Маршрут - 21

— Спасли!

Кишка шёл с Михаилом, крутясь меж его ног и потираясь о них. Оля насуплено и молча шла впереди, а Тоня, взбудораженная ситуацией, не могла подобрать слов, металась взглядом от Оли к Мише, от Миши к Кишке, от Кишки к Оле и так по кругу. Только Михаил совсем не волновался и шёл спокойный как удав. Хотя больше походил на человека, приговорённого к расстрелу.

Запах летней грозы. Где-то справа послышалось чириканье бессонного воробья, а вот уже слева щебетала его подруга. Может, прилетели на свет фар, которые в ближайшей округе были самым ярким источником света. Всё же животные тоже не обделены любопытством.

— Дядя Миша, — прервала птичий напев Тоня.

— М? Чего случилось?

— А куда полетели те ракеты?

— Ракеты? Так вы видели значит. Конечно, как такое не заметить. В Канаду полетели.

Оля оживилась: — Канаду? Там разве не всё разрушено, как и у нас?

— Без понятия. Мне пришёл приказ, я его исполнил.

Тоня вклинилась: — И ты знал, как управляться с такими ракетами?

— Научили. Так-то я артиллеристом должен был быть.

— Дядь Миша, ты не боялся отправлять их? Ой. А вдруг к нам прилетит сейчас?! — девочки на мгновение очень испугались.

— Не бойтесь, не прилетит. То, что у нас тут базировался десяток все и так знали, давно бы уже долетели. Всё-таки спутники у американцев были лучше.

Как бы не хотела поднимать эту тему Оля, но её это всё ещё волновало: — А убивать страшно было?

Михаил глубоко вдохнул, на мгновение остановился: — Давай начну издалека, а то мне никогда не давалась философия, но попробую. Кажется мне, что все жизни равны, потому что любую ждёт смерть и каждая миру нужна, но «ценность» может быть разной. «Ценность» эту определяет количество ниточек, качество и прочность этих самых ниточек, связывающих нас с другими. Семья, друзья, коллеги, увлечения, да хоть кот дома. Я же помню этого наглеца, его дед мой приютил, вот он и трётся об меня, потому что помнит. Хех, полосатый негодник, у него всегда было чутьё на хороших людей. О чём же я? Да. «Ценность» эта в том, как много ты готов сделать для счастья другого. Не себя, но для чужого тебе человека или, вот, кота. Чужого, потому что самый родной для тебя Человек — это ты. И меряем мы всех и вся через себя. Но чем больше людей вокруг становятся счастливее, чем больше они начинают связывать собственную жизнь с тобой, а ты свою с ними, тем твоя жизнь будет ценнее. Тем больше ты должен ценить того Человека, кто готов прийти на помощь в ответ. По этой причине: грустная, одинокая, чуть полноватая женщина с третьего этажа; холостяк или семьянин, который пьёт и курит, уходит на работу в восемь, а приходит в шесть раздражённым и уставшим; любой, кто жалуется на жизнь, кто спорит с другими на темы, в которых они ничего не понимают — такие люди, способные всё равно просто помочь, будучи, может, наивными, может, глупыми, руководствуясь простым альтруизмом, потому что так их воспитали и взрастили, были куда ценнее, намного важнее и нужнее, чем о том многие думали. Таких людей привыкли там считать простачками, неспособными к свершениям, но не знали, что такие амбиции им и не нужны. И у нас это начинали забывать. А сила народов, всех народов, будет в единении, когда каждая жизнь станет ценной за счёт близости с другой…

Миша нахмурился, подумал немного и продолжил.

— Вы же знаете, что такое атомы? Если мы представим, что каждый из нас это маленький, одинокий атом на затворках, допустим, чайника, а чайник этот пустой внутри и смять его не сложно, то если атомы в этом чайнике станут друг к другу ближе, то будет чайник из металла крепче в сотню раз. У атомов есть и структура, и даже электроны, и даже всякие магнитные поля они могут создавать, потому что каждый атом в сути уникален, но на деле каждый есть кирпичик, что в мире без других не стоит и копейки. Всё величие мира в многообразии и взаимодействии. И как же становится страшно, когда несколько больших атомов, возомнивших из себя хрен знает что, начинают разрушительную ядерную реакцию. И даже если кирпичиков мало, если они разрозненны и не дружны, как в воздухе, всегда нужно стремиться к объединению в большую прочную структуру, но не сливаясь в одно, а создавая причудливую и крепкую конструкцию, интересный мир, где каждый сохранит своё Я в ней. А всегда так было: большие лишь жаждут остаться таковыми сами, а всех вокруг обделить и сделать одинаковыми, раздав ярлыки и причудливые имена. Лучшего будущего сложно добиваться? Конечно, это будет сложно, кто сказал, что строить мир — это легко? А я? Наверное, я просто продолжил цепную реакцию, пускай и мог её прервать, но может, это не было в моих силах, я не знаю. Просто не нажимать на кнопку? Не слушать все четыре года штабную волну? Тогда чего бы я стоил как атом, что не выполнил свою функцию? Возможно, когда кто-то самолично, по надуманным причинам, ставит собственную жизнь, сам факт её наличия, выше прочей, когда он готов забрать твою, когда, если у тебя проблемы, он даже не протянет руку помощи, то ты имеешь право взять и силой поставить себя на один уровень с ним. Да и те, кто с ним согласны, не желают перечить, — не лучше. Приди мне этот приказ девять лет назад, я бы его точно так же без колебаний и промедлений исполнил. А убивать? Что же, это моя работа, а ракеты — запоздалый ответ. В любом случае я не буду перед кем-либо оправдываться. Я сделал то, что должен был.

Девочки боялись прервать монолог. Будто, сделав это, они бы прервали и мысль, которая вновь зажигала в Мише жизнь. Мысль, которую он, видимо, побоялся тогда им преподнести и о чём потом все эти месяцы жалел. Девчонки и сами пришли к похожим умозаключениям, убедились в их правильности, но Михаил в силу возраста и опыта, очевидно, копнул гораздо глубже.

— Слушайте, зачем лишний раз грустить? Я тут приберёг кое-что на нашу встречу, пойдёмте в казарму.

— Дядь Миша, может тебе лучше правда поспать? Ты вялый совсем…

— Да чего мне, завтра в порядок приведусь, а сейчас так — сонливость. Порой всё ещё удивляюсь, сколько вещей остаются целыми сквозь года. Уверен, вам понравится! Кстати, камера с вами?

Оля махнула рукой в сторону 57го: — Там осталась, не всюду же её с собой таскать.

Казарма ничуть не изменилась. Нет, это не родной дом, но вернуться сюда было по-своему приятно. За окном вновь тарахтел старый плюющийся дымом генератор и мычал ветер. Лёгкий запах бензина, летние порывы ветра, застеленная широкая кровать и Миша, копошащийся в большом шкафу, были очень уютны. Эта казарма для девчонок сейчас была самым безопасным местом в мире.

— Сейчас. Вот, глядите!

— Это что, фейерверки?! — Тоня сразу разгадала их в цветастой и большой коробке.

Да, никуда не терялся её огонёк, он просто стал чуть большим домоседом, не выбирался по любому поводу.

— Ага, тут целых тридцать зарядов! Такой раньше точно рублей пять бы стоил.

Оля и сама бы была рада, но вспомнила, как по неосторожности её одноклассник, запуская просроченные фейерверки, оставил во дворе большую такую яму от взрыва, диаметром в метр, а в его руке потом ковырялись пару часов, вытаскивая мелкие осколки, острые камушки и занозы.

— Вы знаете, что это опасно?

— Конечно, но мы же не в пяти метрах стоять будем.

Оля вздохнула, чего очень давно не делала, и просто смирилась.

Худшее, что может произойти, это подрыв всех трёх десятков ракет. Сразу. В одном месте. Но на расстоянии же нечего бояться? За танк спрячемся. Отговаривать этих двух энтузиастов всё равно уже бессмысленно. А как мы фитиль положим, если там лужи повсюду? Или у него ещё чего в запасах припрятано? Даже знать не хочу.

Михаил ободрился, выпрямился, а от сна не осталось и следа.

— Пойдёмте, главное зажигалку захватите.

Всё действо происходило на самой середине плаца, подальше от деревьев и зданий. От залежалой пиротехники отходила длинная и толстая нить. Вся четвёрка выглядывала из-за танка, провожая взглядом горящий бегунок, что стремительно приближался к фейерверкам. Это был специальный фитиль, который горел достаточно долго, чтобы можно было убежать и на сотню метров.