Вадим гладил его по голове.

Я разлепил губы:

— Гудвин, до Саида надо добраться раньше спецов. Давай убьём его сами, а?

Бэрей поднял голову, взглянул потрясённо. У Вадима приоткрылся рот:

— Веня, ты спятил?

Я мотнул головой.

— Мы работали с «Барракудой», — сказал я. — У нас есть страховочное мясо, клонированные наборы запчастей на крайний случай. И я организую труп Саида этим гадам.