Страница 23 из 121
И только сказал, что не буду участвовать.
Смеляков плюнул и ушёл. И легко нашёл себе команду, с которой это можно было устроить и без меня. Он знал, что я не настучу в КомКон — и я не настучал.
Если бы настучал — чувствовал бы себя стукачом.
А не палачом, сука.
Но теперь уже поздно об этом думать.
Они довольно долго выбирали момент. У них уже вообще никакого противодействия не было, даже учёные вроде бы знали, но помалкивали. А Строев время от времени говорил что-то вроде: «Вы там только осторожно», но о белых лебедях и гнусном поведении никто из начальства уже не заикался, даже Владимирский. А батюшка улыбался и разглагольствовал о жертвенной любви к детям и готовности помочь ближнему, кто бы он ни был.
Наши выбрали практически идеально — отчасти потому, что шедми нас не любили, отстранялись, но не боялись. То есть опасались, наверное, но не до такой степени, чтобы постоянно держать боевую готовность.
Поэтому шедми и принялись монтировать какую-то штуковину посреди залива. Платформу какую-то. Залив у нас считался нейтральной территорией, поэтому мы запросто отправляли дрон и наблюдали — надо было только не приближаться совсем уж вплотную. Так что мы видели, что у них там работает чуть не весь персонал базы — много народу. Они, наверно, хотели скоренько там всё закончить.
Ну и наши выбрали момент, когда патрульные улетели делать облёт территории, биологи свалили куда-то на катере, а ещё кто-то там сперва грузил на второй катер какие-то штуковины, которые им подбросили с Шеда, а потом уехал на эту платформу.
И по расчётам Смелякова и Гамузова на базе у них остались только дети, воспитатели и, может, какие-нибудь там шедийские учёные, которые сидят в лабораториях и в микроскопы таращатся.
Была очень хорошая погода: почти полный штиль, двенадцать градусов тепла, солнышко. Все дети торчали на пляже — и бельки. Когда Смеляков и Гамузов подняли орнитоптеры, я запустил дрон к шедийской базе — уже всё равно было — и видел, как мелкие играют на пляже. Бельков было десять, может, двенадцать — они белели на серой гальке, как одуванчики. Шедми их не одевали никогда, их дети начинали носить одежду только когда полиняют — и бельки были реально белые-белые.
Когда они опустили орнитоптеры на пляж, я и дрон опустил. И видел.
Только не слышал.
Наши потом кое-что рассказывали.
Что дети-шедми в первый момент совершенно не испугались. Они вообще были приучены взрослых не бояться, а про людей, видимо, знали только то, что люди — соседи по этому миру. Поэтому детям стало любопытно, и они подошли. Среди них был тот пацанёнок, которого Смеляков пытался спасать из океана — и он даже сказал Смелякову что-то… вроде поздоровался.
А ещё среди них были две беременных девчонки. Совсем соплячки, лет, может, по двенадцать или тринадцать. На них были какие-то ожерелья из ракушек. Одну обнимал пацанёнок, совсем мелкий, ниже её на голову — но обнимал за бёдра, довольно погано. Не по-детски.
Я не знаю, что наши им сказали. В первый момент дети постарше, видно, не поняли, что происходит. Но они быстро сообразили.
Потому что тот пацан, Халэ, сперва что-то говорил Смелякову, потом стал хватать его за руки. Гицадзе толкнул его в плечо — и он сел на гальку и вскочил. К Гицадзе сунулся этот их ручной пингвин, протянул клюв, будто хотел укусить — и Смеляков пнул его ногой, так что пингвин отлетел назад. Девчонки, похоже, начали визжать — и кто-то побежал к жилому корпусу, а оттуда уже бежали взрослые.
Взрослые мужики с оружием — и Шэу, которая, похоже, тоже что-то кричала.
Халэ швырнул в Смелякова камнем. Галькой с пляжа. Лещенко врезал ему уже серьёзно, так что он отлетел в сторону, упал и не поднялся сразу. Девчонки и другие пацанята тоже схватились за камни — но не стали бросать, потому что у наших в руках уже были бельки.
Думаю, что именно поэтому и не стреляли охранники. Боялись попасть в детей.
Беременная девчонка вцепилась Гамузову в руки — и Гицадзе влепил ей парализующий дротик, она осела, как убитая. А Смеляков начал стрелять по остальным подросткам, потому что они не хотели отойти в сторону — и они шарахнулись. И тут добежала Шэу, которая бежала быстрее всех взрослых — и Смеляков сунул белька в орнитоптер и выстрелил в Шэу дротиком, она упала на него, и он втащил её в кабину орнитоптера.
И они взлетели.
Шедми смотрели вверх, опустив стволы — но только несколько секунд. Потом один из них выстрелил вверх и сбил дрон. Так что больше я не видел ничего.
А наши были на аэродроме базы уже через несколько минут. Я побежал туда, но там уже довольно много народу собралось.
Бельков было только пять. Они не плакали, но сидели тихо-тихо, как зайчата, и не хотели идти на руки к людям. А Смеляков и Гамузов вытащили из орнитоптера Шэу, как пьяную девку.
Владимирский бежал по взлётному полю почти так же, как шедми-бойцы, а за ним бежали Строев и наши аналитики. Начальник бежал и орал: «Вы что, белены объелись, вашу мать?!» — но Строев, по-моему, думал что-то совершенно другое, а наши патрульные стояли плечом к плечу, как перед неприятелем.
Хофман, ксенолог, тоже заорал, чуть не плача:
— Зачем вы девку-то припёрли, идиоты?
Смеляков, у которого лицо сделалось просто жуткое, огрызнулся:
— А какая ей разница, кто её…? Почему бы и не мы?
И Гицадзе бросил:
— Вы заодно с этими извращенцами, да?
Кто-то ещё вякнул, что они — ксеноморфы, но его никто не слушал. Владимирский приказал объявить по базе боевую тревогу, ну просто на всякий случай. Комов-Громов выполз из госпиталя с каким-то трагическим монологом на тему «господа, вы звери», но ему кто-то дал по зубам, и я даже не вспомню, кто именно.
И тут над нашей базой появились их «летающие блюдца». Шедми вызвал нашего диспетчера и потребовал посадку. В приказном тоне.
А наш диспетчер рявкнул, что в такой манере разговаривать не будет: «Разворачивайтесь!»
Шедми прорычал в настоящей ярости:
— У вас наши дети и женщина!
И тут заусило уже Строева. Он заскочил в диспетчерскую и тоже рявкнул в микрофон:
— Да кто ты такой, чтобы ставить Земле ультиматумы? Я буду говорить только с вашим командованием!
Шедми снизил тон, но ярость в его голосе прямо-таки без дешифратора слышалась:
— Не вынуждайте нас идти на крайние меры! — и это только подлило масла в огонь.
Потому что наш отчеканил:
— Если вы не покинете воздушное пространство над базой людей, мы вас уничтожим к чёртовой матери.
Но они сделали ещё круг. И Строев приказал дать залп из «Кукушки» — ну, промахнуться на пару градусов. Вынудили их убраться.
Шедми, видно, решили действовать через своё правительство — а командир связался с нашим. И на всю эту связь туда и сюда вместе с принятием решений ушли примерно сутки.
За эти сутки у нас умерли три белька. И Шэу зарезалась.
Бельки умерли, потому что никто не подумал, чем их кормить. Все дружно прочли в этой дурацкой книжке очевидную вещь: бельки не могут переваривать пищу самостоятельно. Но никто не придал значения, потому что это никого не занимало: обсуждали шедийскую нравственность. В результате к вечеру бельки тихонько поскуливали от голода и категорически не хотели к людям на руки. Их пытались кормить варёной рыбой, но они не стали есть. Тогда кто-то из наших женщин додумался дать им молока, а батюшка это молоко освятил на всякий случай.
Ну, все же дети едят молоко.
Оно, кстати, белькам понравилось. Но к вечеру у всех было жуткое расстройство желудка — и наш медик не мог придумать, чем им помочь. Им было даже желудок не промыть тем способом, каким моют землянам, потому что зонд попадал в зоб. Так одного белька убил наш врач. Ещё два умерли к утру. Последние двое жили, но еле-еле, на глюкозе, которая — не еда, вообще говоря, и которую они тоже усваивали с трудом.
Когда белькам было уже совсем худо, кто-то вспомнил про Комова-Громова. Но тут оказалось, что он опять в госпитале и у него сотрясение мозга и чуть ли не кома, а потому к нему нельзя вообще.