(не) Твоя

Хорошо, что вовремя одергиваю себя, напоминая, что его дочерью не являюсь, а значит и читать нотации и выспрашивать что-либо не имеет право. Он мне никто!

Минуту молчим.

— Здравствуйте, дядь Сереж, что-то случилось, где мамочка? — не узнаю свой собственный голос, стараюсь говорить как можно более непринужденно, но не выходит, сиплость в голосе выдает меня с потрохами.

Мамин знакомый игнорируя вопрос, продолжает смотреть в упор, сканируя каждое движение.

— Где ночевала? — в его голосе больше беспокойства, нежели негодования.

Разворачиваюсь и молча иду в ванную.

Я не обязана перед ним отчитываться. Единственный человек, которому я планирую рассказать правду, это мама.

И то не сегодня.

Включаю воду и долго смотрю на свое отражение в зеркале. Умываюсь холодной водой, следом со злостью срывая полотенце с вешалки, тру лицо, и щеки, пытаюсь убрать бледность и придать коже здоровый оттенок легкими похлопывающими движениями.

Уж кого-кого, а дядю Сережу я увидеть тут не ожидала. Она обычно чужих в квартире не оставляет. Может к соседке отошла, и не знает что ее тут ждет мужчина?

Выйдя из ванны застаю маминого знакомого в комнате. То как он ловко он собирает сумку, держа телефон в другой руке напротив уха, настораживает.

— Любаша, все нашел, сейчас сложу, привезу, — пытаюсь понять тихую мамину речь в динамике.

— Что вы делаете? — подхожу и вырываю из его рук одежду.

Тревожность нарастает с каждой секундой

— Я перезвоню, — пауза, дядя Сережа терпеливо выслушивает наставления мамы, добавляя, — да, это Аленка пришла, все нормально у нее, хорошо, передам ей, — не замечаю, как как до белых костяшек сжимаю ткань свое юбки, слушая подробности, не могу поверить, сердце стучит как ненормальное, — да понял я, Любаша, понял, — убирает телефон в карман

— Мама в больнице, я заехал взять кое-какие вещи, она просила, — у меня от сказанного ноги подкашивает настолько, что я не замечаю, как медленно сползаю на пол

— Она не болела, — губы трясутся, пытаюсь встать, но как оказалось, ноги меня не держат. Мысли мечутся словно птицы в клетке. Меня бросает из крайности в крайность.

И главное почему мамочка не позвонила мне? Я ее единственный родной человек на этой земле!

— В жизни всякое может случиться, никто ни от чего не застрахован, — дядя Сережа поднимает выпавшую из моих рук вещь с пола и снова утрамбовывает ее в сумку, пытаясь уместить компактнее. Наблюдаю за ним немигающим взглядом: его руки трясутся. Он не меньше меня волнуется. Недовольство от его присутствия сменяется беспокойством за маму.

Беру себя в руки. Все потом. У этого мужчины машина, а значит мне удобнее будет добраться к мамочке. Забываю о своих переживаниях.

— Дайте, я сама, — быстро перенимаю инициативу, отодвигая от себя корпусом маминого знакомого, быстро складываю предметы личной гигиены, параллельно задаю вопросы

— Когда это случилось? Ее с работы увезли в больницу?

— Ей плохо дома стало, мне ваша соседка позвонила мне, она и скорую вызвала, — смотрю стеклянным взглядом в одну точку, прокручивая внутри себя невидимый диалог, сопоставляя факты: "Ну конечно же соседка поспешила озвучить мамочке свои версии увиденного. Цветы от Алана, которые видели все соседи, потом Боровиков заявившийся ночью. "

Чувствую как злость туманит мозги.

Дверь открывается и в квартиру как к себе домой заходит тетя Нюра. Я узнаю ее по характерному шарканью домашних тапок.

— Сережа вот, возьми, я по-быстрому домашний бульон сварила, Любаша любит, — соседка останавливается в проеме с пакетом в руках, вытягивает губы буквой "О". Пока она стоит с открытым ртом делаю вид что занята, и не замечая ее недоумения, продолжаю упаковывать вещи, будто соседка пустое место. Она и есть пустое место для меня теперь.

— А вот и наша "гулена", — слушать чужие оценочные суждения не мое

— Теть Нюр, вы что моей маме наговорили? — не собираюсь выслушивать ее оценочные суждения

— Вот, — соседка как обычно выбирает наступательную позицию, — посмотрите на нее! — ставит банку на стол, демонстративно обхватывая свою голову обеими руками, качает ею из стороны в сторону изображая маятник, несколько раз, — Божечки милостивый, всю ночь где-то шлялась, мать родную до могилы довела, а я виновата теперь…, - перебиваю ее

— Замолчите! — не замечаю как перехожу на повышенные интонации

— Мы разберемся, спасибо вам, — дядя Сережа берет под руку соседку, принявшую в одно мгновение оскорбленный вид святой женщины и ведет к выходу. Возвращается, забирает со стола банку с содержимым.

— Ничего не хочу от этой женщины! — первая мысль выхватить содержимое и разбить. Мужчина ловко уворачивается и блокирует мои попытки выхватить инвентарь.

— Успокойся, не до того сейчас, — мое лицо горит, кожа наверняка покрылась пятнами, — бульон мама твоя просила, не успеем уже приготовить, уверен, она от чистого сердца, — молча наблюдаю как банка отправляется в пакет.

Сдаюсь.

Пока едем до мамы узнаю подробности. Все очень скупо. По рассказам дяди Сережи мамочка приехала домой после смены. Детали когда именно ей стало нехорошо, он не знает. Значит, в порыве злости соседка сказала правду: у мамы есть проблемы с сердцем.

Едем в полном молчании, каждый из нас в своих мыслях, общих тем для разговора у нас с маминым знакомым нет.

Воздух тяжелый и напряженный.

Дядя Сережа первый нарушает молчание:

— Алена я не хочу давить и тем более учить тебя жизни, — он крепко сжимает одной рукой руль, второй ловко переключает передачи в механической коробке, продолжая, — ты не ночевала дома, с кем-то встречаешься?

Нервно кусаю губы. В горло будто насыпали песка.

— Я не из праздного любопытства, а к тому, что ты девушка юная, первая любовь может ослепить настолько что порой невозможно разглядеть истинное лицо предмета своего обожания, — к чему он клонит мне ясно, комментировать что-либо нет никакого желания. Это личное.

— Как мальчика твоего зовут? — перед глазами Алан. Ну какой он мальчик? Он взрослый, в нем точно есть метр восемьдесят роста, скорее уж здоровенная детина.

— Я не хочу с вами ничего обсуждать, — то что тетя Нюра приукрасила в своих рассказах и представила так, будто я гулящая и распутная, мне понятно. Но мамочка знает какая я. Ей я все и объясню. Оправдывается тот кто виноват. Я не считаю себя виноватой, скорее влюбленной и я не делала ничего противозаконного, чтобы оправдываться. Алан меня любит и я его тоже. Меня не волнуют суждения людей. Я не жертва и мне не нужно чужое одобрение на чтобы то ни было!

— Алена ты хорошая девочка и заслуживаешь самого лучшего, — несмотря на мое резкое высказывание, голос мужчины смягчается мужчина, он пытается выстроить диалог

— Ты одна у матери, она за тебя переживает, — вздыхает, сжимая руль пальцами, — хочу предупредить, будь осторожнее, не доверяй словам и обещаниям.

Смотрю в окно, Алан ничего мне не обещает, он просто меня любит. Мне этого достаточно, мы счастливы, когда придет время, поженимся. О чем мне еще мечтать?

В больнице в регистратуре все долго. Айлин несколько раз звонит, сначала сбрасываю вызов, потом набираю сообщение, обещаю перезвонить.

Убираю телефон в сумку, забывая про него на какое-то время. В мыслях мама, как она там в этой дурацкой больнице?

Урегулировав административную часть вопросов, нас провожают в палату.

Первое что бросается в глаза, это то что в палате с мамочкой в палате одновременно лежит несколько других женщин.

Войдя в палату, дядя Сережа ставит сумку около ее кровати, пакет с бульоном ставит на тумбочку. Мамочка поднимается, мы вместе выходим в коридор, под не совсем тихое шептание: "муж с дочкой приехали". Не замечаю куда испаряется мамин знакомый, пользуюсь его отсутствием начинаю тараторить:

— Мамочка, прости пожалуйста, — пытаясь усыпить ее бдительность, предвосхищая возможные вопросы, обнимаю первая, — а я у Айлин ночевала, это моя однокурсница я рассказывала тебе про нее, подумала что возвращаться вечером небезопасно, осталась у нее, — пожимаю плечами, — не успела перезвонить, — стараюсь не смотреть маме в глаза, мои щеки наверняка цвета спелого помидора