Страница 49 из 80
— Народный хор Глебовского сельсовета с песней "Ой кто-то с горочки спустился!" — выкрикнула в микрофон Май и сделала жест рукой, как будто представляла как минимум Муслима Магомаева.
И посмотрела мне прямо в глаза. Томно. А я что? Я щелкнул ей прямо в лицо вспышкой! Ибо нечего тут! Подлец я? Подлец. Она наступила каблуком на край платья и едва не сверзилась со сцены, и следующий ее взгляд не предвещал ничего хорошего...
Бабоньки пели пронзительно, звонко, и слова разобрать было практически невозможно. В конце стали барахлить микрофоны, издавая скрежет и шипение, но глебовским певуньям это помешать не могло — они голосили про защитну гимнастерку вовсю, глотки у них были луженые, легкие — не тронутые неизвестным здесь ковидом, и потому эффект получился грандиозный. Кто-то из зрительниц в зале даже пустил слезу, а на задних рядах заорал маленький ребенок, которого притащили с собой повышать культурный уровень родители.
Начались танцы. Ну, знаете, "с речки Аннушка идет, вёдра полные несет, а на встречу ей Демьян, словно яблочко румян". Престарелый щеголь в картузе с заправленной за ухо гвоздикой изображал на сцене нечто, похожее на Демьяна, а за моей спиной прошел шепоток:
— Главный хореограф!.. — кажется, он был фигурой культовой.
Аннушка тоже была ничего такая — молоденькая и гибкая, но настоящих ведер с водой в руках явно не державшая и с коромыслом обращаться не умевшая. Ведра там были то ли из фольги, то ли вообще — из картона, да еще и явно закреплены на коромысле... Я поулыбался собственным мыслям, представив, как бы она крутила и вертела полные водой жестяные хреновины, и в какое место зала они бы улетели, исполняй она такие коленца у настоящего колодца. Но Демьяна подобные мелочи не смущали, он вышагивал гоголем, под "ай-лЮли, ай-люлИ" и был словно яблочко румян — как полагается, щеки ему нарисовали будь здоров!
Они даже дотанцевали без музыки, когда динамики издали предсмертный хрип, оглушив ползала, и сдохли. Но Машенька не сдавалась. Меча громы и молнии из глаз, она вышла на сцену и возвестила, напрягая связки во всю мощь и пытаясь перекричать народ:
— Встречайте — золотой голос Дубровицы, любимец публики — Михаил Агафонов!
На сцену выбежал плотный мужичок приятной наружности и умоляюще поглядел куда-то вверх: там, кажется, была обитель звукорежиссера или техников — не знаю. Но музыка всё не начиналась, и пришлось ему а капелла начинать петь про зимний парк и липы, и тополя и лодки, и чертово колесо. Народ, кажется, песню эту любил и знал чуть ли не наизусть, да и вокальные данные у Агафонова были что надо — это бесспорно, и потому сердобольные тёти и дяди стали отбивать ритм песни, хлопая в ладоши, не всегда в такт. Это, кажется, солиста только сбивало, но деваться было некуда — он пел!
— ...и мы с тобой ... ЫТЬ!.. АТЬ!.. В НЕБО! Тру-ля-ляй! Я кричу! Э-э-эх!
Я улавливал только какие-то обрывки слов, схожие по исполнению на шаманские заклинания, но публика была в восторге, и когда взмокший Агафонов в отчаянии взмахнул рукой и возопил:
— А теперь вместе!
То народ не подвел и восторженно взревел в унисон:
— ЫТЬ! АТЬ! В НЕБО! ТРУ-ЛЯ-ЛЯЙ! Я ЛЕЧУ! Э-Э-ЭХ!!!
В общем — День Конституции удался!